Полночь

С каждым шагом я ощущала себя…лишней.

Это его первая встреча с ней. Он впервые увидит её могилу и…меня просто не должно здесь быть.

Как только я замечаю старый клён впереди, понимаю, что возвращаться уже не имеет смысла, потому что мы на месте. Я подхожу к её могиле и молча наблюдаю за тем, как…Остин, да, именно Остин замирает в нескольких шагах от меня, глядя на белую плиту, словно не верит.

Словно там выгравировано не её имя. Не её дата рождения и смерти.

Не Элизабет Питерс. Не его мёртвой невесты.

Не его…

Горло сжимается настолько, что я не могу сглотнуть, а во рту вдруг пересыхает лишь от одной картины того, как по его щекам катятся слёзы.

Слёзы, смешавшиеся с дождём, что пошел так же резко, как и закончился у входа.

Словно она плакала вместе с ним.

Прикусив губу, я сделала два шага назад, чтобы дать ему больше личного пространства, и он тут же принял это, подойдя к могиле ближе. Встал на колени, дрожащими руками опустив две белые розы на белую плиту. Всхлипнул, опустив голову, и закрыл лицо руками.

Внезапно по небу прошёлся раскат грома, и я вздрогнула, ощущая ледяные капли дождя на своих руках и лице. Шум дождя заполнил мужской голос, просящий прощения и всхлипывающий при каждом вздохе.

Сделав два шага вперед, я молилась всем богам, чтобы он не оттолкнул меня. Чтобы не накричал, а позволил…позволил его пожалеть. Позволил обнять его и прижать к себе так крепко, чтобы он не чувствовал себя одиноким.

Руки скользнули по его плечам, ощущая прохладу намокшей ткани, и он вздрогнул.

Несколько секунд метаясь между тем, чтобы отойти и присесть рядом с ним, я опускаюсь на колени и обнимаю его, прижавшись лбом к мужскому плечу.

Ощущаю, как по моим щекам катятся слёзы и вздрагиваю вместе с ним, как только он начинает плакать. Навзрыд. Подняв голову к небу и омывая своё лицо дождём. Ливнем. Схватившись руками за короткую траву и сжав пальцы в кулак, ударяет по земле. Колотит по ней, пытаясь избавиться от душевной боли, что гложет его с тех пор, как он вспомнил.

Вспомнил, что остался совсем один.

Подняв левую руку чуть выше, я запускаю пальцы в его волосы, пододвигаясь чуть ближе, и ощущаю его горячее дыхание на своей шее. Оно медленно спускается к месту, где всё ещё болит. Прислонившись к моей грудной клетке лбом, он лишь тихо всхлипывает, размякнув в моих объятиях.

И не нужно было никаких слов, обид или оскорблений. Всё это было так…не к месту. И не потому, что мы были здесь, а потому, что просто нуждались друг в друге. В объятии. В касании. В поддержке.

Я в Остине.

Он в Джейд.

Глава 16.

Если взять шкалу от одного до десяти, то насколько эта ситуация будет абсурдна, Уэльс?

Лежать сейчас на диване в её гостиной. В её доме. Пялиться в её потолок и слышать, как скулит её собака…а её ли?

Губер, мать его.

Накрыв лицо ладонями, перекатываюсь набок и хмурюсь от пульсирующей боли в висках.

Мне не стоило пить вчера. И позавчера. Не пробовал и не нужно было.

И как я до этого докатился?!

Это же Прайс. Та идиотка из Академии, которая одним своим присутствием раздражала до скрипа зубами. Ага. И та, в чью грудь ты вчера тычился носом, вдыхая всё тот же запах жасмина.

И как я сразу не понял?

Ведь во всей Академии так пахло только от неё. Так пахли все вещи Дэвида, когда он припирался в комнату под утро.

От одной мысли о Купере мне становится ещё хуже. То ли потому, что он пялился на неё, то ли потому, что что лапал ещё шесть лет назад. Интересно, у них что-то есть? И было ли что-то? Потому что после того разговора в коридоре я не обсуждал с ним Прайс. Мне вовсе было не до этого.

За раздавшимся шумом позади послышалось почти неслышное «Ой», и я решил, что с меня хватит. Хватит лежать и думать о том, как всё хреново. Да, хреново, и я вчера всем своим видом доказал это. Опустился в глазах Прайс, как только смог, и был готов к тому, что она уйдет. Посчитает меня слабым.

Но она не ушла.

Мало того: подняла с земли, привезла к себе домой и уложила спать, оставив на журнальном столике стакан воды и таблетку. Видимо, от головной боли.

Почему?

Ведь я вёл себя как дерьмо по отношению к ней. Постоянно кидался грязными словами и оскорблениями в её адрес. Задирал перед друзьями и на глазах у всех одногруппников.

Что изменилось, Прайс?

Перед глазами появляется отец. Он вздымает подбородок и смотрит на меня, как на лучший из тех шедевров, что приобрёл в Париже. Он горд мной.

Неужели наконец-то я делаю всё правильно?

Скорее всего, потому что признаю тот факт, что Прайс занимает восемьдесят процентов моих мыслей, и не пытаюсь выкинуть её из головы, кидая очередное едкое словечко. Как настоящий мужчина.

И как я мог вести себя ТАК рядом с ней?

И я не об Академии, нет. Полторы недели назад, или две. А быть точнее — три.

Видимо, потеряв отрывок памяти, я потерял навык сдерживать себя: держать язык за зубами даже когда мир рушится прямо на глазах. Когда грёбаные штаны малы, а квартира кажется чужой. Когда ты наступаешь на хвост кота, и тот в сию секунду мстит тебе. Когда Лонг несёт какую-то чушь, а ты всматриваешься в его лицо, потому что оно кажется знакомым.

И…твою мать, как можно было пустить пулю ей в грудь?

Блять.

Откидываю одеяло в сторону и ставлю ноги на пол. Щурюсь от непривычно-яркого света и кидаю быстрый взгляд в сторону окна, оттуда просачиваются лучи солнца.

Впервые за полторы недели с того самого момента.

«— Там, где ты его оставил, — холодный тон Прайс меня нервирует.

Сжав челюсть:

— Да неужели? Там его нет!