Поле под репу

— Так, сейчас мы побежим и очень быстро, — вернул к реальности Дуню спутник. — Я буду держать тебя за руку, крепко — не отстанешь, не потеряешься. Но юбку подверни, смотри под ноги, по сторонам не пялься. И шевелись! Запомни: им всё равно, кого убивать. Поняла?

Взгляд скатился по изящному запястью ангела на хрупкое плечико Сладкоежки и, запнувшись о локоть подростка, упал в сумку. Дунино имущество примостилось рядом с чужой драгоценностью. Из приоткрытого нутра торчал уголок цветастого платка, однако сумка не смотрелась подвергшейся обыску.

— Ээ-э, — девушка вспомнила свой «криминальный» талант. — У меня есть шаль. Вам известно, что это здесь означает?

— Хм, — певец озадаченно нахмурился, затем его лицо просветлело. — И парни в штанах вроде бы и в тюрьме не редкость.

Он, проследив дунин взгляд, уставился на сумку… В следующий миг менестрель, не удостоив вниманием дорогое изваяние, одним движением вытянул платок, развернул, накинул Дуне на плечи так, чтобы краешек демонстративно повис и на нём, — и резко прижал девушку к стене. Словно дожидаясь этого действа, в закуток ввалилась целая толпа.

Они пробежали мимо: кто-то вообще не заметил, кто-то заинтересованно косил глазом, другие замедлялись, чтобы на ходу разглядеть побольше. Двое, возможно, повыше званием, что-то сказали, а затем унесли прочь — из тюремного коридора донёсся гогот, пара выкриков, снова грубый смех.

Дуне трудно было сосредоточиться на происходящем: вяло отталкивая от себя певца, она буквально таяла в его объятиях. Казалось бы, в подобной ситуации девушка должна была испытывать лишь отвращение, тем более спутник пах отнюдь не цветами — борщом, чесноком, потом. Да и чем ему пахнуть, как не едой и собой — вряд ли за те пять дней, что он торчал за решёткой, ему для умывания предложили больше, чем маленький кувшинчик воды. И на том спасибо!.. Жёсткая — это издали она незаметная и мягкая — щетина царапала щёку. В ухо дышали беззвучные слова.

— Ничего я тебе не сделаю. Нас отчитали за разврат. Тебя пригласили в караулку. Мне дали пару советов. Тебя снова пригласили. Обещали осчастливить и озолотить. Мы увлечены, потому ничего не видим и не слышим. Они заняты, потому не составляют нам компанию.

Девушка сумела приоткрыть глаза.

— Пусто, они ушли, — тихо-тихо пробормотала Дуня и попыталась вывернуться из замка чужих рук, но не тут-то было — певец лишь крепче сжал её.

— Рано, — прошелестел он. — Да изобрази ты хоть что-нибудь!

Не дожидаясь от спутницы активности и, видимо, даже не рассчитывая на это, менестрель поцеловал Дуню в шею. Сердце ёкнуло, и девушка без сил сползла по стенке вниз — «любовничек» едва успел подхватить безвольное тело.

— Давай-ка поищем местечко поуютнее, — впрочем, мигом нашёлся он.

— Ну, зачем же вы остановились? Продолжайте-продолжайте…

От тона, каким озвучили «предложение», Дуню едва не вывернуло на месте. Вмешавшийся не извинялся — мол, простите, что прерываю на самом интересном, но это общественный коридор, здесь люди ходят. Он не насмешничал и не подначивал, как те же стражники, что немного позавидовали чужому времяпрепровождению и позвали проститутку к себе — вдруг де и им скрасит часок-другой одиночества. Это не ехидно злорадствовала охрана, наконец-то отыскавшая беглецов. Нет. Сказавший велел продолжать.

Менестреля перекосило от ярости. Девушка, увидев, во что превратилось его во всех отношениях красивое лицо, попыталась было вывернуться и напроситься к ушедшим шутникам в караулку, но певец вновь вцепился в многострадальное запястье и не отпускал.

— Что нам делать? — он обернулся.

У выхода в дворцовую часть стоял мужчина. Обычный, каких тысячи. За сорок-пятьдесят. Без особенностей — ни в фигуре, ни в одежде. Только в манере держать себя: одним лишь разворотом плеч, чуть вздёрнутым подбородком он говорил — всё, от пыли под ногами до чужих желаний, принадлежит мне. Его же полный предвкушения взгляд и гнусная ухмылка заставляли зудеть кожу и мечтать о хорошем душе. Рядом с таким, хм, человеком даже бородач, бесславно убитый Пятиглазым, мог смело называться матерью Терезой.

— Продолжать, само собой… — он подавился словами, когда свободная рука певца змеёй метнулась к шее и с бешеной силой сжала ту.

— Да ты большая мразь, чем о тебе рассказывают, — прошипел менестрель.

Дуня подёргала его сзади за рубаху.

— У него корона.

Действительно лоб жертвы стягивал толстый золотой обруч, украшенный каменьями: зелёные, наверное, изумрудные четырёхлистники, нанизанные на багровые нити стебельков, чередовались с разноцветными вставками — по ночному синий и солнечный жёлтый собирались в миниатюрные виноградные гроздья. Несмотря на блистательное великолепие и вычурность, корона не притягивала взгляд, пока того не требовалось. Венец достался нынешнему владельцу от того, кто носил его по праву.

— И что? — буквально выплюнул певец. — Хочешь продолжить?

Девушка не ответила. Она смотрела в сторону. В гневе спутник вытолкнул венценосного извращенца в коридор, сам выскочил следом и вытащил за собой Дуню. Они были не одни — шагах в двадцати стоял подросток. Он не отрывал от них внимательного, сосредоточенного взгляда.

— Вы его убили?

Коронованное тело мешком упало на укрытый ковровой дорожкой пол. Вышло глухо. Наблюдатель вздрогнул, но не издал ни звука.

— Ещё нет. Дай что-нибудь потяжелее.

Странница протянула спутнику ангела. Когда статуэтка оказалась у неё в руке, Дуня не запомнила.

— Подойдёт?

— Подойдёт, — кивнул певец, занёс будущее орудие убийства над головой… и безвольно опустил вниз. — Вот же! Ведь нужно урода прикончить, а не получается.

Менестрель выдохнул сквозь зубы и вновь попробовал избавить местный народ от их правителя. На этот раз спутника остановила Дуня: она опять дёрнула певца за рубаху и указала на свидетеля.

— У него тоже корона.

Лоб парнишки перечеркивала серебряная ленточка. Она тоже не обращала на себя внимания, пока того не желал хозяин. Этот, как и тот, что валялся у беглецов в ногах, пожелал. Как вообще захотел, чтобы его заметили, увидели его несомненное сходство с тем, кого убивали.

Подросток и менестрель посмотрели друг другу в глаза.

— Сам решай, — наконец, сморгнул старший из мужчин и, оставив всё как есть, побежал в тюремную часть здания.

— Но? — попыталась возразить Дуня. Она болталась позади менестреля, словно консервная банка, привязанная к бамперу машины молодожёнов.

— Я не делаю за других грязную работу — своей хватает.

— Он его добьёт, да?

— Надеюсь, — хмыкнул певец. — Вроде бы местный принц — существо вменяемое.

— И откуда вы всё знаете? — взамен статуэтки Дуня крепко прижимала к себе нечто куда более ценное — свою любимую сумку.

— Хех, кое-что мне и до появления в городе было известно, а так… — он пожал плечами. — Знаешь ли, мне пять дней заняться было нечем, а стражники, что постарше, народ разговорчивый. И не все нос от моих баллад воротили, некоторые специально приходили послушать.