Полоса точного приземления
Шрифт:
– Понимаете, Виктор Аркадьевич, я уже старался. Очень старался. Поверьте!.. Но ничего не получается. Я все пытаюсь усмотреть в том, как отметка плавает, какую-то закономерность - уловить не то, где она сейчас, в данный момент, находится, а где должна, где будет через секунду… И не могу этого уловить… Не выходит… И потом: допустим, что я чего-то, худо-бедно, добьюсь. Так ведь все равно мое слово не последнее. А заказчики?
– Об этом, не думайте. Пока дело до их летчиков дойдет, мы из станции конфетку сделаем! Пальчики оближете!.. А сейчас, повторяю, вопрос в сроках. Только в них!.. Надо, чтобы, когда Ростопчин скажет: «Давайте вашу станцию. Устанавливайте на корабль», - мы бы ответили: «Вот она. Извольте…». Чтоб ваш корабль под удар не поставить.
– Ну, уж
– Раздражаясь, Марат несколько утерял вкус к особой деликатности обращения с собеседником.
– Разрабатываются же и другие устройства. Пусть не такие наглядные… Я знаю, в КБ Барханова делают систему директорной индикации. На фирме Маврича работают…
– Знаю, - поморщился Вавилов.
– Делают. Работают. Но - другие фирмы… Согласен с вами: не будет нашей станции - будет другое устройство. Правда, придется на готовом самолете что-то менять, ломать, переставлять, это всегда морока… Да и в принципе наше «Окно» лучше.
– В принципе, слов нет, лучше. Действительно, будто полосу перед собой видишь… Но это - в принципе. Или в хорошую погоду, когда полоса и так видна. Вы извините, Виктор Аркадьевич, меня за прямоту. Но ведь все, что вы мне говорите, я сам тысячу раз думал и передумал.
– Хорошо. Тогда я скажу вам то, о чем вы думать не могли… Когда я выступил с предложением сделать «Окно» - ведь эту работу мы по своей инициативе затеяли, сами на свою голову напросились, - так вот, когда мы с этим делом вылезли, руководству идея сразу понравилась. Особенно заказчики за нее ухватились - у них ведь и министр и его основные заместители - все летчики, сразу поняли, что наша индикация даст. И инженерная психология поддержала. Словом, идею приняли… Но тут же засомневались: потянет ли наше КБ такое задание. Оно ведь действительно по нашему профилю новое, да и независимо от этого не простое, конечно. Тут еще Маврич - вот вы его вспоминали сейчас - масла в огонь подлил. Я бы, говорит, за станцию с такой индикацией не взялся… Словом, получилось, что мы нахально на себя такую задачу взвалили, от которой сам Маврич - можно сказать, патриарх нашего дела - уклонился… А насчет других разработок вы правы. Самолет, конечно, без системы слепого захода не останется. На нем крест не поставят… Боюсь другого: как бы, если вовремя не успеем, на нашей фирме крест не поставили!..
– Ну, что вы! Из-за одной неудавшейся разработки?! Или тем более только запоздавшей! Да где же это видано!.. Назовите мне конструкторское бюро, у которого все шло бы в серию, ни одна разработка на палку бы не легла. Нет такого КБ. И не может быть - как в любом творческом деле.
– Назвать фирмы, которые прикрывали из-за одной неудачи, я могу. И такие, которые без всяких неудач прикрывали - даже испытания очередной удачной машины на полдороге.прекращали - тоже могу… Но не о том сейчас речь, что бывает, а чего не бывает. У нас все бывает… Я о нашей фирме - что ее судьба от «Окна» зависит - не просто так, для красного словца, сказал. Есть сигналы… Мы сейчас все на одну карту поставили. И если будет она бита… Я с вами, Марат Семенович, разговариваю откровенно, как на духу. Хочу, чтобы вы полностью поняли ситуацию. И надеюсь… - Вавилов поднес палец к губам.
– Это - будьте спокойны. Через меня не протекает.
…Судьба КБ! Судьба большого, талантливого - из тех, про которые говорят: на нем желуди растут - коллектива!
Сколько раз жизнь показывала Литвинову всю меру ответственности, лежащей на плечах летчика-испытателя! Вернее, целого букета ответственностей: за жизнь доверившегося ему экипажа, за сохранность драгоценной испытуемой машины, за правильность своих заключений, в которых и направление (верное или ошибочное) ближайших шагов развития авиации, и снова жизни человеческие, множество жизней людей, которые будут испытанную технику эксплуатировать в будущем. Или, напротив, не будут, лишатся нужной, полезной в мирной жизни или в бою машины, напрасно забракованной из-за того, что ее оценщики - в первую голову снова он, летчик-испытатель, - не разглядели из-за деревьев леса, не сумели разделаться с частностями, мешавшими
развернуться основному, главному, прогрессивному, что было заложено в «зарубленной» машине…И вот, оказывается, еще одна грань этой и без того многогранной ответственности - ответственность за судьбу целого творческого коллектива. Не многовато ли для одного человека!..
Раздумья Литвинова прервал вопрос Главного конструктора:
– Скажите, Марат Семенович, а как вы посмотрели бы на то, чтобы организовать облет «Окна»? Как говорится, ум хорошо, а два лучше. Ну, а, скажем, четыре ума - совсем здорово… Пусть ваши летчики полетают, вдруг какая-нибудь идея у кого-то возникнет. Что называется: посетит… Вы не против?
– Нет, что вы, Виктор Аркадьевич. Конечно, не против. Тем более у нас ведь и в программе облет предусмотрен. Правда, в самом конце, но… - Марат не договорил, однако собеседник его понял: похоже, что этот самый конец - конец испытаний «Окна» - по крайней мере в нынешнем его варианте уже, увы, где-то недалеко. Не такой, какого всем хотелось бы, но, так или иначе, конец…
Впрочем, против предложения Вавилова об облете Литвинов действительно ничего не имел. Более того: принял его с чувством неожиданного облегчения.
Он не сомневался, что облет только подкрепит его точку зрения. Очень уж много раз в течение многих лет убеждался, что его заключения всегда и неизменно подтверждаются.
К своей репутации железного диагноста Литвинов давно привык. Нельзя сказать, чтобы он не ценил ее. Но, как все привычное, эта лестная репутация уже давно своего обладателя согревала, но не восхищала. Воспринималась скорее как прочный фундамент под ногами, чем как лавровый венок на голове.
Словом, реакция Марата на слова Вавилова была вполне искренней. Если и присутствовала в ней тень какого-то невысказанного дополнительного ощущения, то одного лишь только сочувствия. Сочувствия Вавилову и тем, кто стоял за его спиной: Терлецкому, Гренкову, многим другим, пусть менее знакомым и симпатичным Литвинову людям. Даже обидевшему его Маслову. Получалось, что и их судьба зависела от «Окна», а значит, и от без вины виноватого в этом деле Литвинова.
Дело было снова за погодой. Теперь для облета нужна была не такая предельно дрянная, при которой летал по этому заданию в последнее время сам Литвинов, но все же такая, чтобы хоть часть захода на посадку проходила в облаках. Нужна была нижняя кромка метрах в ста пятидесяти - двухстах от земли…
А жизнь испытательного аэродрома шла…
– Ну, как дела?
– спросил Федько вернувшегося из полета Кедрова.
– Нормально… Вот только пожарные сигнализаторы прямо осточертели! Натыкали их куда надо и куда не надо, - они и срабатывают без толку, то один, то другой. Только режим начнешь - красная лампочка! Пока разберешься - температуры повсюду нормальные, кормовой наблюдатель дыма ниоткуда не видит, словом, все в порядке, - режима уж, конечно, нет. Начинай сначала. Надоело… Я термоизвещатели выключил, и дальше все пошло спокойно.
– Как это выключил?
– удивился Федько.
– А так. Очень просто. Взял и выключил. Общим тумблером.
– Да ты что! Разве можно это делать! Лучше пусть они сто раз зря сработают, чем один раз не отсигналят, когда надо. Тем более двигатель форсированный. Мало ли что там может…
Кедров пожал плечами. Спорить с Федько он не хотел: в его армейском прошлом это именовалось «вступать в пререкания» или - совсем уж нехорошо - «противопоставлять…». Но про себя считал старших летчиков немного перестраховщиками: «Они место под солнцем имеют. Завоевали. Им теперь лишь бы старую репутацию не растерять. А мне…»
Освоившись в новой для себя обстановке испытательного аэродрома, Кедров быстро почувствовал, что имеет все данные стать здесь далеко не последним. И что начинать нужно именно с этого - показать, что он не только не хуже, но в чем-то и сильнее старожилов. А в том, что он сильнее, Кедров был внутренне убежден. И не только потому, что моложе…
– Бывает комплекс неполноценности, - сказал как-то наблюдательный Нароков.
– Но у Кедрова, мне кажется, комплекс сверхполноценности. Тоже не сахар.