Пока горят поля

– Как ты, Базиль? Кто ты теперь?

– То же что и было, медсестра. Только диплом нужно подтверждать. Дома, в Словении. Мы теперь там живем. А ты?

– А я здесь. Продавец воздуха.

– Это как?

– Скучно. Эксперт, консультант. Тебе будет неинтересно. Короче, никто, - Има жалко улыбнулся, - А еду я, представляешь, в Склифосовский морг.

Има кивнул в сторону синей спортивной машины, припаркованной возле палатки. На заднем сиденье машины клубился лиловый муар.

– Я везу вещи. Туда, в Склифосовский морг.

– Кто у тебя там?
– спросила Бася.

– Моя девушка. Ты не знаешь.

– Конечно, не знаю. Мы с тобой не виделись двадцать лет.

– Двадцать три, если быть точным.

– Има, хочешь, я поеду с тобой? В таких местах все веселее с товарищем, - Бася взглянула в грустные пуговицы Иминых глаз и ободряюще улыбнулась.

– А гусар, фотограф и фея не заскучают без тебя?

Бася оглянулась. Гусар, фотограф и фея стояли кружком с батонами шаурмы и смеялись над чем-то своим.

– Угадал только фотографа. Это кавалергард Дантес и Натали из сериала "Ланская". Лита играет жену Пушкина, а я просто сижу около.

– Читаю Набокова?
– Има кивнул на Басину книгу.

– Нет, про Гантенбайна. "Она морфинистка, оттого что она несчастна".

– Забавно.

– В любом случае, им сниматься еще часов пять.

– Поехали, - Има распахнул дверцу машины, и Бася, как всегда, подумала "Влезу ли?".

– А шаурма?
– напомнила Бася.

– Черт с ней, с отравой.

– Литка, оревуар!
– Бася уселась в машину - такую низкую, что на сиденье приходилось почти лежать, - Если что, возвращайтесь без меня.

К счастью, в сам морг их не пустили. Има передал пакет с муаровым облаком служителю морга и, тяжело ступая, спустился по узкой лесенке. Бася со своей книжкой ждала его, сидя на подоконнике. Когда Има собирал по заднему сиденью вещи, чтобы сложить в пакет: муаровое платье, лаковые лодочки, белье с магазинными бирками, чулки в прозрачном полиэтилене - у него дрожали руки. Бася помнила, каково это, но в памяти ее остался сбор мужских вещей. Вещей, еще пахнущих табаком и горьким одеколоном.

Има Собо смотрел мимо Баси - глазами собаки, забытой на даче, его дреды нелепо торчали, как рога у черта.

– Она была красивая?
– спросила Бася, припомнив лиловый муар.

– Так спрашивал Робеспьер.

– Получив на блюде голову мадам де Ламбаль. Я знаю эту историю, Има.

– Она была красивая, Базиль, - вздохнул Има, - чем-то похожа на твою фею. Только на двадцать лет старше. Ты же видела вещи... Такие платья носят только красавицы.

– Злой ты, Имка, - обиделась Бася, - выходит, мне суждено лежать в гробу в зеленой медицинской форме.

– Я боялся, что меня поведут на опознание, - признался Има, - покажут тело и будут спрашивать - ваша, не ваша? А я не готов...

– Они так не делают. Если забрали ее из дома, а не нашли на улице.

– Она здесь умерла, в больнице. Неудачное стентирование. Поехали, я верну тебя к гусару и фее.

Бася сползла с подоконника, и они пошли дальше по лестнице, вниз и вниз, и Бася взяла Иму за руку и повела - словно ребенка, и он покорно плелся за нею, как дрессированный слон.

Има проводил ее до самой скамейки - ему страшно было возвращаться в мир одному, и не хватало храбрости попросить Басю побыть с ним еще.

– Пока, Има. Приходи ко мне, я еще неделю просижу на этой скамейке, пока съемки не кончатся.

– Пока, Бася, - криво улыбнулся Има и пошел прочь - под сводами пустынной аллеи.

– Помни, что Собо - это лоа прочности и стойкости!
– вслед ему прокричала Бася, и он обернулся:

– Я помню, Базиль...

– Мам, кто это был?
– Лита подошла незаметно и уселась рядом. Бася подняла голову от книги:

– Не - любовник. Даже не бывший. Просто старый друг.

– Колоритный тип. Има, да?

– Иммануил Собо, еще известный как Солдат. Знаешь, ребенок, кто такой Собо у вудуистов?

– Вроде бог грома?
– Лита нахмурила подведенные брови. Яркий грим придавал ее лицу мрачное выражение.

– Бог грома - это Согбо. Собо - дух французского генерала. Лоа безопасности, прочности, устойчивости и дисциплины.

– Хороший у тебя знакомый...

Мартовское утро девяносто пятого. Весеннее солнце оживило подмерзшие за ночь сосульки, и капель побежала вниз с радостным перестуком. На остановке с названием "Гидроузел" два алкоголика воодушевленно рвали шляпки с "чебурашек" и с восторгом приникали.

– suum cuique, - с удовольствием, явно любуясь и собою, и своей латынью, произнес Кузя, прекрасный принц с прической ирокез.

– Кузьма, вы омерзительный сноб, - Бася повернула руль, и машина сползла с шоссе на боковую дорогу. Оранжевый "жучок" лихорадочно трясся и чихал, из выхлопной трубы валил белый дым, как после избрания папы римского. По обеим сторонам дороги в рыхлых сугробах тонули кособокие деревенские дома. Кое-где окошки светились теплым, нежно-желтым светом, как аллегория покоя и неизбывного уюта. Машина несмело объезжала глубокие выбоины, подернутые ночным ледком.

– Долго еще? Подвеску жалко, - проговорила Бася, яростно вращая рулем и лавируя среди колдобин. Кузя вытянул шею, несколько раз обернутую ямайским полосатым шарфом:

– Уже вот-вот. Должен быть белый кирпичный дом, такой основательный, не то что вот эти.

– И на пороге - негр для ориентира, чтобы мы точно не проехали мимо, - впереди показался белый, основательный дом, и на крылечке дома покуривал высоченный, толстенный негр в ушанке и в дредах.

– Это Солдат, - узнал Кузьма, - значит, приехали.

Машина затормозила у калитки, обтянутой сеткой-рабицей. Негр с интересом смотрел на горбатый дымящий "жучок". Так смотрят в цирке на клоунов - с заинтересованной брезгливостью. Когда из машины выбрался Кузя в длинном кожаном плаще, с бритыми висками и иисусовскими кудрями, и Бася - в армейской шинели, с косичками, собранными на голове в несколько торчащих, как рожки, пучков - негр просиял, одарив пришельцев улыбкой с желтыми и длинными, как у нутрии, зубами.

– Здорово, Имаш!
– Кузя приобнял веселого негра, погружаясь в лиловый и вишневый дым его трубки, - Знакомься, это Бася, моя жена.