Поле костей. Искусство ратных дел

— Рад, что вы не легли еще, сэр, — сказал Хоукинз. — Не стал бы беспокоить в этот поздний час, но пришло только что донесение, не терпящее отлагательств. Решил сам сообщить вам для ускорения дела. Мы полагали, «синие» окружены, а они переправляются через канал малыми группками.

Генерал Лиддамент опять толкнул от себя стул, послав его стоймя в глубину комнаты. Схватил планшет, лежащий рядом, отгреб рукою в сторону табак, трубку и прочее, очищая место на столе. Троллопа — я не разобрал на корешке название романа — он сунул в боковой карман куртки. Бригадир Хоукинз стал излагать обстановку. Я шевельнулся было уходить.

— Погодите… — крикнул генерал. Черкнул несколько строк на листке блокнота, направил на меня повелительно палец. — Разбудите Робина. Пусть сейчас же ко мне, оденется после. Подымите затем по тревоге взвод обороны — выступаем немедленно.

Я взбежал по лестнице к Гринингу. Он спал. Я тряс его, пока он не проснулся. К таким пробуждениям Грининг привык. Он вскочил, как будто даже с удовольствием обрывая сон, приходя снова в движение. Передав распоряженье генерала, я направился на сеновал будить людей. Взвод поднялся с куда меньшей охотой, чем Грининг, — с ворчанием и ропотом. А тут и генеральский приказ пришел, перебрасывающий оперативную часть штаба на новое место. Любит генерал Лиддамент эти переполохи — неожиданные происшествия, требующие немедленных действий. Возможно, и мое перемещение генерал затеял как этакую крохотную передислокацию.

— Ни в какую не дадут бойцу поспать, — сказал старшина Хармер, — но это мы уже, считай, на пути в казарму.

Просачивание «синих» удалось остановить прежде, чем истекли сроки маневров. Короче, победа осталась за нами. Уже под утро оперативному штабу снова приказано было двигаться — на этот раз к сборному пункту, откуда намечен возврат на базу. Так что вопреки обычаю первый эшелон штаба соединился со вторым — обе части дивизионного штаба сошлись в большом не то коровнике, не то амбаре, ожидая там команды на движение. И там-то произошел инцидент, коренным образом изменивший отношение Уидмерпула к Хогборн-Джонсону.

Возвратные маршруты наших грузовиков и джипов проходили по неширокой дороге, лежащей за вспаханным полем, за дождевой моросью. Но чуть раньше с базы сообщили, что шоссе повреждено ночным налетом. Полковник Педлар тут же отправился на место для внесения нужных перемен в маршруты. Оставайся Педлар в штабе, его присутствие, возможно (но отнюдь не обязательно), смягчило бы хогборн-джонсоновский наскок на Уидмерпула, происшедший перед самым нашим отправлением. Уидмерпул с двумя другими штабистами, в одной машине с которыми ездил, уже выходил из коровника, где мы торчали, сонные, зевающие, — как вдруг полковник Хогборн-Джонсон явился в проеме ворот. Его распирала ярость. Он и всегда сердит, но сейчас был рассержен особенно.

— Где помначтыла? — рявкнул он.

Уидмерпул выступил вперед с этим своим сосредоточенно-важным видом, который как-то оглупляет его внешне и зачастую лишь сильнее раздражает ведущих с ним дело.

— Я здесь, сэр.

Хогборн-Джонсон так и накинулся на него — казалось, он сейчас ударит Уидмерпула.

— Вы что это себе думаете? — рявкнул он опять.

— Сэр?

Уидмерпул никак не ожидал такого нападения. Еще только минуту назад он во всеуслышание похвалился успешным выполнением своей роли на учениях. Теперь он стоял и таращился на Хогборн-Джонсона, окончательно выводя полковника из себя.

— Маршруты движения! — орал Хогборн-Джонсон. — Это называется разработка маршрутов? Она что, не входит в ваши чертовы функции? Да знаете ли вы свои функции? Вы не способны организовать и девичью вылазку в прицерковный садик. Штабу дивизии предписано немедленно возвращаться на базу. Известно вам это?

— Конечно, сэр.

— Приказ на передвижение читали? Хоть его-то прочли вы?

— Разумеется, сэр.

— И установили нужный распорядок?

— Да, сэр.

— Тогда почему среднекалиберный артполк пересек нам только что путь следования? Но этого мало. Мне доложили сейчас, что батальон связи со всем своим техоборудованием задержан на той же дороге, у перекрестка полумилей дальше — там санитарная автоколонна, сделав петлю, выезжает на магистраль у них перед носом.

— Относительно пересечения маршрутов, сэр, я обговорил с начальником дивизионной полиции… — начал Уидмерпул.

— Я не желаю знать, с кем и что вы обговаривали, — чуть не взвизгнул от бешенства полковник. — Я желаю получить немедленное объяснение той дикой каши, которую вы сотворили по своей безрукости.

Если Уидмерпулу нельзя было упомянуть о соображениях, выдвинутых капитаном военной полиции Кифом, ответственным за регулировку движения, то как мог он дать ясную картину согласования маршрутов? Существуют, по мнению бригадира Хоукинза, две превосходные армейские фразы для отражения всех вопросов недовольного начальства: «Не знаю, сэр, но выясню», и вторая, еще более волшебная: «Офицер/солдат, ответственный за это, переведен в другую часть». Но обе эти всемирно-эффективные магические формулы на сей раз не годились — неприложимы были к данному безотлагательному делу. Однако Уидмерпул, как оказалось, и не нуждался в отговорках, пусть даже магически действенных. У него наготове был точный ответ. Пока полковник шумел и кипятился, он молча извлек из нагрудного кармана пухлый блокнотик. Раскрыл, бегло глянул на листок, опять уставил очки в Хогборн-Джонсона и тут же начал наизусть детальный перечень маршрутов одной воинской части за другой, по всему району действия дивизии.

— …Среднекалиберный артполк, выступив из… двигаясь по… должен уже достичь… фактически, сэр, уже двадцать минут назад должен был пройти это пересечение дорог… санитарная автоколонна… никак не должна впутаться в маршрут батальона связи… поскольку следует на базу по одной из дорог, идущих южнее магистрали и параллельных ей… сейчас я покажу на карте, сэр… единственное, что могло ей помешать там двигаться, — это какая-то, возможно, неувязка на узком железном мосту через канал. Этот мост предназначен не для тяжелого транспорта. Я немедленно пошлю мотоциклиста…

Подробности эти свидетельствовали о достойном похвалы знании транспортной обстановки. Уидмерпул еще многое перечислил в том же духе — видимо, держа в уме расклад движения всей дивизии, что весьма похвально для помнача. Это должно было бы убедить Хогборн-Джонсона, что в случившихся непорядках нельзя винить Уидмерпула — по крайней мере с ходу и сплеча. Однако полковнику Хогборн-Джонсону было не до резонов и разумных рассмотрений. И полковника можно понять. Если воинская колонна попала в дорожный затор, то философствовать некогда. Требуется действие, а не рассуждение. Действие это может лежать за гранью логики. Тому немало исторических примеров. И в этом оправдание полковничьей резкой методы, оправдать которую иначе было бы трудно.

— Вы создали позорный беспорядок, — сказал в ответ полковник. — Стыдитесь. Я знаю, в штабах приходится теперь мириться с нашествием дилетантов, почти лишенных опыта и начисто лишенных способности усвоить азбуку воинского дела. Но все равно, нельзя же докатиться до такого. Сейчас же ступайте разберитесь в происшедшем. И доложите мне об исполнении. Причем без проволочек.

Лицо Уидмерпула было темно-багровым. На Уидмерпула также тяжело было смотреть, как в тот давний день, когда Бадд шлепнул его с размаху между глаз перезрелым бананом. Или вспомнить тот — еще более знаменательный — эпизод на балу, когда Барбара Горинг высыпала ему сахар на голову. Оба раза на лице Уидмерпула тогда, под краской унижения, было мазохистское приятие обиды — «это рабское выражение», как заметил Питер Темплер по поводу случая с бананом, расквашенным на лбу. Но полковничью головомойку Уидмерпул принял совсем иначе. Возможно, просто потому, что Хогборн-Джонсон — недостаточно высокая персона в сравнении с Баддом (тогдашним капитаном школьной нашей футбольной команды); полковник в глазах Уидмерпула — фигура значения всего лишь местного и временного. Ведь у честолюбья Уидмерпулова замах до Армейского совета и еще дальше. А Барбара вызвала в нем ту любовную страсть, при которой мазохистская покорность объяснима. Все же стоит отметить эту разницу реакций Уидмерпула.

— Слушаю, сэр, — сказал он. Козырнул, повернулся четко на каблуках (чем не журнальный герой Битела?) и, тяжко топая, вышел из коровника. Осыпав градом упреков еще нескольких присутствующих — впрочем, градины были уже помельче, — полковник Хогборн-Джонсон отправился шуметь еще куда-то. Не без задержек, но «кашу» расхлебали. Вернулся связной-мотоциклист, посланный Уидмерпулом, и сообщил, что это одна из санитарных машин, забуксовав во взрытой танками грязи, засела задними колесами в глубокой выемке. Машину же аварийной техслужбы, выполнявшей в нескольких милях оттуда ремонт гусениц пехотного бронетранспортера, не пустили, как слишком тяжелую, на упомянутый Уидмерпулом железный мост. Так что пришлось аварийникам, посланным на ликвидацию пробки, сделать порядочный крюк. Пробка вызвала несколько других заминок движения. Когда мотоциклист прибыл на перекресток, затор был уже устранен. Винить тут никого особенно не приходилось, и менее других — Уидмерпула: это обычные издержки одновременного движения чуть ли не всех военных машин Округа по местности, где дорог мало и дороги эти плохи.