Полное собрание сочинений. Том 27.

Вместо:Так у нас. кончая:полон мир. — в лит. ред.:Ясно отчего, и вот от этого упадок духовный и нравственный женщины и ее принижение.

Стр. 35, строки 23—24.

Вместо:когда она понесла плод или когда кормит родившегося ребенка. — в лит. ред.:когда она носит или кормит.

Стр. 36, строки 4—5.

Вместо:развенчаются эти волхвы — в лит. ред.:развенчаются эти мерзавцы

Стр. 36, строки 20—22.

Слов:Да-с, да-с, — повторил он кончая:желая несколько успокоиться. — в лит. ред. нет.

Стр. 36, строка 24—25.

Вместо:— Вот такой-то свиньей я и жил, — продолжал он опять прежним тоном. — Хуже же всего было то, — в лит. ред.:— Да, много хуже животного человек, если он живет не по-человечески. И таким я был. Что же было всего хуже, это то,

Стр. 36, строка 27.

Вместо:что поэтому я живу — в лит. ред.:что я живу

Стр. 36, строка 35—стр. 38, строка 20.

Вместо:Толкуют о каком-то новом женском образовании, кончая:Так это было и будет. — в лит. ред.:Как часто приходится слышать и читать суждения о неправильности женского воспитания и о том, как следует изменить его. Но всё это пустые слова. Воспитание женщины вытекает из истинного, а не притворного взгляда людей на призвание женщины. По существующему в нашем обществе взгляду — призвание женщины, главное, в том, чтобы давать наслаждение мужчине, и такое и дается ей воспитание. Смолоду она обучается только тому, чем она может увеличить свою привлекательность. И всякая девушка приучается думать только об этом. Как крепостные были воспитываемы так, чтобы уметь угождать господам, и это не могло быть иначе, так и все они, наши женщины, воспитываемы так, чтобы уметь привлекать к себе мужчин, и это не может быть иначе. Но вы скажете, может быть, что это касается только дурно воспитанных девушек, то, что у нас принято презрительно называть барышней, и что есть другое, серьезное воспитание — гимназия — даже классическая, акушерство, медицинские и высшие курсы. Это неправда. Всякие, какие бы то ни были женские воспитания имеют в виду только пленение мужчин. Одни пленяют музыкой и локонами, а другие ученостью и гражданской доблестью. Цель-то одна и не может быть не одна, потому что другой нет, цель — прельстить мужчину, чтобы овладеть им. Можете вы себе представить женские курсы и ученость женскую без мужчин, т. е. что они будут учены, но мужчины не будут знать про это? Я не могу. Никакое воспитание, никакое образование не может изменить это до тех пор, пока высший идеал женщины будет брак, а не девство и свобода от чувственности. До тех пор она будет рабой.

Ведь стоит подумать только, забыв про их всеобщность, те условия, в которых воспитывается наша барышня, чтобы не то что удивляться тому разврату, который царствует среди женщин наших обеспеченных классов, но чтобы удивляться обратному, как еще так мало этого разврата. Ведь вы подумайте только: с раннего детства наряды, украшение себя, чистота, грация, танцы, музыка, чтение стихов, романов, пение, театры, концерты в наружном и внутреннем употреблении, т. е. слушают или сами играют. При этом полнейшая физическая праздность и холя для тела и самая сладкая и жирная пища. Ведь мы только не знаем этого, потому что всё это шито и крыто, что переживают эти несчастные девушки от возбуждения чувственности, из 10—9 мучаются и страдают невыносимо в период первой зрелости и потом, если за 20 лет не выходят замуж. Ведь это мы только хотим не видать, но у кого глаза есть, тот видит, что большинство этих несчастных так возбуждены этой скрытой (хорошо, как еще скрытой) чувственностью, что они ничего не могут делать, они оживляются только в присутствии мужчин. Вся жизнь их проходит в приготовлениях к кокетству и в кокетстве. При мужчинах они оживляются через край, начинают жить чувственною энергией, но стоит уйти мужчине — и вся энергия падает, и жизнь кончается. И это не то, что известный мужчина, а всякий. Только бы они не были совсем отвратительны. Вы скажете: это исключение. Нет, это правило. Только в одних девушках это проявляется сильнее, в других — слабее, но все они не живут вполне своею жизнью, а только в зависимости от мужчин. Пока же этого нет, все они одинаковы и не могут не быть одинаковыми, потому что для всех их привлечение к себе как можно больше мужчин есть высший идеал как их девичьей, так и замужней жизни. И от этого у них нет чувства сильнее этого женского не скажу тщеславия, но животной потребности всякой самки привлекать к себе как можно больше самцов с тем, чтобы иметь возможность выбора.

Стр. 38, строки 20—21.

Вместо:Так это в девичьей жизни в нашем мире, — в лит. ред.:Так это в девичьей жизни,

Стр. 38, строка 24.

Вместо:подавляет на время это, — в лит. ред.:подавляет на время это стремление —

Стр. 38, строка 37.

Вместо:в это самое время — в лит. ред.:в это время

Стр. 38, строка 39.

Вместо:это женское кокетство. — в лит. ред.:это самое женское кокетство.

Стр. 38, строка 40—стр. 39, строка 3.

Вместо:которые не переставая терзали кончая:т. е. безнравственно. — в лит. ред.:которые я испытывал и прежде, но только в гораздо меньшей степени.

Стр. 39.

Глава XV в лит. ред. начинается со следующего текста отсутствующего в окончательной редакции:

XV.

— Да, ревность — это еще один из всем известных и от всех скрываемых секретов супружества. Кроме общей причины ненависти друг к другу супругов, заключающейся в соучастии осквернения человеческого существа, и еще других причин, источник постоянной грызни супругов между собой есть еще взаимная ревность. Но по взаимному соглашению решено скрывать это от всех, и так и скрывается. Зная это, каждый про себя предполагает, что это только его несчастная особенность, но не общий удел. Так было и со мной. Оно так и должно быть. Ревность не может не быть между супругами, безнравственно живущими между собой. Если они оба не могут пожертвовать своим удовольствием для блага своего ребенка, то оба справедливо заключают, что они никак не пожертвуют своим удовольствием для — не скажу — блага или спокойствия (потому что можно грешить так, что не узнают), а только для добросовестности. Каждый хорошо знает про другого, что сильных нравственных препятствий для измены нет ни у того ни у другого, знают это потому, что друг с другом нарушают нравственные требования, и потому они не верят друг другу и караулят друг друга.

Ох, какое это ужасное чувство — ревность! Я не говорю о той настоящей ревности, которая имеет хоть какое-нибудь основание: эта ревность настоящая мучительна, но она имеет и обещает исход; но я говорю о той бессознательной ревности, которая неизбежно сопутствует всякому безнравственному супружеству и которая, не имея причины, не имеет и конца. То — нарыв зубной, а это — один зуб болит своей костяной неподвижной болью день, ночь и опять день, ночь, и так без конца. Ревность эта ужасна, именно ужасна. Ревность это такая: молодой мужчина говорит с женой, улыбаясь смотрит на нее и, как мне кажется, оглядывает ее тело. Как он смеет думать про нее, думать про возможность романа с ней! И как она, видя это, может переносить это? Но она не только переносит, она, видимо, очень довольна. Даже я вижу, что она для него делает то, что она делает. И в душе поднимается такая ненависть к ней, что всякое слово, всякий жест ее — противен. Она замечает это и не знает, что ей делать, и начинает делать вид равнодушного оживления. А! я страдаю, а ей это-то и весело, она очень довольна! И ненависть удесятеряется, но не смеешь дать ей хода, потому что в глубине души знаешь, что настоящих поводов нет. И сидишь, притворяешься равнодушным, напускаешь на себя особенное внимание и учтивость к нему. Потом сам на себя сердишься и хочешь выдти из комнаты и оставить их одних и, действительно, выходишь. Но стоит выдти, и тебя охватывает ужас о том, чт`o там без тебя делается. Входишь опять, придумывая предлог, а иногда не входишь, а останавливаешься у двери и подслушиваешь. Как она может так унижать себя и меня, ставя — кого же? — меня в такое подлое положение подозренья, подслушиванья! О мерзкая! О животное гадкое! А онъ, онъ! Онъ что ж? Он то, что все мужчины, что был я, когда не был женат. Ему это удовольствие. Он даже улыбается, глядя на меня, как будто говорит: «что же делать! теперь мой черед». Ужасно это чувство! Ядовитость этого чувства ужасна: стоило мне излить это чувство хоть раз на какого-нибудь человека, стоило раз заподозрить человека в замыслах на мою жену, и уже навеки этот человек был для меня испорчен, точно серной кислотой облит. Стоило мне хоть раз приревновать человека, и уже никогда я не мог восстановить к нему простых человеческих отношений. Навеки уж у меня с ним бегают мальчики в глазах, когда мы глядим друг на друга.

Жену же, которую я много и много раз обливал этой серной кислотой, этой ревнивой ненавистью, я уже всю изуродовал. В период этой моей безосновательной ревности к ней я всю ее развенчал, испозорив в моем воображении. Я придумывал все самые невозможные плутни с ее стороны. Я подозревал ее в том, что, совестно сказать, что она, как эта царица «Тысячи и одной ночи», изменяет мне с рабом почти на моих глазах, смеясь надо мною. Так что во всякий новый прилив ревности (я все говорю о безосновательной ревности) я впадал в прорытую уже прежде колею грязных подозрений о ней и все глубже и глубже прорывал эту колею. То же делала и она. Если я имел основания ревновать, то она, зная мое прошедшее, имела их в 100 раз больше. И она еще хуже ревновала меня. И страдания, испытываемые мною от ее ревности, были совсем другие и тоже очень, очень тяжелые. Это выражалось так: живем мы более или менее спокойно, я даже весел, доволен, вдруг начинается разговор о самом обыкновенном, и вдруг она не соглашается с тем, с чем всегда, бывало, соглашалась. Мало того, я вижу, она без всякой надобности раздражается. Думаю, что она не в духе или, точно, ей неприятно то, о чем говорим. Но начинается разговор о другом, и опять то же, опять цепляет, и опять раздражение. Я удивляюсь, ищу: что? отчего? Она молчит, отвечает односложно или говорит, очевидно намекая на что-то. Я начинаю догадываться, что причина та, что я прошел по саду с ее кузиной, о которой я и думать не думал, или что-нибудь подобное. Я начинаю догадываться, но сказать это нельзя. Тем, что я скажу, я подтвержу ее подозрения. Я начинаю допытываться, спрашивать. Она не отвечает, а догадывается, что я понимаю, и еще более утверждается в своих подозрениях.

— Что с тобой? — говорю я.

— Ничего. Я такая же, как всегда, — говорит она, а сама, как сумасшедшая, говорит бессмысленные, ничем необъяснимые злые вещи.

Терпишь иногда, но иногда прорвется, раздражишься, и тогда прорывается и ее раздражение, и выливается поток ругательств и какое-нибудь уличение тебя в воображаемом преступлении. И всё это доведенное до самой превосходной степени, с рыданиями, слезами, беганьем из дому в самые необычные места. Начинаешь искать. Совестно перед людьми, детьми, но делать нечего. Она в таком состоянии, что ты чувствуешь — она на всё готова. Бегаешь за ней, отыскиваешь. Проходят мучительные ночи. И оба с истерзанными нервами наконец, после самых жестоких слов и обвинений, наконец затихаем.

Стр. 39, строки 5—6.

Вместо:— Я во всё время моей женатой жизни никогда не переставал испытывать терзания ревности. — в лит. ред.:— Да-с, ревность, безосновательная ревность — это условие нашей развращенной брачной жизни, и я всё время моей женитьбы никогда не переставал испытывать ее и мучаться ей.

Стр. 39, строки 7—9.

Вместо:И один из таких периодов кончая:Я особенно ревновал в это время, во-первых, потому, — в лит. ред.:Это было два периода: один — это был после первого ребенка, когда доктора не велели кормить, а кормила кормилица, я особенно ревновал, во-первых, потому,