Пока ты видишь меня

Парень, который шел среди пышной зелени уличных деревьев и звуков цикад, болтая о еде, – живой. Он полностью принадлежит этому миру и совсем не похож на того, кто желает умереть.

– Вы сердитесь? Если вы заняты, может, просто поужинаем вместе?

– Нет, я не это имел в виду. Ты хочешь умереть? Как в тот раз.

– Что? А, нет… – неловко ответил Ли Чонун, заикаясь и отрицательно мотая головой.

Отрицание прозвучало неуверенно, но это было вызвано смущением от внезапного вопроса. Повисло неловкое молчание, и мы с Ли Чонуном бесцельно пошли по улице.

В конце концов я заговорил первым:

– Будешь кимбап?

Ли Чонун снова лучезарно заулыбался и с энтузиазмом кивнул. Такой парень не станет кончать с собой. Я, заранее спросив то, что мы планировали узнать за ужином, точно так же заранее вынес свой вердикт. Жнецы не должны вмешиваться в жизнь и смерть существ мира живых.

Ли Чонун видит жнецов, несмотря на то что не собирается кончать жизнь самоубийством.

Несмотря на то что мы с ним разговаривали и даже ели вместе, врата Мёнбуджона не открылись. Я переживал, что, как и сказал Чхоль, раз Ли Чонун не собирался совершать суицид, то, что он мог нас видеть, могло стать еще более серьезной проблемой.

4

Это была однокомнатная студия площадью около 8 пхенов [28] . Ее можно было назвать маленькой, но места для одного вполне достаточно. Особенно для жнеца, которому не нужно ни спать, ни вести в ней быт, как людям. Я использовал эту студию как место хранения вещей, поэтому тут не было ни кровати, ни одеял.

Каждый уголок здесь заполняли множество книг, керамических изделий, антиквариата и других старинных вещиц. Даже в кухне, где всегда было сухо, хранились книги и разные предметы. Единственным, что всегда работало в этом доме, был холодильник. Он встретил нас с Ли Чонуном мрачным жужжанием.

28

26,45 м?.

– Ух ты, кажется, будто я пришел в антикварный магазин. Потрясающе.

– Сядь где-нибудь.

– Что все это такое? Здесь вообще есть место, чтобы прилечь и поспать?

– Мне не нужен сон, – безразлично ответил я и открыл дверцу холодильника. Там было всего две вещи. Бутылка с питьевой водой и гора кимбапа, завернутого в серебряную фольгу.

Ли Чонун, заглянувший в холодильник из-за моей спины, воскликнул:

– Ого, похоже, вам очень нравится кимбап!

Когда я вытаскивал несколько рядов кимбапа, купленного сегодня утром, то встретился глазами с Ли Чонуном. От его взгляда, наполненного чистым дружелюбием, мне стало не по себе. Если бы я был один, я бы просто снял с кимбапа фольгу и съел его, но у меня же гость. Оглядев кухню, где просто не могло оказаться посуды для еды, я взял одну из керамических мисок. Ли Чонун пристально наблюдал, пока я ополаскивал ее в раковине.

– Она выглядит дорогой.

– Как знать. Думаю, люди могли бы считать ее культурным наследием.

Прежде чем рука Ли Чонуна смогла меня остановить, я положил кимбап в яркую керамическую миску с выгравированным узором в виде синего бамбука. Парень замер и затаил дыхание, наблюдая, как кимбап, из которого чуть ли не вываливалась начинка, ложится в миску.

– Что? Хочешь еще?

– Нет. Этого хватит. Но правда можно есть из такой тарелки?

– А почему нет? Когда-то давно я получил ее в подарок. От мастера гончарного дела, который должен был вот-вот умереть.

Держа в руках миску, я вытащил столик, лежавший между стопками книг, напоминавшими башни. Ли Чонун подозрительно посмотрел на старый порыжевший столик. Похоже, он опасался, что и у этой вещицы будет такая же история, как у миски, но это было не так.

Этот столик я купил на рынке в Тэгу до того, как меня перевели работать в сеульский район. Там в один холодный день его продавала старушка, которой точно так же оставалось жить недолго. На деньги, вырученные за столик, она купила суп и вернулась домой. Там свою старушку-мать ждал сын, который хромал на одну ногу после войны. С того дня прошло уже несколько десятков лет. Не помню, я ли провожал эту старушку в мир иной. А вот ее сына, должно быть, вел за собой Чхоль. Даже после того как мы с Ханом покинули Тэгу, он по-прежнему выбирал этот район зоной своей ответственности и оставался там.

– Что стоишь? Садись.

Ли Чонун, до этого неуклюже стоявший, медленно сел напротив меня за разложенным столом. Он был очень осторожен, когда рассматривал вещи, которые с первого взгляда казались старинными. Я намеренно подтолкнул к нему столик с громким звуком «др-р-р».

– Не волнуйся. Его я купил на рынке.

– Вот как. А когда?

– Не знаю. Это было после войны. Купил его у старушки, которой недолго оставалось.

– …

– Кимбап есть не собираешься?

– Да, сейчас.

Ли Чонун, непонятно почему, взял кимбап с весьма обходительным видом и съел его. Я, глядя на то, как он жует, равнодушно сказал:

– Кимбап я покупаю у другого человека. Наверное, уже лет десять подряд. С тех пор, как одна старушка решила покончить с собой.

Ли Чонун торопливо постучал себе по груди, словно подавился кимбапом. Когда я, щелкнув языком, подал ему воду, он с трудом протянул к ней руку. Казалось, его глаза спрашивали, какова ее история.

– Она из минерального источника.

Он быстро схватил воду и жадно пил ее до тех пор, пока капли не потекли по его шее.

– И эту воду вы набрали с кем-то, кому осталось жить недолго? – спросил то ли в шутку, то ли серьезно Ли Чонун, который наконец смог отдышаться.

Я слабо улыбнулся и отрицательно покачал головой:

– Один. Правда, человек, который рассказал мне об этом минеральном источнике, умер.

Ли Чонун тихонько кашлянул и поставил бутылку с водой на стол.

– Да уж, вы действительно жнец потустороннего мира. Но, получается, многие люди могут вас видеть, как я?

– Существа из мира живых, которым осталось недолго, могут видеть жнецов. Нас видят те, кому вскоре предстоит отправиться в потусторонний мир.

– Значит, я скоро умру?

Ли Чонун посмотрел на меня с белым, словно застывшим, лицом. Он не знал, что и думать, и не мог отвести широко распахнутые глаза. Все-таки он точно не хочет покончить жизнь самоубийством. Он отложил кимбап, который держал в руке, а затем моргнул.

– Когда я умру?

– Как знать? Раскрывать информацию о жизненных записях существам из этого мира – против правил.

– И все же, если вы скажете, я…

– Еще долго осталось. Настолько, что не следует так беспокоиться.

Ли Чонун, который на мгновение побледнел, снова успокоился и махом доел кимбап. Я тоже взял одну штучку и прожевал. Пока мы ели кимбап, глядя друг на друга, как на нечто странное, Ли Чонун внезапно спросил с полным ртом риса:

– Погодите-ка, тогда почему я могу всех вас видеть?

– А призраков или что-то подобное видел?

– Никогда.

– А если смотришь на человека, видишь его судьбу?