Полное собрание сочинений. Том 27.
Шрифт:
* № 13.
К главе III.
<Ни на чемъ это такъ не видно, какъ на шахматной игр. Партія идетъ обычно, но вотъ наступаетъ важный, ршающій ходъ, игрокъ думаетъ, соображаетъ и не ршается, наконецъ, если онъ куритъ, онъ зажигаетъ папиросу, затягивается, одурманивается и длаетъ ходъ. Собственно, происходитъ тутъ слдующее: каждый игрокъ по свойству своей головы и вслдствіе большей или меньшей практики игры можетъ обдумать варіанты ходовъ до извстныхъ предловъ. Когда наступаетъ трудный ходъ, игрокъ длаетъ напряженіе, чтобы видть дальше этихъ предловъ, и, смутно представляя себ дальнйшіе варіанты, испытываетъ ощущеніе тяжести напряженія. Для того,чтобы поступить разумно, ему надо бы сдлать еще б`oльшее напряженiе, но вмсто этого онъ, подъ предлогомъ того, что куренье проясняетъ ему мысли, закуриваетъ, одурманивается,
* № 14.
К главе III.
Каждое наркотическое вещество усыпляетъ различныя свойства сознанія. Насколько я могу судить, не испытавъ самъ дйствія морфина и опіума, морфинъ и опіумъ заглушаютъ преимущественно совсть тла. Человкъ теряетъ сознаніе несоотвтствія состоянія тла съ требованіями здороваго состоянія — отъ этого прекращеніе страданій — усыпленіе. Хашишъ, сколько я могу судить по тому, что читалъ о немъ, преимущественно заглушаетъ совсть представленій. Человкъ, не теряя сознанія тла, теряетъ сознаніе несоотвтствія своихъ представленій съ дйствительностью, и отъ того — преувеличенныя, пространственныя и временныя мечтанія. Алкоголь, сколько я могъ наблюдать его дйствіе на себ и другихъ, заглушаетъ преимущественно совсть чувства. Не теряя въ первой степени опьяненiя ни сознанія своего тла, ни сознанія представленій дйствительности, человкъ теряетъ сознаніе несоотвтствія своихъ чувствъ съ требованіями совсти. <Пьяный виномъ человкъ проявляетъ вс т чувства, которыхъ онъ не выказывалъ, будучи трезвымъ. Табакъ, сколько я могъ наблюдать его дйствіе на себ и другихъ, заглушаетъ совсть мысли. Человкъ подъ вліяніемъ табака, не теряя сознанія ни тла, ни представленія дйствительности, ни нравственнаго чувства, теряетъ сознаніе соотвтствія своихъ мыслей и выраженія ихъ съ требованіями здраваго смысла. Если представить себ совсть, какъ регуляторъ дятелъности тла, воображенія, поступковъ и мыслей, то морфинъ и опіумъ освобождаютъ отъ регулятора тлеснаго, хашишъ — отъ регулятора воображенія, вино — отъ регулятора чувствъ, табакъ — отъ регулятора мыслей и словъ.
То, что я говорю о дйствіи опіума и хашиша, я говорю гадательно, то же, что я говорю о дйствіи алкоголя и табака, я говорю по опыту и наблюденію, которые всегда могутъ быть проврены. Различіе между дйствіемъ на людей дурмана вина и табака очень опредленно и ясно. Опьяненіе виномъ скрываетъ несоотвтствіе желаній, опьяненіе табакомъ — несоотвтствіе мыслей съ требованіями совсти. Трудно сказать, какое изъ двухъ вредне. Одно дополняетъ другое.>
Трезвый отъ вина человкъ одерживаетъ проявленіе своихъ чувствъ. Сознавая несоотвтствіе своихъ желаній съ требованіями совсти, онъ подавляетъ ихъ и воздерживается отъ поступковъ. — Опьяненіе же виномъ скрываетъ отъ него требованія совсти и тмъ устраняетъ то, что задерживало проявленіе чувствъ, и у пьянаго нетолько на язык, но и на дл то, что было у трезваго на ум.
Табакъ, насколько я могъ наблюдать его дйствіе на себ и другихъ, дйствуетъ почти также, но съ тою разницею, что онъ заглушаетъ преимущественно совсть мысли. Накурившийся человкъ, не теряя сознанія тла, представленій дйствительности и даже сознанія требованій совсти, теряетъ сознаніе несоотвтствія своихъ мыслей и выраженій ихъ съ требованіями разума.
Трезвый отъ табака, т. е. не накурившійся человкъ боится дать ходъ всмъ тмъ мыслямъ, которыя пробгаютъ у него въ голов, и высказать ихъ словами. Онъ сознаетъ несоотвтствіе ихъ съ требованіями здраваго смысла. Опьяненіе же табакомъ скрываетъ отъ него это несоотвтствіе, вс проходящія ему черезъ голову мысли кажутся ему одинаково хорошими и важными, и онъ высказываетъ ихъ, не взвшивая, не сличая и не оцнивая ихъ.
* № 15.
К главе III.
<Если бы Кантъ и Спиноза не курили, то вроятно Критика чистаго разума не была бы написана такимъ ненужно непонятнымъ языкомъ и Этика Спинозы не была бы облечена въ несвойственную ей форму математическаго сочиненія, и т. п.>
* № 16.
К главе IV.
Вижу я побоище Севастополя, ползающихъ раненыхъ, которыхъ Пелисье не даетъ убирать, чтобъ нагнать страхъ. Это ужасно.
Да. Но на дняхъ я вижу юнкера въ обтянутыхъ штанахъ, надушеннаго, и присутствую при его разговор съ старымъ человкомъ, защитникомъ системы мира, говорящимъ [257]объ ужас, жестокости, незаконности,
нехристіанности войны. Юнкеръ споритъ, горячится. Старикъ говоритъ: «ну, вы добрый молодой человкъ, счастливый, какъ, за что вы будете участвовать въ бойн? Разв нтъ другихъ длъ?» — И я вижу, что у юноши идетъ борьба. Въ сознаніи — всы стоятъ ровно. Надо только не нарушать его. Юноша закуриваетъ. — «Нтъ, — говоритъ онъ, — я присягалъ: я убью, и убью того, кто не пойдетъ убивать». — Что страшне? Конечно, второе. Первое кончилось, когда совершилось, а юноша этимъ ршеніемъ, словомъ несетъ въ міръ страшныя послдствія.Такъ вотъ отъ этихъ-то чуть чуточныхъ измненій въ области мысли происходитъ вся истинная жизнь человка и человчества.
* № 17.
К главе V.
Длается ужасное дло.
Человчество движется впередъ къ своему нравственному совершенству. Движеніе это совершается движеніемъ отдльныхъ лицъ. Движеніе отдльныхъ лицъ совершается умственными и нравственными усиліями. Нравственныя усилія эти производятъ все движеніе впередъ человчества, въ нихъ вся жизнь человчества. И эти-то усилія, т, которыми одними движется человчество, сознательно парализируются употребленіемъ одурманивающихъ веществъ.
* № 18.
К главе V.
Человкъ нашего круга, т. е. достаточный и образованный, живетъ, какъ вс въ Россіи, Англіи, Франціи, Америк, потребляя при каждой д умеренное количество алкогольнаго питья, или куря по нскольку сигаръ или папиросъ въ день, или употребляя и то и другое. Человкъ этотъ никогда не бываетъ пьянъ и не заговаривается, не шатается. Онъ читаетъ, пишетъ статьи, сочиненія, служитъ, засдаетъ въ палат, суд и говоритъ рчи въ палатахъ и за обдами. Человка этаго считаютъ нормальнымъ. Но стоитъ сравнить человка въ этомъ состояніи постояннаго одурманиванья съ нимъ же самимъ, если бы онъ подвергалъ себя постоянному опьяненію, или со всякимъ другимъ совершенно трезвымъ отъ алкоголя и табаку, чтобы убдиться, что человкъ этотъ далеко не въ нормальномъ положеніи.
Человкъ, выпивающій по рюмк водки или стакану вина за завтракомъ, обдомъ, ужиномъ или выкуривающій 10, 20 папиросъ или трубокъ въ день, никогда не бываетъ свободенъ отъ дурмана, хотя и не лишающаго его способности низшей душевной дятельности, лишающаго его полной ясности мысли.
* № 19.
К главе VI.
Куренье притупляетъ, такъ сказать, самое острее совсти, затемняетъ совсть разума и потому даетъ просторъ безпорядочной, безсмысленной умственной дятельности. Отъ этого эти не могущіе имть никогда никакого конца разговоры, которые не переставая происходятъ въ накуренныхъ комнатахъ съ неугасаемыми папиросами во ртахъ, разговоры того особеннаго папиросочнаго характера, въ которыхъ вс торопятся говорить, спорятъ, волнуются и никогда не могутъ сказать, зачмъ они говорятъ то, что говорятъ. Отъ этого это огромное количество всякаго рода литературныхъ, переливающихъ изъ пустаго въ порожнее произведеній, которыя нельзя иначе назвать какъ дурманными, вертящихся десятками лтъ все на одномъ и томъ же, носящихъ на себ этотъ особенный папиросочный характеръ, состоящій, главное, въ томъ, что чувствуется, что тому, кто говоритъ и пишетъ, нтъ никакой надобности говорить или писать о томъ, о чемъ онъ говоритъ или пишетъ. Отъ этого вообще это огромное количество книгъ, затопляющихъ своей безполезной массой все дйствительно полезное и хорошее, и отъ этого и писанья и произведенія искусства разбора гораздо более низкаго, чмъ тотъ, къ которому должны бы принадлежать произведенія людей, которые ихъ составляютъ.
* № 20.
К главе VI.
Кажется, что благодаря этому всеобщему постоянному опьяненію никогда человчество не жило въ такомъ разлад между сознаніемъ и практикою жизни. Возьму для примра хоть три всегда поражающія меня явленія и отношеніе къ нимъ людей.
Никогда, мн кажется, сознаніе ужасовъ, жестокости, безнравственности, безсмысленности войны не было столь общимъ, и никогда такъ старательно не вооружались вс народы другъ противъ друга.
Никогда, мн кажется, сознаніе несправедливости угнетенія однихъ людей для удовлетворенія порочныхъ прихотей другихъ не было столь общимъ, и никогда безумная роскошь не доходила до такихъ предловъ.
Никогда не было такъ обще сознаніе необходимости соединенія людей въ одномъ общемъ и разумномъ врованіи, и никогда съ такой исключительностью и неуступчивостью не проповдовались самыя дикія, устарвшія и вновь выдумываемыя самыя нелпыя религіозныя ученія и пр. и пр.
*№ 21.