Полное собрание сочинений. Том 4

— Н тъ, къ Давыдк Б[ лому].

— Вотъ тоже лядъ-то. Ужъ эта вся порода Козловъ такая; чего-чего съ нимъ не д лалъ, ништо не беретъ. Вчера по полю крестьянскому про халъ, у него и гречиха не пос яна. Что прикажете д лать съ такімъ народомъ. Хоть бы старикъ-то сына училъ, а то такой-же и себ , и на барщин только черезъ пень колоду валитъ. Въ прошломъ год передъ вашимъ прі здомъ земли вовсе не пахалъ; ужъ я его при сходк дралъ, дралъ.

— Кого? неужели старика?

— Да-съ, такъ в рите-ли, хоть бы те что, встряхнулся, пошелъ и то осьминника не допахалъ, и в дь мужикъ смирный и не куритъ.

— Какъ не куритъ?

— Не пьетъ. Эта вся ужъ порода такая, вотъ Митрюшка тоже ихней семьи, такая жъ лядъ проклятый.

— Ну, ступай, сказалъ Князь и пошелъ къ Давыдк Б лому.

Давыдкина изба криво и одиноко стоитъ на краю деревни, выстроенной въ линію. Около нея н тъ ни двора, ни авина, ни амбара. Только какіе то грязные клевушки для скотины л пятся около съ одной стороны, съ другой кучею наваленъ л съ, и высокій, зеленый бурьянъ растетъ на томъ м ст , гд когда-то былъ дворъ.

Никого не было около избы кром свиньи, которая лежала у порога; Николинька постучался въ разбитое окно, никто не отзывался, онъ подошелъ къ с нямъ и крикнулъ: «хозяева», — тоже самое; потомъ прошелъ с ни, заглянулъ въ клевушки и вошелъ въ отворенную избу; тощій, старый п тухъ и дв курицы, забравшіяся на столъ и лавку въ тщетной надежд найти какія-нибудь крохи, съ кудахтаньемъ, распустивъ крылья, забились по ст намъ, какъ будто ихъ хот ли р зать. 6-аршинную избенку всю занимала съ разломанной трубой печь, ткацкій станъ, который не былъ вынесенъ, потому что некуда было его поставить, почерн вшій столъ и грязная лужа около порога, образовавшаяся во время дождя въ прошлую нед лю отъ течи въ потолк и крыш . Полатей не было. Трудно было подумать, чтобы м сто это было жилое, такой р шительный видъ запуст нія и безпорядка носила на себ , какъ наружность, такъ и внутренность избы; однако тутъ жилъ Давыдка Козелъ и даже въ настоящую минуту, несмотря на жаръ Іюньскаго дня, увернувшись съ головой въ полушубокъ, кр пко спалъ, забившись въ уголъ печи. Даже испуганная курица, вскочившая на печь и б гавшая по спин его, нисколько не м шала ему. —

Николинька хот лъ уже выйдти, но сонный, влажный вздохъ изобличилъ хозяина.

— Ей! кто тутъ! — крикнулъ онъ.

Съ печки послышался другой протяжный вздохъ.

— Кто тамъ? поди сюда.

Еще вздохъ, мычанье, з вокъ.

— Ну, что-жъ ты?

На печи медленно зашевелилось, наконецъ спустилась одна нога въ лапт , потомъ другая, и показалась вся толстая фигура Давыдки Б лаго, сид вшаго на печи и протиравшаго глаза. — Медленно нагнувъ голову, онъ, з вая, взглянулъ въ избу, и увидавъ Князя, сталъ поворачиваться скор е, ч мъ прежде, но все еще такъ л ниво, что Николиньк тотчасъ вспомнился зв рь Ай, про котораго онъ читалъ въ д тской натуральной исторіи. — Давыдка Б лый былъ д йствительно б лый; и волоса, и т ло, и лицо его: все было чрезвычайно б ло. Онъ былъ высокъ ростомъ и очень толстъ, толстъ, какъ бываютъ мужики, — т. е. не животомъ, a т ломъ, — но толщина его была какая-то мягкая, нездоровая. Довольно красивое лицо его съ св тлоголубыми спокойными глазами и съ широкой окладистой бородой носило на себ особенный отпечатокъ бол зненности: на немъ не было зам тно ни загара, ни румянца, оно все было какого-то бл дно-желтоватаго цв та съ лиловымъ отт нкомъ, какъ будто заплыло жиромъ или распухло. Руки его были пухлы, желты и сверхъ того покрыты тонкими б лыми волосами. — Онъ такъ разоспался, что никакъ не могъ совс мъ открыть глазъ, стоять не пошатываясь и остановить з воту.

— Ну, какъ же теб не сов стно, — началъ Николинька, — середь б лаго дня спать, когда у тебя дворъ разгороженъ, когда у тебя хл ба н тъ... и т. д.

Какъ только Давыдка протрезвился и сталъ понимать въ чемъ д ло, онъ сложилъ руки подъ животомъ, опустилъ голову, склонивъ ее немного на бокъ и сд лалъ самую жалкую и терп ливую мину. Выраженіе его лица можно передать такъ: «знаю! ужъ мн не первый разъ это слышать. Ну, бейте-же, коли хотите. Я снесу». Онъ, казалось, желалъ, чтобы Николинька пересталъ говорить, a поскор е избилъ бы его и оставилъ въ поко . — Зам чая, что Давыдка, привыкшій къ однимъ побоямъ и брани, не понимаетъ, къ чему клонятся его уб жденія и сов ты, Николинька разными вопросами старался вывести его изъ апатическаго молчанія.

— Для чего же ты просилъ у меня л су, когда онъ у тебя вотъ ужъ скоро м сяцъ ц лый и самое свободное время, какъ лежитъ? а?

Давыдка моргалъ глазами и молчалъ.

— Ну, отв чай-же.

Давыдка промычалъ что-то.

— В дь надо работать, братецъ: безъ работы что-же будетъ? вотъ теперь у тебя хл ба ужъ н тъ, а все это отчего? оттого, что у тебя земля дурно вспахана, да не передвоена, да не во время зас яна — все отъ л ни. — И вотъ ты просишь у меня хл ба, ну положимъ, я теб дамъ; потому что нельзя теб съ голоду умирать; да в дь этакъ д лать не годится. Чей хл бъ я теб дамъ, какъ ты думаешь? а?

— Господскій? — пробормоталъ Давыдка, робко и вопросительно поднимая глаза.

— A господскій то откуда? разсуди-ка самъ, кто подъ него вспахалъ, заскородилъ, кто его пос ялъ, убралъ? Мужички? такъ? Такъ вотъ видишь-ли, ужъ ежели раздавать хл бъ господскій мужичкамъ, такъ надо раздавать т мъ больше, которые больше за нимъ работали, а ты меньше вс хъ — на тебя и на барщин жалуются — меньше вс хъ работалъ, — а больше вс хъ господскаго хл ба просишь. За что-же теб давать? а другимъ н тъ? В дь коли-бы вс какъ ты на боку лежали, такъ мы давно съ голоду бы померли. — Надо, братецъ, трудиться; а это дурно, слышишь, Давыдъ?

— Слушаю-съ, медленно пропустилъ онъ сквозь зубы.

Въ это время мимо окна мелькнула голова крестьянской женщины, несшей полотна на коромысл , и черезъ минуту въ избу вошла Давыдкина мать, высокая женщина л тъ 50, но довольно еще св жая и живая. — Загор лое, изрытое рябинами и морщинами лицо ея было далеко не красиво, но вздернутый носъ, сжатыя тонкія губы и быстрые, черные глаза, выражали энергію и умъ. — Угловатость плечь, плоскость груди, сухость рукъ и развитіе мышцъ на черныхъ босыхъ ногахъ ея свид тельствовали о томъ, что она уже давно перестала быть женщиной, стала работникомъ. Она бойко вошла въ избу, притворила дверь, обдернула поневу и сердито взглянула на сына. Князь что-то хот лъ сказать ей, но она отвернулась отъ него и начала креститься на почерн вшую икону, выглядывавшую изъ за стана. Окончивъ это д ло, она оправила с роватый платокъ, которымъ небрежно была повязана ея голова и низко поклонилась Князю.

— Съ праздникомъ Христовымъ, Ваше Сіятельство, — сказала она, — спаси тебя Богъ, отецъ ты нашъ.

Увидавъ мать, Давыдка зам тно испугался, согнулся еще более вс мъ т ломъ и еще ниже опустилъ голову.

— Спасибо, Арина, — отв чалъ Князь, — вотъ я сейчасъ съ твоимъ сыномъ говорилъ объ хозяйств объ вашемъ... Надо...

Арина или какъ ее прозвали мужики еще въ д вкахъ — Аришка-бурлакъ, подперла подбородокъ кулакомъ правой руки, которая въ свою очередь опиралась на ладонь л вой и, не дослушавъ Князя, начала говорить такъ р зко и звонко, что вся хата наполнилась звуками ея голоса, что ушамъ становилось тяжело ее слушать и со двора могло показаться, что въ хат горячо спорятъ безчисленное множество бабьихъ голосовъ.

— Чего, отецъ ты мой, чего съ нимъ говорить, в дь онъ и говорить то не можетъ, какъ челов къ. Вотъ онъ стоитъ, олухъ, — продолжала она, презрительно указывая головой на жалкую и см шную фигуру Давыдки. — Какое моехозяйство? батюшка, Ваше Сіятельство, мы — голь, хуже насъ во всей слобод у тебя н ту: ни себ , ни на барщину — срамъ, а все онъ насъ довелъ. Родили, кормили, поили, не чаяли дождаться парня. Вотъ и дождались, хл бъ лопаетъ, а работы отъ него, какъ отъ пр лой вонъ той колоды, только знаетъ на печи лежитъ, либо вотъ стоитъ, башку свою дурацкую скребетъ, — сказала она, передразнивая его. — Хоть бы ты его, отецъ, постращалъчто-ли, ужъ я сама прошу, накажи ты его, ради Господа Бога, въ солдаты ли: одинъ конецъ. Мочи моей съ нимъ не стало.

— Ну, какъ теб не гр шно, Давыдка, доводить до этаго свою мать, — сказалъ Князь, обращаясь къ нему.

Давыдка не двигался.

— В дь добро-бы мужикъ хворый былъ, а то в дь только смотр ть на него, в дь словно боровъ съ мельницы, раздулся. Есть, кажись, чему-бы и работать — гладухъ какой! Н тъ, вотъ пропадаетъ на печи лодыремъ, возьмется за что, такъ гляд ть мерзко: коли поднимется, коли передвинется, коли что, — говорила она, растягивая слова и переваливаясь съ боку на бокъ. — В дь вотъ нынче старикъ самъ за хворостомъ въ л съ у халъ, а ему вел лъ ямы копать, такъ н тъ вотъ, и лопаты не бралъ! — На минуту она замолчала. — Загубилъ онъ, шельма, меня, сироту, — взвизгнула она, вдругъ размахнувъ кулаками и съ угрожающимъ жестомъ подходя къ нему: — «гладкая твоя морда, лядащая, прости Господи!» — она презрительно отвернулась отъ него и обратилась къ Князю съ т мъ-же одушевленіемъ и съ слезами на глазахъ, продолжая размахивать руками.