Покер на костях

Мелькнула надежда, когда меня познакомили с парнем двадцати девяти лет, который срочную службу тянул в Киеве при штабе округа, выполняя важные боевые задачи по уборке помещений и вытряхиванию ковров.

– Там много чего было, – сказал мне парень, – генералов, блин, как собак не резанных. Мы их уже замечать переставали.

Я поддержал его в том смысле, что понимаю его, что и сам я служил срочную недалеко от штаба, правда Северной группы войск, но старших офицеров от подполковника и выше я насмотрелся от души. Особенно много, тонко заметил я, их набивалось в момент учений. Работы было…

Старый воин оживился:

– Точно, мне эти учения во где сидели!

– И часто проходили?

– Часто.

– Под дембель полегчало?

– Хрена там, полегчало! В августе девяносто первого… Нет, в конце июля, в начале августа, устроили командно-штабные ученья. Во мы тогда побегали! Мы и картографы. Задолбались карты клеить. И ведь на хрена все это было нужно? Через две недели после учений – привет, независимая Украина. Считай, я присутствовал при историческом событии – последних командно-штабных учениях Краснознаменного Киевского военного округа.

Последние учения – это драматично, оценил я, в этом есть некая глобальность. Некая…

– А на какую тему учились? – спросил я.

– Хрен его знает, – пожал плечами мой собеседник, – я не интересовался.

– А карты клеили какие? Какой район?

– Украину. Подробная карта.

– Так карта или карты?

– Ты видел когда-нибудь большую штабную карту? Нет? Там и про одну нужно говорить во множественном числе.

– Так одна была карта?

– Одна.

– А народу было много на учениях?

– Достаточно, – мне показалось, что бывший штабной работник обиделся на меня попытку принизить размах последних исторических учений.

– Как обычно, или меньше?

– Ну, разве что немного меньше, – честно признался он.

– И больше ничего такого особенного?

– Черт его…

– Ну, спасибо за информацию, – поблагодарил я, и тут мне в голову пришла замечательная мысль, – а с кем-нибудь из сослуживцев отношения поддерживаешь?

– С одним, Валей Шубиным.

– А он далеко живет?

Валя Шубин был, как это называлось в армии, земой, и жил в Городе с момента демобилизации. В гражданской карьере своей особо далеко не пошел и в настоящий момент торговал китайским ширпотребом на оптовом рынке.

Я его застал там на следующий день, торговля у него шла не особо, и мы смоги поболтать. Немного.

Он подтвердил, что действительно служил при штабе, писарил понемногу и самые последние учения запомнил потому, что бумаг по ним почти не было.

– То есть это как? – не сразу понял я.

– То есть это так, – пояснил мне Шубин, – нас к писанине не допустили. Всю документацию готовили офицеры от старшего лейтенанта и выше. После окончания, особенно после девятнадцатого августа, документация была уничтожена под надзором подполковника из особого отдела. Сожгли в котельной.

– Ни фига себе… – искренне протянул я, – а обычно?

– Обычно большую часть документов переписывали писаря, а потом все бумаги отправляли в архив, – Шубин отвлекся от разговора со мной, потому что мимо как раз проходила дама с тележкой, предлагающая торговцам поесть, а у моего собеседника как раз было время приема пищи.

Похоже, я что-то нащупал. Что-то такое, что выбивается из общего ряда настолько, что даже солдаты срочной службы это почуяли. Чертов Жовнер, он как почувствовал, что здесь нужно покопаться. А вдруг и вправду у нас книжный проект получится удачным? Разбогатею. Но как вычислить, что именно происходило на этих загадочных командно-штабных? Хотя бы тему…

Шубин, кстати, больше ничего внятного сообщить не смог, связей с другими сослуживцами не поддерживал. Пришлось с ним попрощаться и отправиться звонить в Киев, Жовнеру.

– Все-таки были! – обрадовался Жовнер.

– Были, но толку пока с этого… – начал было я, но выяснилось что, Толик времени тоже зря не терял.

– Там у тебя в Городе живет мужик, отставник, подполковник. Мне сказал их общий знакомый, что отставник этот служил в интересующее нас время в штабе. Въехал?

– Въехал.

– Вот и класс. Ты когда сможешь попасть к нему?

– Скажи адрес и имя.

Жовнер продиктовал, и я еще раз поразился, как все-таки тесен мир. Подполковник жил недалеко от меня, частном домике в Лесопарке. Раньше этот район называли Шанхай.

– Зовут его Иван Тихонович Зарудовский. Зарудовский, – еще раз продиктовал мне Толик, пока я, прижав телефонную трубку плечом к уху, торопливо записывал все это в записную книжку. – Когда сходишь?

– Прямо сейчас и пойду, мне до него сейчас идти пятнадцать минут.

Я звонил в Киев, понятно, из переговорного пункта, а пункт этот располагался в ста метрах от Лесопарка.

– Тогда сегодня мне и перезвони, – попросил Толик.

Как оказалось, я немного не рассчитал времени. К дому Зарудовского я добрался только через двадцать минут, к без пятнадцати шесть. Я не учел того, что уже стемнело, и то, что дома в Шанхае традиционно не имеют табличек с номерами.

Хотя это раньше был Шанхай, сейчас молодежь даже не знала, что еще лет двадцать назад слава парней из Шанхая гремела по близлежащим районам.

Но слава прошла, как прошли и лучшие времена жилища подполковника Зарудовского. Одиноко горевший на деревянном столбе фонарь неуверенно освещал полузаваленый дощатый забор и давно не ремонтированный изрядно покосившийся домик.

Я с трудом открыл калитку, а потом минут пять колотил в дверь.

– Кто? – невнятно донеслось из-за дверей.

– Мне нужен Иван Тихонович Зарудовский.

– На кой?

– Мне нужно с ним поговорить!

– Говори, – разрешил дребезжащий голос из-за двери.

– Это вы, Иван Тихонович?

– Я.

– Мне посоветовал к вам обратиться, – я вытащил из кармана записную книжку и продиктовал имя, названное мне по телефону Толиком.

Имя сработало. За дверью загремел засов, потом что-то звякнуло, вроде как крючок откинули. Открылась дверь и в нос шибанула крепкая смесь ароматов – не стираное прокисшее белье, въевшаяся годами сырость, пыль.