Поле под репу
Шрифт:
— Постойте! Вы же обещали помочь!
— А что я сейчас делал? — Певец приостановился, внимательно посмотрел на девушку и ухмыльнулся. — Сколько бы ты искала своих приятелей… хм, братцев без меня? — И не дожидаясь ответа, мужчина побежал прочь.
Дуня шмыгнула носом и поплелась по ступенькам вверх, благо другого направления здесь не имелось. В тайне девушка ещё надеялась, что певец одумается, и всё же поможет освободительнице.
Странница стояла у лестничного выхода и никак не могла решиться на первый шаг. Она мучительно пыталась вспомнить, сколько прошла на самом деле, пока вместо того, чтобы мечтать о трусливом менестреле, начала считать арки, выводящие на этажи. Чутьё и опыт подсказывали, что описанная допросная
Правильным вариантом действий оказалось ни то и ни другое. Послышался топот, звон, крики — и Дуня, как у «музея», не стала метаться, в панике ища укрытие, а застыла завороженной и на всё готовой добычей… чтобы оказаться сметённой крупным телом в ближайший тёмный закуток и впихнутой в неглубокую нишу. Как они туда вдвоём с певцом втиснулись, для девушки осталось загадкой. Мимо, как раз там, где мгновение назад изображала известного осла Дуня, пронёсся вооружённых до зубов отряд стражников.
— Что вы тут?.. — она осеклась, когда неожиданный спаситель прижал её к холодному камню, спрыгнул на пол и лишь после снял с возвышения. Парень был прав: позволь он действовать девушке самостоятельно, беглецы застряли бы в нише надолго.
— Подумал, раз уж ты неграмотная, то наверняка ошибёшься с пролётами, — хмыкнул певец. Он, волоча Дуню за запястье, осторожно выглянул в коридор. Девушка не сопротивлялась: во-первых, силы были неравны, а, во-вторых, не этого ли мужчину она только что хотела в помощники?
— Там не пройти, да?
Менестрель обернулся, окуная спасённую в искреннее недоумение.
— Так заметно?
— Не для меня, — честно призналась девушка. — Но если это случается несколько раз на протяжении пары-тройки часов, то что-то в голове откладывается.
— Жаль, что и выветривается оно быстро, — легко догадался парень. — Значит так, к допросной пойдём другим путём. Круговым. Меня слушаешься и не мешаешь. Поняла?
— А зачем это вам?
— Хм, не поверишь, но обещания я выполняю, — певец досадливо поморщился. — Ты сама братцев сейчас не отыщешь.
Дуня промолчала. Доводы спасителя её не убедили, но, по правде сказать, девушке было всё равно. Наверное, в этот миг она бы не заметила даже того, что её казнили.
— …Не похоже это на тюрьму, — всё же высказалась Дуня.
— Извращенцы, — охотно согласился менестрель. Его физиономия вытянулась от отвращения.
Сейчас, в свете множества бра, в три шахматных ряда увешивающих стены, она, наконец-то, смогла разглядеть певца. Страшненьким он ни в коем разе не был, а вот миленьким, как говорится, на все сто. Смотреть на него, как и на большинство мужчин, приходилось снизу вверх, хотя в данном случае правильнее сказать: вдоль вытянутой руки к плечу, так как даже осторожно ходить у менестреля получалось быстро, и Дуня регулярно отставала, чтобы, разогнавшись, врезаться носом в чужую не то чтобы благоухающую подмышку. Пара, однако, неудобства не испытывала: бывший узник не обращал внимания на спутницу-пружинку, а та, в свою очередь, не улавливала чужого запаха всего-то в каком-то шаге от его источника.
Рыжеватый, светлоглазый, судя по едва заметным морщинкам, улыбчивый. Впрочем, девушка не сомневалась, что улыбка этого парня могла оказаться как задорной, так и хищной, если не злой. Светло-русая щетина не старила его. Более того, ни она, ни сердито-сосредоточенное выражение не скрыли детских округлых черт лица, уже давно не явных, но всё ещё просматривающихся. Новому защитнику было под или, возможно, чуть за двадцать пять, что пока позволяло ему прикинуться и бестолковым юнцом, и опытным мужчиной. Дуня, пожалуй, не удивилась бы, что именно это помогло избежать певцу пыток и других неприятных встреч с палачами:
изобрази парень невинность — и мальчишка мальчишкой. Будь девушка на месте стражей, она бы никогда не поверила, что за душой арестованного ничего не отыщется и что он не знал, чем закончится его выступление. Наверняка этот, кхе, менестрель не одну головушку разбил своей «лютней» — и если бы только за косые взгляды.— Может, части строили в разные эпохи? Постарее да покрепче переделали в тюрьму, поновее да поажурней отвели королевской семье, или кто уж здесь за главного, — певец сам себе не поверил.
— По-моему, я поняла, что вы имели в виду под «свихнулись», — откликнулась Дуня.
Они, в попытке обойти очередной пост, вновь свернули в первый попавшийся длинный и, главное, безлюдный коридор, который вылился через широкую арку в другой — ни тебе охраны, ни спецодежды. Между двумя совершенно разными мирами даже хлипкой ширмочки не поставили.
До арки — мрачная тюрьма. Грубый камень, толстые деревянные двери с коваными углами и зарешёченными оконцами или клетки, открывающие чудесный вид на пустующие, в основном, камеры. Чадящие редкие факелы, сырая прохлада — и не жалко им полуголых стражников? Запах сена, по большей части прелого.
После арки — изящный дворец. Деревянные панели, роскошные драпировки, позолота, резные, украшенные, словно Царские врата, двери. Яркие светильники, сухой воздух, ароматы пряных трав, специй, масел.
Сама арка тоже была разной. Со стороны тюрьмы — выстроенной на манер ключ-камня. Беглецы и не предполагали, что их ждёт. С дворцовой половины — кружевная салфетка из белого мрамора. Как можно соединять настолько несоединимое? Дуня бы ещё поняла, находись камеры в подвале, но обе части здания явно были равноценны для их хозяина.
— Кто-то идёт, — шикнул певец и снова решил спрятаться в ближайшем закутке, но на этот раз паре не повезло: закуток оказался всего лишь перемычкой между двумя коридорами, мостиком в букве «И», одна ножка, которой вела в тюрьму, другая — во дворец. Получившаяся проходная комнатка, даже заваленная каким-то хламом, была немаленькой, но не заметить в ней двух лишних людей не представлялось возможным. — Вот дерьмо, попались.
Дуня не ответила. Она во все глаза смотрела на ближайший столик — они-то и занимали почти всё пространство «перемычки». Конкретно на этом стояла и сверкала золотом та самая статуэтка, которую неудачно уворовывали «эльфы». Однако не нежданная находка заставила девушку позабыть окружающий мир — Дуня увидела то, что раньше попросту не успевала увидеть. Колечко на груди охраняемого ангелом мальчишки, а потом и самого мальчишку. Сомнений не было. Непокорные русые вихры, отливающие при нынешнем освещение рыжим. Голубые глазища с задорной улыбкой где-то на самом донышке, притом что само лицо выражало крайнюю степень сосредоточенной задумчивости — юный полководец вёл войска в бой. И пусть этому смелому ребёнку не исполнилось и двенадцати — ваятель немного приврал, но только, чтобы в точности передать характер одного престранного подростка. На мгновение Дуне даже почудился жаркий ветер, аромат роз и запах полыни… Сладкоежка.
Зная теперь, куда смотреть, девушка легко разглядела в ангеле себя. Впрочем, для стороннего наблюдателя между ней и статуэткой никакого сходства не было: если Сладкоежку скульптор омолодил, то Дуню сделал старше, многие черты усилил, преувеличил, а то и вовсе исказил, сотворив, по сути, иного человека. Глаза стали уже и куда более раскосыми, лицо округлилось. По плечам заструились белокурые локоны — златовласка обзавидовалась бы. Фигура явно стала шире в кости — ну да, попробуй Дуня с нынешним телом унести два огромных крыла… А вот половая принадлежность изваяния, как то и положено у ангелов, не определялась: несмотря на очевидные признаки женственности, крылатая дева могла оказаться и отроком.