Полоса отчуждения
Шрифт:
Говорившие от него демонстративно отвернулись.
А финансист продолжил:
– Человека порядка очень трудно вывести из состояния былого. Вернее, из логики праведности.
– О знаниях не надо говорить, – произнесла Она. – Их надо постигать. Только это позволит увидеть глаза Бога.
Финансист – гримасой – переполовинил свое лицо.
Но только собрался что-то сказать, как Она, как бы только что заметив Максима, сперва помахала ему салфеткой, а потом – более значительным жестом – пригласила к их столу.
– Познакомься, –
– А почему женского рода? – нашелся как поддержать веселый стиль общения Максим.
– У меня есть мистический дар, – ответила Она, – чтобы все хорошее оставлять в прошлом.
– Чтобы потом сожалеть? – опять в кон вопросил Максим.
– Нет, – ответила Она, – развод – это форма сопротивления скуке. Ибо мнимость, в которой мы живем, позволяет продолжать эту логику вечно.
Она покатала на ладони катышек от хлеба и заключила:
– В русском сознании, да и в целом в реальной русской жизни, столько зигзагов и вывихов, что невольно понимаешь, что это по ним когда-то был создан лабиринт. А заряженный пророчеством народ, чтобы получить большее удовлетворение, старался еще и чувства заточить в чулан.
– Потому и надо, – подхватил финансист, – похоронить историю, уничтожить традицию.
– Меня всегда изумляет, – вдруг подал голос муж Подруги Жены, – как я от твоей умности реально не свихнулся?
Кажется, он сразил ее незнакомой ей фразеологией, потому она ответила:
– В некоторых случаях это повышает интеллект. – И уточнила: – Другая сторона, надолго ли.
И разом обернувшись к Максиму и одновременно кивнув в сторону прежнего мужа, объявила:
– И это татарское иго я терпела целых шесть лет. И знаешь, под какой фамилией? – И, не дожидаясь реакции, поведала: – Бесшабашнова.
Бывший муж дернулся, словно произнесли не его фамилию, а какие-то ругательные слова, и, схватив со стола свою барсетку, зафитилил к выходу. А она вдруг обратилась к Максиму:
– Ну и какие взгляды на будущий оптимизм?
24
Чем значительней Максим углублялся в семейную жизнь, восприняв ее сперва как омут, то больше убеждался, что ожидаемого, как в близости, так в отдалении, не существовало. Он как бы все время брел по мелководью.
Сперва ожидал подвоха перед очередным шагом.
Но потом понял, что зря на это тратит нервы.
Ровнота в отношениях с Верой приобрела статус аэродрома, по взлетной полосе которого ползет муравей.
И только она, Подруга Жены, этот ухаб или колдобина, наехав на которую вдруг понимаешь, что пребывал в движении неведомо куда, резко разнообразила его бытие.
Сегодня она принесла в их дом почти не свойственную ей задумчивость. Долго сидела молча, потом сказала:
– У вас найдется что-либо выпить?
Он выставил на трельяж, возле которого она сидела, подводя губы, бутылку спирта.
Она не стала демонстрировать наигранную женскую беспомощность
перед небоскребом градусов этого напитка, а просто так – налила себе полстакана, залпово выпила. Посидела какое-то время не дыша, потом произнесла:– Травить себя еще страшней, чем лезть в петлю.
Вернулась из магазина Вера.
Она никогда не удивлялась, увидев в доме свою подругу.
Но сейчас вскинула бровь так, словно совсем хотела свести ее с лица.
– Ты это пьешь?! – вопросительно-возмутительно воскликнула она и кинула упрек в лицо Максиму: – Неужели пожалел своего поганого кагора?
Действительно, последнее время он пристрастился к этому церковному вину. Хотя пристрастился, видимо, не очень точное определение. Просто он стал отдавать ему предпочтение, где-то вычитав такую фразу: «Его уже зауважали за то, что вызовом всех питательных изысков он предпочел винную скромность – кагор».
Но что было страннее всего, кагор он не пил, а угощал им всех, кто у них был.
На упреки Веры подруга ответила просто:
– Наоборот, он ощутил мое состояние. Ибо привести его в норму мог только напиток основы всего смертного. – И вдруг шаловливо как-то сказала: – Что я молю?
– Пьешь спирт, значит, душа велит. Хотя она огнем горит.
И вдруг вылущила что-то из другой, как говорится, оперы:
– Жизнь – это гонка со временем. Где выигрышный шанс иногда равняется нулю.
Она еще немного помолчала, потом сказала:
– А мне, как каждой женщине, хочется обмануть время. Хоть на шаг, но предупредить опасность, имя которой – старость.
Максим колко глянул в сторону жены.
Иногда он замечал, как она – с болезненной гримасой на лице – высмыкивала из своей челки седеющие волосы.
Он не знал, насколько моложе Веры ее подруга.
Уж на пять-то лет точно.
Если не на все десять.
И, конечно, зря она затеяла этот разговор. Потому что Вера как-то сразу посмурнела.
А в нем только разыгрался живчик.
Видимо, он заведует в организме молодостью. И вдруг Подруга Жены произнесла:
– А вы знаете, что женщины прошлого не выглядели такими примитивными, как мы о них думаем?
Она не отхлебнула, а только пригубила чашку со спиртом.
И вдруг произнесла, как Максиму показалось, афоризм:
– Историю нельзя подделать, поскольку в ней нет ничего недосказанного.
Тут, конечно, он мог бы поспорить.
Но его интересует, как же выглядели женщины прошлого.
И как бы угадав его желание, Подруга Жены произнесла:
– Раньше красотки напяливали на себя – по весу – столько, сколько весили сами. А под юбкой запросто могли укрыть ухажера.
Она, перемолчав, добавила:
– А прически у них запросто могли стать ориентирами для судов.
Максим же хотел щегольнуть одной вычитанностью.
Звучала она так: «Ночь тиха и торжественна, как ожидающий молебна храм».
Но сейчас был белый день.
И все сказанное не будет в кон.