Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.
Шрифт:
„Я къ вамъ пишу сегодня не много, потому что братъ пишетъ больше, и Рожалинъ также, кажется, не лнится. Я не много опоздалъ и не хочу откладывать письма до завтра, потому что и такъ мы уже долго откладывали, и я боюсь, что если письмо опоздаетъ, то вы будете безпокоиться о брат, и о томъ, какъ онъ пріхалъ изъ Вны. Потому прощайте! Скоро либо напишу къ вамъ еще, либо самъ пріду. Обнимаю васъ отъ всей души; поклонитесь всмъ, кто обо мн помнитъ”.
11-го Ноября.
„Здравствуйте! Вотъ я въ Варшав, ду къ вамъ, однако не въ Москву, потому что увренъ, что вы оттуда ухали, а въ Петербургъ, гд по всмъ вроятностямъ вы должны быть теперь. Въ Москву же пишу къ вамъ только такъ, на удачу, и крпко надюсь, что мое письмо сдлаетъ крюкъ изъ Москвы въ Петербургъ. Однако, несмотря на крюкъ, оно придетъ прежде меня, потому что я здсь долженъ ждать цлую недлю, ибо дилижансъ отходитъ только въ середу, а теперь четвергъ; къ тому же этотъ проклятый дилижансъ идетъ два дня съ половиной до Польской границы. Тамъ я возьму извощика можетъ быть до самаго Петербурга, потому что на почт, или на перекладныхъ хать и слишкомъ дорого и безъ человка неврно, ибо когда некому смотрть за вещами, то само собою разумется, что он могутъ пропасть. Хотя я не везу съ собой никакихъ драгоцнностей, однако все непріятно остаться въ одной шуб. Извощикъ же, который меня повезетъ, принадлежитъ Графу Туровскому, съ которымъ я здсь познакомился, или, лучше сказать, возобновилъ знакомство, ибо зналъ его въ Мюнхен. Онъ ручается мн за врность, услужливость и расторопность своего кучера и за доброту его лошадей. Не смотря на то однако, что я везу и кучеру и лошадямъ грозный ордеръ отъ барина, въ которомъ сказано между прочимъ: хать какъ можно скоре, вся моя дорога съ фурманомъ продолжится около двухъ съ половиною недль, а можетъ быть и больше; слдовательно въ Петербургъ пріду я не прежде половины Декабря, ибо сегодня 11-е Ноября. Если не найду васъ тамъ, то узнаю отъ Жуковскаго, гд вы, и отправлюсь туда. Вотъ и разлука наша, которая приначал казалась безъ конца, сама собою кончилась. Еще не прошло года, какъ я васъ оставилъ.
теперь какая бы душа могла устоять? За чмъ я оставилъ васъ? Но что сдлано, то сдлано. Прошедшаго воротить нельзя, и мы властны только надъ настоящимъ. Надъ нимъ я буду господиномъ, буду управляться собою и докажу это даже въ этихъ обстоятельствахъ надъ своими чувствами и воображеніемъ. Я буду покоенъ до тхъ поръ, покуда увижусь съ вами. Еще цлый мсяцъ! Но запасъ моей воли станетъ еще на доле. Прощайте, обнимаю васъ всхъ. Гостинцевъ не везу никому, выключая меньшихъ, и то только для того, чтобы они были мн рады. При вызд изъ Варшавы, т. е. черезъ недлю, буду писать еще, а теперь еще разъ обнимаю васъ. Вашъ Иванъ.
„Сейчасъ явился извощикъ, который берется доставить меня до Польской границы за три червонца, вмст съ другимъ пассажиромъ, который платитъ столько же. И такъ я ду сего дня. Прощайте до Петербурга”.
Иванъ Васильевичъ Киревскій воротился въ Москву 16 Ноября, черезъ недлю пріхалъ и Петръ Васильевичъ, промедлившій по невол нсколько дней въ Кіев [14] . На этотъ разъ холера, слава Богу, не коснулась ихъ семьи и оба брата нашли здоровыми всхъ своихъ близкихъ и друзей.
14
П. В. прохалъ черезъ Варшаву наканун возмущенія. Курьеръ, привезшій извстіе о вспыхнувшемъ возмущеніи, пріхалъ въ Кіевъ несколькими часами прежде Киревскаго. Въ Кіев, въ полиціи отказались дать свидтельство для полученія подорожной; полиціи показалось страннымъ, что человкъ спшитъ въ чумный городъ, изъ котораго вс старались выхать; Польское окончаніе фамиліи на скій; паспортъ, въ которомъ было прописано, что при г-н Киревскомъ человкъ, между тмъ какъ онъ возвращался одинъ, ибо человкъ былъ отпущенъ нсколько мсяцевъ прежде; вс эти обстоятельства показались подозрительными и полиція не дозволила выхать изъ города, безъ высшаго разршенія. Мюнхенскаго студента потребовали явиться къ Генералъ-Губернатору: тогда Ген. Губ. былъ Княжнинъ. Онъ принялъ Киревскаго строго и сухо, предложилъ ему нсколько вопросовъ, и, выслушавъ отвты, въ раздумь началъ ходить по комнат. Молодой Киревскій, не привыкшій къ такимъ начальническимъ пріемамъ, пошелъ вслдъ за нимъ. „Стойте, молодой человкъ”! воскликнулъ Генералъ-Губернаторъ, закипвшій отъ негодованія. „Знаете ли вы, что я сейчасъ же могу засадить васъ въ казаматъ, и вы сгніете тамъ у меня, и никто никогда объ этомъ не узнаетъ?” „Если у васъ есть возможность это сдлать, спокойно отвчалъ Киревскій, то вы не имете права это сдлать!” „Ступайте,” сказалъ Г. Губернаторъ, нсколько устыдившись своей неумстной вспыльчивости, и въ тотъ же вечеръ приказалъ выдать подорожную.
Въ продолженіе 1831 года, И. В. Киревскій написалъ нсколько водевилей и комедій, которые были разыграны на домашнемъ театр. Вмст съ Языковымъ написалъ онъ „Вавилонскую Принцессу”, драматическую фарсу въ проз, перемшанную стихами, и осенью приступилъ къ исполненію давно задуманнаго плана: изданію журнала. Названіе „Европеецъ” достаточно указываетъ на тогдашній образъ мыслей Киревскаго. Ревностными сотрудниками Европейца въ Москв были Языковъ, Баратынскій и Хомяковъ; въ Петербург Жуковскій, Кн. Вяземскій, А. И. Тургеневъ и Кн. Одоевскій. Въ конц этого года Жуковскій пріхалъ въ Москву и отдалъ для перваго нумера свою сказку „О спящей царевн”, и тотчасъ посл выхода первой книжки, прислалъ „Войну мышей и лягушекъ”, „Судъ Божій”, „Царя Берендея” и нсколько мелкихъ піэсъ, почти что цлый томъ стихотвореній. Пушкинъ, довольный разборомъ Бориса Годунова, написалъ Языкову, что пришлетъ для Европейца все, что будетъ имъ окончено, радовался новому журналу, и общалъ свое полное и дятельное сотрудничество. Европейцу предстояла блестящая будущность; все что было знаменитаго тогда въ литератур, блестящіе таланты того времени, которыми, по справедливости, всегда будетъ гордиться Русская словесность, люди эти безкорыстно соединились для дружной дятельности. Но Европейца вышло только дв книжки; все что было въ этихъ книжкахъ самого Киревскаго, нын перепечатано вполн. Читатель можетъ ясно видть, что въ статьяхъ сихъ нтъ ничего возмутительнаго, ничего такого, что могъ бы вычеркнуть самый подозрительный цензоръ нашего времени. Но у Киревскаго было много враговъ литературныхъ, которымъ не нравился успхъ новаго журнала, и которые не могли забыть его прежнихъ критическихъ разборовъ. Статья его „XIX вкъ” была перетолкована, и 22 Февр. 1832 года журналъ былъ запрещенъ. Въ запретительной бумаг было сказано: что „хотя сочинитель и говоритъ, что онъ говоритъ не о политик, а о литератур, но разуметъ совсмъ иное: подъ словомъ просвщеніе онъ разуметъ свободу, дятельность разума означаетъ у него революцію, а искусно отысканная середина ничто иное, какъ конституція; статья сія не долженствовала быть дозволена въ журнал литературномъ, въ каковомъ запрещается помщать что либо о политик, и вся статья, не взирая на ея нелпость, писана въ дух самомъ неблагонамренномъ”. Дале разборъ представленія „Горе отъ ума” признанъ за самую непристойную выходку противъ находящихся въ Россіи иностранцевъ. Почему Ценсоръ былъ подвергнутъ законному взысканію, продолженіе журнала воспрещено, и Киревскій офиціально признанъ человкомъ неблагомыслящимъ и неблагонадежнымъ. Цензоръ Серг. Тим. Аксаковъ, пропустившій въ то же время шуточную поэму „12-ть спящихъ буточниковъ”, вскор былъ отставленъ. Киревскому, кром запрещенія журнала, угрожало удаленіе изъ столицы, и онъ спасенъ былъ только горячимъ и энергическимъ заступничествомъ В. А. Жуковскаго.
Счастливы мы, что живемъ въ такія времена, когда не только возможно перепечатать статьи, вполн безвредныя, не только возможно разсказать о тогдашней ценсурной придирчивости, но когда подобныя ценсурныя дла перешли уже въ область преданія, которому врится съ трудомъ, стали длами давно минувшихъ дней, глубокою стариною, которой, слава Богу, конечно не суждено уже возродиться [15] .
Глубоко поразила Киревскаго эта неудача на поприщ журнальной дятельности, онъ смотрлъ на нее какъ на лучшее средство быть полезнымъ отечеству, готовился къ ней, какъ къ святому подвигу жизни, и дятельность эта, поддержанная дружескимъ сотрудничествомъ людей, мнніемъ и одобреніемъ которыхъ онъ дорожилъ еще боле, чмъ блескомъ успха, дятельность эта была внезапно порвана при самомъ начал. Киревскій пересталъ вовсе писать. Въ продолженіе 11-ти лтъ, имъ не было написано ни одной статьи, подъ которой онъ подписалъ свое имя. Маленькій разборъ стихотвореній Языкова, помщенный въ Телескоп, былъ напечатанъ безъ имени. Близкіе друзья его, и даже самъ Языковъ не знали, что статья принадлежитъ ему. Небольшая статейка объ Русскихъ писательницахъ была написана по просьб Анны Петровны Зонтагъ, для Одесскаго Альманаха, изданнаго съ благотворительною цлью. Повсть Опалъ и другой отрывокъ изъ повсти были написаны для Европейца, хотя и были напечатаны въ послдствіи. Въ продолженіе двнадцати лтъ Киревскій почти ничего не писалъ, и когда онъ снова началъ печатно высказывать свои мысли (1845), он, по направленію, были во многомъ несогласны съ тми мнніями выраженіемъ которыхъ служилъ Европеецъ.
15
Книжки Европейца сдлались библіографической рдкостью, поэтому перепечатываемъ вполн оглавленіе первыхъ двухъ нумеровъ: № 1. Девятнадцатый вкъ, И. В. Киревскаго. — Сказка о спящей Царевн, В. А. Жуковскаго. — Императоръ Іуліанъ, переводъ изъ Вильменя, Д. С. — О слог Вильменя, И. В. Киревскаго. — Элегія. Е. А. Баратынскаго. — Е. А. Свербевой, — Ay, стихотворенія, Н.М. Языкова. — Чернецъ, повсть съ Нмецкаго. — Письма Гейне о картинной выставк. — Критика: Обозрніе Русской Литературы И. В. Киревскаго. — Письма изъ Парижа Людвига Берне. Смсь. Литературныя Новости, А. — Сверо-американскій Сенатъ. С. — Мысли изъ Жанъ Поля. Д. — Горе отъ Ума на Московской сцен И. В. Киревскаго. — Е. Письмо изъ Лондона.
№ 2. Война мышей и лягушекъ. В. А. Жуковскаго. — Перстень, повсть въ проз Ев. А. Баратынскаго. — Воспоминаніе. Стихотвореніе Н. М. Языкова. — Карлъ Марія Веберъ, съ Нмецкаго. — Конь Н. М. Языкова. — Элегія его же. — Языкову Е. А. Баратынскаго. — Письма Гейне.
Окончаніе. — Современное состояніе Испаніи, статья, составленная П. В. Киревскимъ. — Иностранк, А. С. Хомякова. — Ей же, А. С. Хомякова. Обозрніе Русской Литературы. И. В. Киревскаго. О Бальзак. — Смсь. Письмо изъ Парижа. А. И. Тургенева. Письмо изъ Берлина. — Русскіе Альманахи: И. В. Киревскаго. — Антикритика Е. А. Баратынскаго. О небесныхъ явленіяхъ.Повторимъ здсь слова Хомякова: „слишкомъ рано писать біографію Киревскаго; о движеніи и развитіи его умственной жизни говорить еще нельзя, они такъ много были въ соприкосновеніи съ современнымъ и еще недавно минувшимъ, что не возможно говорить о нихъ вполн искренно и свободно”. Въ этомъ очерк мы и не думаемъ писать полной его біографіи; передавая въ хронологическомъ порядк письма его къ семь и друзьямъ, мы старались сдлать нсколько объяснительныхъ примчаній, разсказать о тхъ вншнихъ событіяхъ его жизни, во время которыхъ были писаны его сочиненія и письма, нын печатаемыя. Мы вовсе не думали анализировать движеніе его умственной жизни; замтимъ одно: могъ измниться его взглядъ на многія историческія явленія, на значеніе Петровскаго преобразованія, даже на все наше просвщеніе въ отношеніи къ просвщенію Западному, но въ самомъ Киревскомъ не было рзкихъ противорчій. Читатель можетъ видть, еще до изданія Европейца, изъ его письма объ Шлейермахер, что и тогда Киревскаго не удовлетворила разсудочная раздвоенность Нмецкаго философа-богослова; что онъ и тогда требовалъ цльности воззрнія, хотя и не высказывалъ прямо этого слова. Въ немъ самомъ не было этой раздвоенности; его сердечная увренность никогда не была въ разлад съ его логическими выводами. „Кто не понялъ мысли чувствомъ, тотъ еще не понялъ ее вполн, точно также какъ и тотъ, кто понялъ ее однимъ чувствомъ", писалъ Киревскій въ 1827 году. Логическій выводъ былъ у Киревскаго всегда завершеніемъ и оправданіемъ его внутренняго врованія, и никогда не ложился въ основаніе его убжденія.
Подл Киревскаго, неразлучно съ самыхъ первыхъ лтъ дтства, былъ его братъ Петръ Васильевичъ. Они были связаны такою нжною, горячею дружбою, которая бываетъ рдка даже между братьями. Мы видли выше, изъ писемъ Ивана Васильевича, какъ высоко онъ цнилъ своего меньшаго брата, но въ эпоху запрещенія Европейца, взгляды ихъ во многомъ были несходны. Щедро одаренный отъ природы [16] , Петръ Васильевичъ, съ молоду, съ особенной любовью сосредоточилъ вс свои силы надъ изученьемъ Русской старины и выработалъ свой самостоятельный взглядъ — глубокое убжденіе въ безусловномъ вред насилія Петровскаго переворота, въ этомъ отступничеств дворянства отъ коренныхъ началъ Русской народной жизни. Онъ долго оставался одинокъ съ своими убжденіями, они казались чудачествомъ, непослдовательностью въ человк, который искренно былъ преданъ свобод и просвщенію, и Ивану Киревскому трудно было согласить свои Европейскія мннія съ упорнымъ Славянствомъ брата. Ихъ разномысліе въ такомъ жизненномъ вопрос выражалось почти что въ ежедневныхъ, горячихъ спорахъ, состояніе это не могло не быть крайне тяжелымъ для того и другаго; чтобы уцлла вполн ихъ единодушная дружба, необходимо было, чтобы одинъ изъ нихъ пересоздалъ свой образъ мыслей о Русскомъ народ. Кажется, можно съ увренностью сказать, что при непрерывномъ, страстномъ обмн мыслей и свденій, взглядъ старшаго брата постепенно измнялся, по мр того, какъ несокрушимо-цльное убжденіе младшаго укрплялось и опредлялось изученіемъ современной народности и древней, вчевой Руси.
16
Петръ Вас. говорилъ и писалъ на семи языкахъ; свтлый умъ его былъ обогащенъ многообразными свденіями, но способности его были гораздо меньше блестящи, нежели у старшаго брата, ибо онъ не былъ такъ краснорчивъ и писалъ съ большимъ трудомъ. Единственная статья его была написана для Москвитянина 1845-го года; изъ переводовъ его молодости остались въ рукописи нсколько оконченныхъ трагедій Кальдерона (съ Испанскаго) и Шекспира. Его переводъ исторіи Магомета, Вашингтонъ Ирвинга, былъ напечатанъ посл его смерти. Свой подвигъ собиранья русскихъ псенъ онъ началъ лтомъ 1831-го года. Въ молодости Петръ В. былъ крайне застнчивъ, потому изъ друзей брата съ нимъ сдружались только т, кого судьба приводила пожить нсколько лтъ подъ одной кровлей. Одинаковость основныхъ убжденій заставила Хомякова искать сближенія съ нимъ. Онъ говорилъ, что не видывалъ человка съ большими миссіонерскими способностями. Вспомнимъ здсь другое справедливое замчаніе Хомякова; невозможна отдльная біографія Ивана В., также какъ невозможна отдльная біографія Петра В., возможна только біографія братьевъ Киревскихъ.
Иванъ Киревскій былъ друженъ съ Дмитріемъ Влад. Веневитиновымъ, и еще съ 1824-года былъ знакомъ съ другомъ Веневитинова, Алек. Степ. Хомяковымъ; посл запрещенія Европейца, короткое знакомство ихъ перешло въ дружбу. Ал. Ст. Хомяковъ былъ ревностный исполнитель обрядовъ православной церкви, еще въ то время, когда въ высшемъ обществ, воспитанномъ на Французскій ладъ, невріе считалось признакомъ либеральности, а православіе едва ли не служило синонимомъ невжества. Для многихъ, не коротко знавшихъ Хомякова, его строгое постничество казалось однимъ желаніемъ идти на перекоръ принятыхъ обычаевъ свта, для того, чтобы вызвать на споръ и въ спор потшить свои блестящія діалектическія способности. Киревскій былъ друженъ съ нимъ и зналъ, что въ Хомяков все было искренно, все основывалось на твердой и сознательной вр, и что эта животворящая струя проникла въ немъ вс изгибы его бытія. Духовную высоту, нравственную чистоту его характера, Киревскій цнилъ выше и его прекраснаго поэтическаго таланта и геніальныхъ способностей его ума. Хомяковъ съ ранней молодости былъ славянофиломъ; въ этомъ отношеніи онъ дружно сошелся съ Петромъ Киревскимъ и одинъ изъ первыхъ и вполн оцнилъ, узналъ его.
Въ 1834 году исполнились давнишнія сердечныя желанія Киревскаго. Въ Март мсяц онъ помолвилъ и 29 Апрля женился на Наталь Петровн Арбеневой. Вскор посл свадьбы онъ познакомился съ схимникомъ Новоспасскаго монастыря, отцомъ Филаретомъ, и когда впослдствіи короче узналъ его, сталъ глубоко уважать и цнить его бесды. Во время предсмертной болзни старца, И. В. ходилъ за нимъ со всею заботливостію преданнаго сына, цлыя ночи просиживалъ въ его кель надъ постелью умирающаго. Конечно, это короткое знакомство и бесды схимника не остались безъ вліянія на его образъ мыслей и содйствовали утвержденію его въ томъ новомъ направленіи, которымъ были проникнуты его позднйшія статьи.
Съ 1834 года, Киревскій проводилъ почти всегда зимы въ Москв, узжая на лто въ свое Долбино. Зимою 1839 года у него бывали еженедльные вечера, для небольшаго круга его друзей. По условію, каждый изъ постителей долженъ былъ поочереди прочесть что нибудь вновь написанное. Тутъ нсколько разъ читалъ Гоголь свои комедіи и первыя главы тогда еще неизданныхъ Мертвыхъ Душъ; для этихъ вечеровъ была написана покойнымъ профессоромъ Крюковымъ прекрасная статья о древней Греческой Исторіи, и А. С. Хомяковъ написалъ статью О старомъ и новомъ. Статья эта въ нкоторыхъ частностяхъ какъ будто противорчитъ выраженному впослдствіи взгляду Алекся Степановича на Русскую исторію; но она никогда не предназначалась для печати. Очень можетъ быть, что Хомяковъ написалъ ее съ намреніемъ вызвать возраженіе со стороны Киревскаго. Отвтная статья Киревскаго принадлежитъ уже къ его позднйшему направленію, тому направленію, которое впослдствіи онъ самъ называлъ Православно-Славянское, „которое преслдуется странными нападеніями, клеветами, насмшками, но во всякомъ случа достойно вниманія, какъ такое событіе, которому, по всей вроятности, предназначено занять не послднее мсто въ судьб нашего просвщенія”. Во глав этого новаго умственнаго движенія были братья Киревскіе и Хомяковъ, и вокругъ нихъ собралось нсколько молодыхъ и сочувствующихъ людей, между коими нельзя не вспомнить Дмит. Александ. Валуева, племянника Языкова, выросшаго вблизи Киревскихъ и развитіемъ своимъ во многомъ обязаннаго ихъ вліянію. Валуевъ скончался въ первой молодости, но безъ отдыха до самой смерти, во вредъ своему здоровью, сгорая жаждою дятельности, неутомимо трудился надъ задуманными имъ изданіями. Первые томы Славянскаго и Симбирскаго сборниковъ долженствовали быть началомъ обширнаго предпріятія. Кто зналъ твердую волю и неутомимое трудолюбіе покойнаго Валуева, тотъ смло могъ бы поручиться, что наша ученая литература обогатилась бы многими и многими книгами, еслибы смерть прежде времени не подкосила эту молодую, дятельную жизнь. Два сборника, изданные Валуевымъ, первыя по времени книги, которыя вполн принадлежатъ Московскому Славянскому направленію. Москвитянинъ, начавшійся въ сороковыхъ годахъ, не смотря на сочувствіе къ Славянамъ, на уваженіе къ древней Русской исторіи, никогда не былъ вполн выраженіемъ того образа мыслей, во глав котораго стояли Хомяковъ и Киревскіе. До 1845 года Киревскіе вовсе не участвовали въ Москвитянин; участіе Хомякова было отрывочно; это было переходное время, когда еще два мннія не раздлились на два отдльные лагеря, когда въ Библіотек для Воспитанія (изданіе, выходившее подъ редакціей Валуева) участвовали и Грановскій, и Хомяковъ, и Киревскій (Киревскимъ написана была для Библіотеки краткая біографія Баратынскаго). Къ сожалнію, сохранилось весьма мало писемъ Киревскаго, этой переходной эпохи, отчасти отъ того, что онъ въ это время рдко узжалъ на долго изъ Москвы, и поэтому не писалъ писемъ къ друзьямъ, съ которыми часто видался. Помщаемъ здсь письма къ Н. М. Языкову и къ А. С. Хомякову.
Къ Н. М. ЯЗЫКОВУ.
4 Іюня 1836.
„Теперь главное мое занятіе — хозяйство, т. е. когда вообще я имю время заниматься чмъ нибудь. Обыкновенно же у меня ничего не длать перемшано съ минутными, разрывчатыми заботами, и такъ уходитъ день за другимъ. Но теб, какъ человку неженатому, беззаботному, непростительно ничего не длать, а еще непростительне быть больнымъ. Это говорю я не въ шутку, а потому, что глубоко убжденъ въ томъ, что въ болзни твоей виноватъ самъ ты, или, лучше сказать, твое пристрастіе къ гомеопатіи. Подумай самъ: если она истинна, то отчего же въ 2 года не могъ ею вылечиться? И охота теб пробовать на своемъ тл какую бы то ни было систему, тогда какъ нтъ сомннія, что мсяцъ леченья у хорошаго медика могъ бы тебя привести въ прежнее здоровое положеніе. Ты скажешь, что ты испробывалъ такое леченье, и ошибешься. Ты лечился у Р...., который могъ быть, но еще не былъ хорошимъ, свдущимъ, мыслящимъ и опытнымъ врачомъ. Но гомеопатія твоя, я боюсь, можетъ совсмъ тебя разстроить. Впрочемъ, если ты такой ревностный ея почитатель, то позволь мн сказать теб вкратц то, что я думаю объ ней, для того, что твои возраженія можетъ быть и меня наведутъ на путь истины.