Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

30 Мая./11 Іюня.

„Папенька также разъ началъ учиться по Итальянски, маменька по Итальянски знаетъ, Машу мы выучимъ въ 2 мсяца, и вотъ у насъ языкъ a parte, языкъ Петрарки и Данте! Не знать такого легкаго языка такъ же стыдно, какъ стыдно бы было не перейти черезъ улицу, еслибы на Мясницкой показывали Альфьери и Петрарку. Авось и папеньк придетъ охота продолжать Итальянскій языкъ! Въ Тирол мы не были, потому что погода была скверная. За то были въ Шлейсгейм, который часъ зды отъ Мюнхена. Мы провели тамъ 7 часовъ, которыхъ едва достало, чтобы вскользь осмотрть 42 залы, гд больше 2000 картинъ, и почти все изъ древнихъ Нмецкихъ школъ. Особеннаго впечатлнія не произвела на меня ни одна, потому что ихъ было слишкомъ много; къ тому же я пріхалъ туда уже избалованный здшнею центральною галлереею, куда перенесены лучшія картины изъ Шлейсгейма. Не стыдно ли вамъ безпокоиться объ моей поздк будущей въ Парижъ? Я не только отважусь хать туда черезъ 2 мсяца, но еще имю дерзость везти съ собою брата. Какъ бы желалъ, чтобы вы хотя для того увидлись съ Тютчевымъ, чтобы получить отъ него врныя свднія обо всемъ, что васъ такъ напрасно безпокоитъ. Какой-такой ученый журналистъ уврилъ васъ, что вс путешественники вызжаютъ изъ Франціи? Это что-то пахнетъ Булгаринымъ”.

3/15 Іюня.

„Наконецъ третьяго дня удостоились мы приложиться къ явленному образу Соболевскаго, худаго, стройнаго, тонкаго, живаго, прямосидящаго, тихоговорящаго и пр. Онъ пробудетъ здсь около недли и отправится въ Италію. Вотъ вамъ просьба очень важная, которую исполнить попросите Петерсона съ помощью Яниша К. И. и всхъ тхъ, кого найдете къ этому способнымъ. Дло въ томъ, чтобы узнать наврное и аккуратно, есть ли въ нашихъ старинныхъ церквахъ своды или украшенія, или двери, или окна, выгнутые подковою, т. е. полукругъ съ продолжительными дугами называется подковою; если есть, то гд? какъ? когда? и проч. Объ этомъ проситъ меня справиться профессоръ Шорнъ, потому что этимъ однимъ фактомъ онъ можетъ опровергнуть цлую новую систему архитектурнаго вліянія Арабовъ. Если бы можно было прислать хотя только геометрическими линіями снятое изображеніе Успенскаго собора, то это было бы всего лучше. Въ такого рода занятіяхъ проходятъ вс наши часы здсь. Поэтому разсказывать остается почти ничего. Тмъ больше нетерпніе получать ваши письма. Соболевскій писалъ уже въ Парижъ, чтобы ваши (письма) оттуда прислали ко мн сюда; Александръ Тургеневъ уже ухалъ изъ Парижа. Досадно, что я не увижусь съ нимъ, тмъ больше, что кром его у меня не было ни къ кому писемъ въ Парижъ. Соболевскій даетъ нсколько писемъ къ какимъ-то мадамамъ, своимъ друзьямъ-пріятельницамъ, къ которымъ я могу здить въ халат, хотя он самыя почтенныя особы Французскаго языка. Чувствуете ли вы, какъ ловко мн будетъ?”

29 Іюня.

„Каковъ я умница! Какъ я славно обманулъ васъ! Общалъ писать черезъ 2 недли, а вотъ уже прошло съ тхъ поръ четыре. Впрочемъ безпокоиться вы не могли, зная насъ всхъ вмст, т. е. насъ трехъ плюсъ Соболевскаго, который пріхалъ на два дня и зажился здсь цлый мсяцъ. Долго ли онъ здсь останется — еще не извстно, хотя онъ собирается каждый день. Думаю однако, что онъ удетъ не сегодня, потому что сегодня Петрушины именины. Мы начали день Итальянскимъ урокомъ, а кончить думаемъ въ театр, гд дается la Muette de Portici. Середину дня еще не знаемъ, хотя за обдомъ Рожалинъ уже предчувствуетъ пробочный выстрлъ. Итальянскій языкъ нашъ не идетъ впередъ, а бжитъ. Скоро мы надемся приняться за Данта и теперь уже это сдлали бы, еслибы нашъ Кавальеръ Мафей былъ не такъ глупъ. Братъ въ конц семестра можетъ быть подетъ мсяца на три въ Италію, между тмъ какъ я отправлюсь прямо въ Парижъ….. Рожалинъ остается еще здсь посл насъ, чтобы слушать Тирша, на которомъ онъ сходитъ съ ума и который ему альфа и омега для Греческихъ и Римскихъ. Въ самомъ дл, если гд нибудь онъ можетъ образоваться для своей цли, такъ это здсь, гд онъ къ этому иметъ вс способы. Впрочемъ я боюсь за него въ уединеніи. Уже Дрезденская жизнь много перемнила его характеръ, такъ какъ вообще характеръ всякаго перемняется въ безлюдіи, среди людей, которые близки только по мсту. Впрочемъ я надюсь, что когда воротится въ Россію, то скоро оботретъ съ себя эту корку, посреди тхъ, съ которыми можно жить спустя рукава и разстегнувши грудь, не боясь, что пріятели въ нее воткнутъ, не кинжалъ (это бы слава Богу), а иголку, которую замтишь только по боли. Не знаю кто, а врно были у Рожалина добрые пріятели, которые такъ его ласкали иголочками, потому что мы еще до сихъ поръ не можемъ навести на прежнюю колеину, хотя и стараемся каждый своимъ манеромъ, я — философствованіями, а Петруха — своимъ простымъ, дружескимъ, откровенно деликатнымъ обхожденіемъ. Вотъ un grand homme pour son valet de chambre. Такая одинаковость съ такою теплотою сердца и съ такою правдою въ каждомъ поступк, врядъ ли вообразимы въ другомъ человк….. Когда поймешь это все хорошенько, да вспомнишь, что между тысячами милліоновъ, именно его мн досталось звать братомъ, какая-то судорга сожметъ и расширитъ сердце. — 3/15 Іюля. Сегодня Соболевскій отъиде. Онъ прожилъ съ нами больше мсяца и отправился теперь въ Миланъ и оттуда въ Туринъ, гд останется мсяца два. Съ его отъздомъ точно будто ухало сорокъ человкъ. У насъ опять тихо, порядочно и трезво; что же касается до нашихъ главныхъ занятій, т. е. лекцій и проч., то имъ не мшалъ и Соболевскій, который бурлилъ только въ антрактахъ, но за то такъ, что бдный Рожалинъ всякій день принуженъ былъ откупаться отъ его крика слезами и виномъ, хотя и это не всегда помогало. Вообще, если бы надо было однимъ словомъ назвать нашу Мюнхенскую жизнь, нужно было бы сочинить новое слово между скукою и пустотою. Мы здсь плывемъ на корабл вокругъ свта, не входя въ гавани, по морю безъ бурь, и отъ нечего длать читаемъ Шеллинга, Окена и проч. Поблагодарите Языкова за его милую приписку въ прошедшемъ вашемъ письм и за Раупаха особенно [10] . Я не пишу ни къ кому теперь, боясь задержкою письма дать вамъ лишній день безпокойства, хотя вамъ, зная насъ всхъ вмст, безпокоиться нельзя по настоящему, но всегда ли у васъ бываетъ по настоящему? Извините меня передъ Погодинымъ если онъ сердится на мое молчаніе; скажите что отъ лекцій и отдыховъ у меня нтъ свободной минуты, и что въ слдующій разъ я непремнно буду писать къ нему. Шеллинговы лекціи врядъ ли и придутъ къ вамъ, потому что гора родила мышь. Въ сумм оказалось, что противъ прошлогодней его системы новаго не много. Не знаю, что еще будетъ; къ тому же пересылка была бы слишкомъ дорога, а переписка слишкомъ скучна. Баратынскаго обнимаю отъ всей души. Если я къ кому нибудь буду писать кром васъ, то врно прежде всхъ къ нему. Но до сихъ поръ, судите сами, когда въ Москв я не находилъ времени писать нужныя письма, бывши не занятъ цлый день, то здсь, гд мн на письма и на отдыхъ остается одинъ усталый вечеръ — найдти свободную минуту право родъ геройства. Особенно Баратынскому столько хочется сказать, что рука не поднимается начать. Не смотря на то, я уже изорвалъ одно письмо къ нему, потому что когда перечелъ его, то увидлъ, что все написанное въ немъ разумлось само собою и слдовательно не стоило всовыхъ. Я получилъ отмнно милое письмо отъ Шевырева, почти все объ моей стать, которую онъ читалъ, и похвалы, которыхъ она далеко не стоитъ. Это одно заплатило мн, съ жидовскими процентами, за вс брани Булгариныхъ. Надюсь, что теперь уже замолчали и почувствовали

10

Намекъ на эпиграмму Языкова на Раупаха.

Чмъ весь сія славна, вы знаете ль, друзья? Здсь сердце Русское невольно полно страхомъ, Здсь Софьей казнены Хованскіе князья, Убитые потомъ Нмцемъ Раупахомъ.

Que je n'ai point merit'e

Ni cet exc`es d'honneur, ni cette indignit'e.

Пожалуйста, напишите больше и чаще обо всхъ и даже не интересное”.

Въ Іюл.

„Посл долгаго ожиданія получить письмо, въ которомъ отъ маменьки нсколько строчекъ приписки. Маменьк некогда писать къ намъ! Впрочемъ мы потеряли право жаловаться посл того безпокойства, которое доставило вамъ долгое наше молчаніе. Хотя мы не такъ виноваты, какъ вы думаете. Условіе было писать черезъ мсяцъ, а Рожалинъ отправилъ свое письмо не сказавши намъ. Еслибы кто нибудь изъ насъ сдлалъ съ нимъ то же, то это было бы непростительно; но съ бднаго Рожалина взыскивать нельзя, что онъ не понимаетъ того, что нельзя расчесть умомъ, когда чувство не наведетъ на этотъ расчетъ. Впрочемъ это чувство безпокойства по напрасну мы въ семь нашей утончили до нельзя. Но хотя по напрасну, оно справедливо; это необходимый налогъ, который судьба кладетъ на великое счастіе, и еслибы счастіе дружбы освободилось отъ него, то нравственный міръ пришелъ бы въ неравновсіе. Вы однако, кром налога необходимаго, длаете еще добровольныя пожертвованія, и я не понимаю, зачмъ такое великодушіе. Уже потому что мы оба молчимъ, должны мы быть оба здоровы и живы, и еще къ тому заняты. Но вы, написать два слова между строкъ, при вашей легкости писать, зная какъ намъ дорого каждое лишнее слово вашего письма. — Даже длина папенькинаго письма, который будто сжалился надъ нами и хотлъ вознаградить насъ необыкновеннымъ усиліемъ за вашу короткую приписку. Вотъ письмо ваше отъ 24-го, которое залежалось на почт Богъ знаетъ отчего и которое своимъ милымъ содержаніемъ и полновсностію говорить мн: дуракъ, безпокоится по напрасну! Еслибы я только могъ найдти какого нибудь неподкупнаго протоколиста, который бы подъ каждою строкою вашею подписывалъ: съ подлиннымъ врно! — Если правда, что вы здоровы и веселы, зачмъ же безпокоятъ васъ сны? По настоящему они должны безпокоить не васъ, а насъ, какъ доказательство вашего несовсмъ здоровья. Но такъ и быть, я готовъ уступить вамъ это, только съ тмъ, чтобы, кром сновъ, цлую жизнь вашу не безпокоило васъ ничто на свт. Со мной 23 марта не было, сколько помню, ничего не обыкновеннаго, и до сихъ поръ мы вс безпрестанно здоровы совершенно. За именины мои благодарю отъ всего сердца. Если вамъ было весело, то это въ самомъ дл былъ мой праздникъ. Что ваши глазки! Отчего вы ничего не скажете объ нихъ? И за чмъ и къ чему хвалиться здоровьемъ? Даже и потому вы не можете быть довольно здоровы, что здоровье ваше нужно для всхъ насъ, слдовательно вамъ надобно его вдесятеро больше, чмъ каждому изъ насъ. Планы наши на Парижъ пошатнулись, хотя, кажется, тамъ опять все спокойно. Можетъ быть, мы подемъ въ Италію. Шевыревъ зоветъ въ Римъ. Я бы хотлъ, чтобы вы видли его милыя письма! Сколько въ нихъ дружбы и сколько жара завидной молодости. Да! для меня молодость уже качество чужое и завидное, и на всякое кипнье восторга я смотрю съ такимъ же чувствомъ, съ какимъ безногій инвалидъ глядитъ на удалыя движенья своихъ товарищей. Движенія Шевырева въ самомъ дл удалыя. Чмъ больше онъ работаетъ, тмъ больше становится сильне, и вмсто усталости все больше и больше набирается энтузіазма и духа. Онъ въ жизни какъ рыба въ вод, и еще такая рыба, которая можетъ не выплывать на воздухъ и не дышать чужимъ элементомъ. Это качество столько же драгоцнно, сколько оно рдко въ людяхъ съ талантомъ. Мицкевичь, говорятъ, былъ въ Смирн и уже опять возвратился въ Римъ. Если это правда, то вотъ новая туда приманка. Впрочемъ, во всякомъ случа, безъ писемъ въ Парижъ все равно что не хать. Съ Потемкинымъ я незнакомъ. Думая пробыть въ Мюнхен только 2 дня, я не сдлалъ ему визита; а черезъ дв недли уже было поздно. Теперь впрочемъ я радъ, что не въ Париж, иначе вы безпокоились бы обо мн еще больше. Италія же во всякомъ случа не будетъ безполезна и для языка, и для памяти, на которой она отпечатаетъ столько изящнаго. Рожалинъ остается здсь для того, чтобы учиться по Гречески. Въ деньгахъ онъ не нуждается. Что же касается до насъ, то мы не только себ ни въ чемъ не отказываемъ, но еще тратимъ много лишняго. Третьяго дня мы отъ 6 часовъ утра до часу за полночь провели за городомъ въ Штарренберг, катаясь по озеру, которое 5 часовъ длины и на горизонт сливается съ Тирольскими горами. Прогулка эта стоила намъ больше 25 рубл., и это была еще одна изъ всего меньше глупыхъ издержекъ нашихъ….. Извстіе о Баратынскомъ меня очень огорчило. Послдствія этого рода воспаленій всегда двусмысленны. Надюсь однако въ первомъ письм вашемъ видть его совсмъ здоровымъ. Между тмъ, какъ не выпросили вы у него новаго романа, какъ не прочли его до сихъ поръ, и не прислали къ намъ? Я бы теперь охотно написалъ ему разборъ; только побывши въ чужихъ краяхъ, можно выучиться чувствовать все достоинство нашихъ первоклассныхъ, потому что.... но я нехочу теперь дорываться до причины этого, которая лежитъ на дн всего вка. Общія мысли, какъ важныя дла, оставимъ до утра, то есть до свиданія. Вообще все Русское иметъ то общее со всмъ огромнымъ, что его осмотрть можно только издали. Еслибы вы видли, чмъ восхищаются Нмцы, и еще какимъ нелпымъ восторгомъ! Нтъ, на всемъ земномъ шар нтъ народа плоше, бездушне, тупе и досадне Нмцевъ! Булгаринъ передъ ними геній! Кстати: дайте мн какое нибудь понятіе объ эпиграммахъ на душегрйку. Какъ благодаренъ я вамъ, милый папенька, за то, что вы не забыли подлиться съ нами университетскимъ засданіемъ [11] . Знаете ли, что оно и насъ тронуло до слезъ. И народъ, который теперь можетъ быть одинъ въ Европ способенъ къ восторгу, называютъ непросвщеннымъ. Поцлуйте Погодина, поздравьте его и поблагодарите отъ насъ за подвигъ горячаго слова. Какъ бы я отъ сердца похлопалъ вмст съ вами! Но не ужели намъ до возвращенія не читать этой рчи? — Лекціи Шеллинга я пересталъ записывать; ихъ духъ интересне буквальности. Вмсто присылки ихъ самихъ, что стало бы дорого, я лучше напишу вамъ что нибудь объ нихъ, когда будетъ время, т. е. когда кончится семестръ. Это будетъ около 25-го этого мсяца по новому стилю. Что же касается до регулярности нашихъ писемъ, то ея лучше не требовать. Ожидая письма наврное въ извстный день, не получить его хуже, чмъ просто долго не получать. Къ тому же послднее, надюсь, не повторится. Это была съ нашей стороны точно непростительная втреность. Біографію Баварскаго короля писать для альманаха мудрено, особенно когда для этого надобно знать столько подробностей, которыхъ мы не знаемъ. Біографію Баженова писать изъ Германіи странно, когда вы можете написать ее въ Россіи, гд встрчный и поперечный скажетъ вамъ объ немъ что нибудь новое. Но если Языковъ хочетъ имть статью отъ меня, то я готовъ служить ему сколько въ силахъ. И лучше напишу объ чемъ нибудь, чт`o меня занимаетъ. Если же статья не понравится, то я напишу другую, третью и такъ дале. Зачмъ только онъ хочетъ назвать альманахъ свой душегрйкой? [12] Конечно, это былъ бы величайшій знакъ дружбы, который писатель можетъ оказать другому писателю, такъ открыто одобрить то, на что всего больше нападаютъ. Но благоразумно ли это? Не смотря на то, что онъ Языковъ, онъ Языковъ только для понимающихъ. Для Булгариныхъ онъ просто цль по выше другихъ. Пусть ихъ грязь не долетитъ до этой цли, но покуда летитъ, она заслоняетъ цль отъ взоровъ тхъ, кто внизу, а эти-то низкіе и дороги для альманаха. Отсовтуйте ему рыцарствовать, а лучше пусть его воротится къ своей Ласточк [13] . Уврьте его, что мн довольно знать его одобреніе, чтобы быть вознаграждену за критики всхъ возможныхъ Полевыхъ….. Германіей ужъ мы сыты по горло. Къ Языкову, Баратынскому, Погодину, кажется, я написать не успю. Языкову крпкое рукожатіе за стихи. Съ тхъ поръ какъ я изъ Россіи, я ничего не читалъ огненне, сильне, воспламенительне. Пловецъ его мн уже былъ знакомъ, — это тотъ же, который хотлъ спорить съ бурей, только теперь онъ дальше въ океан. Если ваши глазки здоровы, только не иначе, то окончите мн остальныя звздочки. Вмсто Катона, представьте какого нибудь мученика въ то время, когда ему говорятъ: пожри богамъ нашимъ! Можно вотъ какъ: онъ обнимаетъ посреди стоящій крестъ, по бокамъ палачи, вдали народъ и разведенные огни; надъ крестомъ звзда”.

11

Здсь говорится о рчи М. П. Погодина, произнесенной 26-го Іюня 1830 г. При этомъ случа были первыя рукоплесканія въ Университет; ихъ начали А. А. Елагинъ и Н. М. Языковъ, а публика подхватила.

12

Молодой Киревскій, въ краснорчивомъ и полномъ мыслей обозрніи нашей словесности, говоря о Дельвиг, употребилъ сіе изысканное выраженіе: древняя муза его покрывается иногда душегрйкой новйшаго унынія. Выраженіе, конечно, смшное. Зачмъ не сказать было просто: въ стихахь Дельвига отзывается иногда уныніе новйшей поэзіи? Журналисты наши, о которыхъ г. Киревскій отозвался довольно не почтительно, обрадовались, подхватили эту душегрйку, разорвали на мелкіе лоскутки, и вотъ уже годъ какъ ими щеголяютъ, стараясь насмшить свою публику. Изъ Зап. Пушкина.

13

Названіе альманаха, который предполагалъ издать поэтъ Языковъ. Примчаніе издателя.

5/17 Августа.

„Поклонитесь Янишамъ и скажите имъ, что мы такъ часто думаемъ объ нихъ и особенно такъ любимъ вспоминать ихъ пятницы, что имъ въ честь и въ воспоминаніе завели пятницы у себя, съ тою только разницею, что вмсто одной у насъ ихъ семь на недл. Этотъ Нмецкій Witz въ Русскомъ перевод значитъ слдующее: сегодня мы думаемъ хать въ Италію, завтра въ Парижъ, посл завтра остаемся еще на нкоторое время здсь, потомъ опять демъ и т. д., и вотъ почему я не могу вамъ сказать ничего опредленнаго объ нашихъ планахъ. Вроятне другаго однако то, что мы проведемъ осень въ Сверной Италіи, а къ ноябрю будемъ въ Рим, гд пробудемъ много ли, мало ли, Богъ знаетъ. Между тмъ я убдился, что для завтра нтъ наряда больше къ лицу, какъ длинное густое покрывало, особливо когда отъ насъ зависитъ его приподнять. Не знаю сказать, почему, а очень весело безпрестанно длать другіе планы и возвращаться къ старымъ, какъ къ такимъ знакомымъ, съ которыми встртиться весело, а разстаться не грустно. Это похоже на зду въ дилижанс, гд вмсто товарищей Нмцевъ съ одной стороны сидитъ Швейцарія, съ другой madame Италія и спереди monsieur Парижъ. Въ этихъ дилижансахъ здимъ мы обыкновенно за обдомъ и за вечернимъ кофеемъ, потому что остальное время почти все проводится либо въ Университет, либо за книгами и за итальянскими уроками. Въ университет теперь лекціи скоро кончатся (25-го Авг. н. с.), и потому многіе профессоры, чтобы успть кончить свои лекціи, вмсто одного раза читаютъ 2 раза въ день, что отнимаетъ у насъ нсколько часовъ отъ болтанья, ничего недланья и отъ другихъ непринужденныхъ занятій. Прибавьте къ этому необходимость гулять подъ глубокимъ яхонтовымъ небомъ, послобденные южные жары, а больше всего мою врожденную и благопріобртенную лность; составьте изъ всего этого благовидное фрикасе и попотчуйте имъ всхъ тхъ, къ кому я до сихъ поръ не писалъ. Особенно постарайтесь оправдать меня передъ милымъ Баратынскимъ, Языковымъ и Погодинымъ. Отъ перваго я получилъ милое письмо, на которое, если успю, буду отвчать сегодня; если же не успю, то на дняхъ, и пришлю письмо къ вамъ.... Въ Италію, больше картинъ и статуй, привлекаетъ меня небо. Южное небо надобно видть, чтобы понять и южную поэзію, и миологію древнихъ, и власть природы надъ человкомъ. Это небо говоритъ не воображенію какъ сверное, какъ звзды, какъ буря; оно чувственно прекрасно, и нужно усиліе, нужно напряженіе, чтобы любоваться имъ. Здсь небо такъ близко (не смотря на то, что глубоко), такъ близко къ человку, что ему не нужно подыматься на пальцы, чтобы достать до него, между тмъ какъ на свер надобно взгромоздиться на цлую лстницу Оссіановскихъ тней, чтобы небо сдлалось ощутительнымъ. Вы знаете, что я никогда не былъ энтузіастомъ природы; но на этотъ яхонтъ смотрю иногда право почти съ такимъ же чувствомъ, съ какимъ смотритъ на яхонтъ Жидъ. Такъ и рвется изъ груди вздохъ Гете и Веневитинова: отдайте мн волшебный плащъ. Впрочемъ здсь мы рдко видимъ этотъ яхонтъ. Близость горъ и возвышенность мста даютъ намъ очень часто погоду Англійскую. За то, тмъ больше наслаждаемся мы хорошею. Иногда однако, когда вспомнится, что на свер Россія, захочется и блднаго неба. Но чуть ли я не разсуждаю съ вами о погод? Вотъ что значитъ побыть 7 мсяцевъ въ Германіи! Впрочемъ жизнь наша здсь такъ однообразна, такъ уединенна, что если выключить то, чт`o мы думаемъ объ васъ, чт`o читаемъ и слышимъ на лекціяхъ, то чуть ли не останется говорить объ одной погод. Но повторять вамъ слышанное на лекціяхъ было бы скучно, и мудрено, и смшно, и дорого, повторять читанное въ книгахъ не лучше, а мысль объ васъ – какъ Итальянское небо, которое можно понять только чувствомъ, и которое въ описаніи будетъ только слово. Эти мысли, впрочемъ, какъ-то не доходятъ до мысли; он то память, то чувство, то воздушный замокъ, то сонъ, и никогда не силлогизмъ. Покуда думаешь ихъ, не думая объ нихъ, кажется наполненъ мыслями; захочешь разсказать, ни одной не поймаешь въ слово. Тмъ больше, что все это, кажется, разсказывать не для чего. Въ самомъ дл къ чему вамъ знать, что тогда-то я думалъ то-то, то какъ вы сидите вмст, то какъ гуляете въ саду, то здоровы ли вы, то какъ я прощался съ вами, то Языковъ читаетъ на стол стихи, то у васъ болятъ глазки, то вы здоровы и веселы и думаете объ насъ, то какъ мы споримъ съ папенькой о политической экономіи, то толкуемъ о Шеллинг, то Андрюшка дернулъ бровкой, то Васька сочинилъ стихи и пр. Кстати, отъ чего вы не пришлете намъ ничего изъ дтскаго журнала? Еще больше кстати: какъ можно печатать мое письмо о Шлейермахер? Не потому только, что слогъ, какъ вы говорите, не отдланъ и что показываться въ халат передъ тми друзьями, которыхъ мн сдлало мое обозрніе съ душегрйкой, было бы безразсудно, а передъ незнакомой публикой неприлично; но потому, что я говорю объ людяхъ живыхъ и къ тому же не такъ, какъ я говорилъ бы публично.... Пожалуйста, поврьте моимъ опытамъ и несомннному убжденію, что видть меня такимъ, каковъ я въ самомъ дл, и вмст любить, можетъ только моя семья. Не многіе друзья мои, не вс исключеніе; изъ нихъ многіе любятъ такія качества, которыхъ я не имю. Но и вы, разв я вашъ не въ тысячу разъ лучше меня настоящаго ….. Къ Баратынскому я написать не усплъ. До сихъ поръ еще не отвчалъ Шевыреву. Но скоро кончатся лекціи, и тогда я примусь за письма, и можетъ быть еще напишу что-нибудь для Языковскаго альманаха, разумется не въ такомъ род, чтобы одолжить его столькими пріятелями, сколькими мн обязанъ Максимовичъ….. Благодарствуйте за то, что часто бываете подъ Симоновымъ; только что же вы такъ долго не пишете? Пришлите непремнно романъ Баратынскаго и то, что есть новаго Пушкина, Языкова, Вяземскаго и, если можно, хотя предисловіе къ Борису. Откуда такая досада на славу? Не уже ли жъ Булгарины могутъ заставить Пушкина молчать? Прощайте. Пишите больше и чаще и даже объ томъ, что вамъ кажется неинтереснымъ”.

21-го Августа./2-го Сентября.

„Нашъ отъздъ въ Италію совсмъ еще не ршенъ, ни когда, ни куда именно; думаемъ однако, что около половины Сентября н. с. подымемся отсюда и подвинемся къ Сверной Италіи. Между тмъ письма ваши пусть идутъ сюда. Парижское письмо ваше пропало на почт. Мн его жаль. Я люблю перечитывать ваши письма, даже старыя, и часто это длаю; такимъ манеромъ я иногда слушаю васъ больше двухъ часовъ, потому что пакетъ уже набрался порядочный. Зачмъ только въ этомъ разговор столько печальнаго? Объ насъ разсказывать почти нечего; посл послдняго письма перемнилось только то, что мы не ходимъ въ университетъ, и больше лнимся, и больше вмст, и строимъ больше плановъ, которые не исполняются. Я хотлъ написать кое что для Языкова альманаха, но до сихъ поръ еще не принимался. Столько разныхъ мыслей крестятся въ голов, что вся голова вышла церковь безъ попа, кладбище, которое ждетъ еще Ангела съ трубою. Трубу, впрочемъ, я нашелъ, только не ангельскую, а фрауенгоферскую. Я надюсь, что папенька будетъ ею доволенъ Можетъ быть, мы пробудемъ здсь недли три, можетъ быть меньше, можетъ быть больше, словомъ мы не знаемъ. Я между тмъ читаю Аріоста и совсмъ утонулъ въ его граціозномъ воображеніи, которое такъ же глубоко, тепло и чувственно, какъ Итальянское небо. Тассу я также только теперь узналъ цну; и вмст понялъ все варварство тхъ, кто, оторвавши крылья у бабочки, думаютъ, что она полетитъ….. До сихъ поръ я не отвчалъ ни Шевыреву, ни Соболевскому, все откладываю до завтра. Но завтра примусь безъ отсрочки”.

Сентябрь

„Изъ этого письма вы видите: 1) что братъ и Рожалинъ (особливо первый) непростительные лнтяи, которые откладывали писать къ вамъ до самаго часа отъзда; 2) вы видите, что они ухали въ Вну, чтобы провести тамъ около недли, чт`o вмст съ путешествіемъ составить 3, или около. Богъ знаетъ, удастся ли имъ видть что нибудь интересное, кром театра и улицъ: и можетъ быть кром галлереи, куда можно войти безъ рекомендательныхъ писемъ, хотя съ рекомендательнымъ гульденомъ. Но еслибъ они ничего не видали, кром Дунайскихъ береговъ, то все путешествіе было бы заплачено. Отчего же я не похалъ? спросите вы. Отвтъ на этотъ вопросъ раздлили между собою братъ и Рожалинъ. Одинъ сказалъ одну половину причины, другой другую, слд. мн остается только повторить об половины, т. е. я не похалъ для того, что пора раздлаться съ письмами и передъ поздкою въ Италію не худо быть посильне въ Итальянскомъ язык. Когда я вспомню, сколько мн въ эти три недли написать писемъ, то волосы становятся дыбомъ отъ лни. Вотъ т, къ кому мн необходимо писать (изъ записной книжки моей я выпишу ихъ по азбучному порядку): Баратынскій, которому я до сихъ поръ не отвчалъ, Веневитиновъ, Кн. Волконская, которая черезъ Шевырева спрашиваетъ, получилъ ли я камешекъ; Жуковскій, тетенька Зонтагъ, Кошелевъ, Мальцевъ, Одоевскій, Петерсоны: Александръ, Юлій и Остафій; передъ послдними двумя я такъ виноватъ молчаніемъ, что не знаю, какія извиненія поставить въ начал письма, — Погодинъ, Скорятинъ, Шевыревъ, Языковъ; тутъ забылъ еще Соболевскаго, которому около двухъ недль я собираюсь отвчать на письмо, требующее отвта немедленнаго. Видите ли, какъ я тотъ же”.

2 Октября./20 Сентября.

„Я до сихъ поръ не кончилъ письма своего, потому что мн было стыдно, или, лучше сказать, досадно посылать вамъ длинное письмо отъ себя, между тмъ какъ отъ нихъ только 2 строчки. Но, по счастію, теперь могу приложить сюда ихъ письма съ дороги, и, надюсь, вы объ нихъ безпокоиться не будете. Съ самаго ихъ отъзда я не выхожу изъ своей комнаты и бываю только въ трактир, гд обдаю, и въ музе, гд читаю газеты. Остальное время все посвящено Итальянскому языку. Признаюсь однако, что это изученіе Итальянскаго почти то же, что far niente, только ancora piu dolce, благодаря Аріосту. Я купилъ за 7 гульденовъ Данта, Петрарку, Аріоста и Тасса, словомъ Il Parnasso Italiano. Досталъ тоже Bocaccio, остальныя книги беру у моего Cavallieri Maffei, и, безпрестанно перемняя одного другимъ, читаю ихъ всхъ вмст, но больше Аріоста, выше котораго до сихъ поръ я не вижу ни одного поэта. Можетъ быть, это только жаръ перваго знакомства и пройдетъ какъ всякій жаръ, когда не достанетъ новыхъ дровъ. Однако не думаю, чтобы скоро. 35 псенъ и каждая въ Расиновскую трагедію! Судьба точно насильно тащитъ меня въ Италію. Вы знаете, собирался ли я туда? Еще за 6 мсяцевъ я не думалъ учиться по Итальянски. Кстати, вы мн длаете слишкомъ много чести, предполагая, что я не похалъ въ Парижъ отъ того, что боялся быть тамъ во время революціи. Право, не отъ того. Объ революціи я узналъ тогда, когда уже все было почти кончено. Если это обстоятельство избавило васъ отъ лишняго безпокойства обо мн, то благодарите за то одинъ случай, который вотъ уже боле года взялъ всю мою волю въ свои руки.

„Недавно видлъ я здсь Wallenstein'a. Эслеръ игралъ Валленштейна и игралъ превосходно. Но трагедія, не смотря на то, не произвела на меня никакого впечатлнія, и тмъ меньше, чмъ больше восхищались ею Нмцы. Не смотря на вс усилія, которыя я длалъ, чтобы видть въ геро что нибудь, кром Нмецкаго студента, ни на минуту не могъ обмануться. Гд нужно дло, онъ говоритъ общія мысли; гд нужно ршиться, онъ сомнвается; гд надо думать, онъ разсказываетъ сонъ и пр. Вчера я былъ свидтелемъ славнаго Мюнхенскаго праздника Octoberfest, учрежденнаго здсь въ 1810 году, въ воспоминаніе и въ честь свадьбы ныншняго короля съ королевою. Народу было на огромномъ лугу (Teresienwiese) больше 60,000. Со всего государства собраны были лучшія лошади, коровы, быки, свиньи, бараны и пр. Самъ король осматривалъ ихъ и раздавалъ владльцамъ призы, состоящіе изъ знаменъ, книгъ ("uber Viehzucht und Ackerbau in Deutschland und besonders in Bayern) и изъ денегъ; потомъ была скачка, и хотя король ухалъ прежде 6 часовъ, народъ оставался за полночь. На всемъ лугу не было ни одного солдата, ни одного полицейскаго, выключая національной милиціи (Landmiliz), и не только не вышло ни одной драки, но и ни одного громкаго слова. Впрочемъ Нмцы, благодаря пиву, чмъ пьяне, тмъ тише. Замчательне всего были свиньи. Я такихъ не видывалъ отъ роду. Извстно впрочемъ, что свиньи Баварскія, съ незапамятныхъ временъ, считаются первыми во всей Европ, не выключая и Чухонскихъ. Не смотря однако на всю торжественность этого праздника, мн было на немъ больше чмъ скучно. Кром двухъ глупыхъ Нмцевъ, съ которыми я только кланяюсь, потому что раза два съ ними обдалъ въ трактир, у меня не было тамъ ни одного знакомаго. Это еще не бда; напротивъ, но не скучать мн мшала какая-то b"ose Laune. Къ тому же на языкъ привязался противъ воли стихъ (какъ то часто бываетъ съ нашимъ семействомъ). Этотъ стихъ, который такъ неумстно вертлся на моемъ язык, былъ изъ перваго монолога Гетевской Ифигеніи: Weh dem и пр. Чмъ больше я старался это прогнать, тмъ онъ возвращался сильне, какъ бревно висящее, которое толкаетъ медвдь. Но въ вечеру дурной нравъ мой околдовалъ мой другъ Аріостъ. Этимъ я обязанъ ему уже не въ первый разъ, и это единственная книга, которой эпитетъ друга не натянутъ. Онъ гретъ, утшаетъ и разсеваетъ. Міръ его фантазіи — это теплая, свтлая комната, гд можетъ отдохнуть и отогрться, кого морозъ и ночь застали на пути. Я не знаю, впрочемъ, засидится ли въ этой комнат тотъ, кто здитъ въ шуб и съ фонарями. Потому совсмъ не удивляюсь, что Аріостъ не для всхъ величайшій изъ поэтовъ. Для большей части людей его вымыслы должны казаться вздоромъ, въ которомъ нтъ ни тни правды. Но мн они именно потому и нравятся, что они вздоръ, и что въ нихъ нтъ ни тни правды. Окончивъ Аріоста, примусь за Баярда, котораго знаю только изъ папенькиныхъ разсказовъ, которые еще въ Долбин длали на меня сильное впечатлніе, такъ что боюсь найти его ниже ожиданія. 5 Октября. Сейчасъ получилъ письмо отъ Рожалина и брата изъ Вны. Они въ восторг отъ одного изъ….. Внскихъ театровъ; уже изъ трактира перехали на квартиру; однако денегъ, посланныхъ мною, еще не получали, и не чудаки ли, т. е. боятся, что я не скоро ихъ вышлю, можетъ быть залнюсь и пр. Они оттуда хотятъ писать къ вамъ и потому я письма ихъ ко мн не посылаю. Въ Вн останутся они около мсяца; однако письма къ нимъ присылайте ко мн. Къ тому же отвтъ на это письмо уже не найдетъ ихъ (тамъ). Я между тмъ буду писать къ вамъ чаще обыкновеннаго, чтобы хоть этимъ вызвать ваши письма. Знаете ли однако, что писать къ вамъ, не получая такъ долго отъ васъ, совсмъ не удовольствіе. Правда, что, писавши къ вамъ, я больше съ вами, чмъ когда просто объ васъ думаю. Однако я говорю съ вами какъ глухой и слпой, который знаетъ, что слышатъ его, но не знаетъ, кстати ли то, что онъ говоритъ; не знаетъ, что длается вокругъ него, боится шутить не въ пору, боится не въ пору вздохнуть и можетъ быть даже замолчалъ бы, если бы не боялся, что и молчаніе его будетъ не въ пору”.

Октябрь.

„Я получилъ ваше письмо отъ 8 Сентября и тотчасъ же послалъ его къ брату, который еще въ Вн, и, какъ говоритъ, писалъ къ вамъ 2 раза. Изъ его писемъ вы видите, что онъ не теряетъ времени даромъ. Но ваше письмо — знаете ли вы, что я посл него чуть-чуть не похалъ къ вамъ. Сначала потому, что было испугался чумы, а потомъ, обдумавши, что вы не станете рисковать нашими, — уже не для чумы, а просто для того, что возможность скоро увидаться съ вами, родила во мн такое желаніе отправиться къ вамъ, что долженъ былъ испытать надъ собою все краснорчіе благоразумія, чтобы остаться въ Мюнхен. Краснорчіе это имло успхъ, но до сихъ поръ я еще не знаю, прочный ли. Жду съ нетерпніемъ еще письма отъ васъ, и увренъ, что посл послдняго вы не заставите меня долго дожидаться. Иначе, т. е., если 12 Ноября н. с., ровно черезъ мсяцъ посл послдняго, я не получу отъ васъ втораго письма, то къ 12 декабря ждите меня въ Москву. Что за бурлаки, которые пришли въ Ниж. Новгородъ съ чумою, какъ пишетъ Journal de St.-P'etersbourg? И вы посл всего этого еще мсяцъ, можетъ быть, не будете писать! Разумется, я буду здсь дожидаться новыхъ отъ васъ встей и не уду въ Италію, какъ вы думаете, прежде чмъ уврюсь на вашъ счетъ. Не знаю еще, что скажетъ братъ въ отвтъ на ваше письмо…... Изъ стиховъ, присланныхъ вами, разумется Языковскіе прочелъ я съ больше крпкимъ чувствомъ. О псалм и говорить нечего. Стихи къ сестр (можетъ быть братство вмшивается одно въ судейство) показались мн chef d'oeuvre этого рода. Какая грація, приличность и мрность и вмст какая Языковская ковка! Присылайте скоре Баратынскаго поэму. Объ себ сказать мн почти нечего новаго, кром того, что я уже не такъ уединенно живу; я, случайно познакомившись съ нкоторыми молодыми людьми не Нмецкаго покроя, почти каждый вечеръ ужинаю вмст съ ними, иногда даже у одного изъ нихъ; проводимъ мы цлыя ночи въ толкахъ объ сует мірской и премудрости Божіей, т. е. изъ пустаго въ порожнее….. Соболевскій съ Шевыревымъ удивляются, что мы съ Рожалинымъ такъ долго къ нимъ не пишемъ. А мы всего просрочили только 5 мсяцевъ отвчать послднему, и 2 — первому; вообразите странность съ ихъ стороны! Шевыревъ пишетъ мн, что онъ послалъ на Булгарина громовое письмо; что такое? Жаль мн бдной Мары, если она всуе печешеся. Но этотъ опытъ какъ бы ни былъ неудаченъ въ стихахъ, будетъ небезполезенъ для его прозы. Что онъ заводитъ типографію, я очень радъ: будутъ дв хорошихъ; но что Языковъ издаетъ альманахъ, я хотя и радъ, однако не знаю, что прислать ему. Постараюсь къ тому времени что нибудь сдлать. А между тмъ прощайте”.

30-го Октября.

„Вотъ и братъ воротился съ Рожалинымъ изъ Вны, а отъ васъ еще нтъ писемъ. Я сказалъ уже, что покуда не получу, въ Италію не поду, но эта угроза что-то не дйствуетъ. Если еще нсколько времени пройдетъ безъ писемъ отъ васъ, тогда, вмсто Италіи, я поду въ Россію. Потому, смотрите, не удивитесь, если я вдругъ явлюсь передъ вами. Что сказать вамъ теперь объ насъ? Изъ письма брата вы, вроятно, видите, что онъ здилъ не понапрасну, что онъ видлъ много новаго, интереснаго, а пуще всего радъ тому, что и въ Вн Нмцы — Нмцы. Объ себ сказать вамъ нечего. Теперь разумется съ братомъ и Рожалинымъ безпрестанно, покуда опять выскажемся до истощенія. Впрочемъ, мн разсказывать имъ было нечего, кром Октябр. праздника, да фейерверка, который состоялъ изъ 3-хъ ракетъ и одного бурака. Итальянскій языкъ мой дошелъ до того, что я могу уже сказать: date mi mangiare, слд. въ Италіи съ голоду не умру. За то я все почти понимаю и даже стихи. Скажите Баратынскому, что я начинаю читать Alfieri, и только для того ничего не читалъ до сихъ поръ изъ его трагедій, чтобы вполн оцнить того, кого Баратынскій называетъ величайшимъ поэтомъ. Что вы не пишете? Что болзнь Веневитинова? Что холера? Гд она? Продолжаютъ ли у васъ говорить объ ней? Надюсь, однако, что на вс эти вопросы вы будете отвчать еще прежде, чмъ получите это письмо. Объ нашей будущей поздк въ Италію нельзя сказать наврное когда, за то можно утвердительно сказать куда, т. е. въ Римъ, въ Римъ къ Ватикану, къ Шевыреву, къ Пап, и къ св. Петру, и все, если мы получимъ скоро письма отъ васъ. Иначе мы бросимъ жеребій: одинъ на сверъ, другой на югъ. — Рожалинъ останется здсь, потому адресуйте къ нему вс письма. Онъ будетъ знать, гд мы и какъ переслать намъ что нужно. Боюсь, однако, что онъ будетъ тутъ слишкомъ одинъ. Уединеніе можетъ сдлать его не то что мизантропне, а людобоязненне, хотя онъ способенъ къ тому и къ другому. Я недавно опять получилъ письмо отъ Шевырева въ отвтъ на мое. Онъ уже заготовляетъ намъ комнату и пишетъ, что ржетъ Булгарина. Читали ли вы его критики? и хороши ли?