Польская партия

Их изготовили в мастерской в Зарайске из серийных компонентов. Ну, почти что серийных — почти все, что могли использовали от АМО-152. Навешивая эти запчасти на сварной каркас из стальных труб.

Кое-что пришлось изготавливать по месту. Например, А-образные рычаги со спиральными пружинами подвески. Кое-что пришлось закупать на стороне, вроде амортизаторов[1], без которых быстро на таких легких автомобилях ездить было бы просто невозможно. А кое-что и дорабатывать. Например, 60-сильный 4-цилиндровый двигатель от АМО-152 оснастили впрыском топлива Hesselman, повысили степень сжатия и немного отрегулировали. Как следствие мощность осталась старой, а вот расход топлива заметно уменьшился, что было крайне важно. Колеса еще новые пришлось изготавливать. Широкие. Такие в те годы никто и нигде не делал и купить бы просто не получилось. Ну и так — по мелочи.

На выходе оказалось что-то вроде багги ЧаБорз М-3 с которым Михаил Васильевич познакомился в прошлой жизни. Понятно — очень приблизительно. Но именно этот агрегат он и хотел получить, с поправкой на местный технологический уровень.

Машинка эта перевозила всего трех бойцов. Но и этого вполне хватало. Потому что каждая такая машинка — отдельное звено. Четыре звена — отделение. Три отделения — взвод. Плюс — две специальные машины с достаточно мощными радиостанциями для связи с частями, в интересах которых они действовали. А всего в ССО таких особых взводов имелось пока лишь две штуки. Один был выдвинут под Харьков, а другой — на юг.

Их цель — разведка и противодействие диверсиям на линии наступления, например, подрыву мостов. Из-за чего они двигались с опережением в 40-50 и более километров перед легкими батальонами.

Лихо так.

Причем почти исключительно по второстепенным дорогам, чтобы не мозолить глаза. В каждом таком багги стояла легкая радиостанция, чтобы поддерживать между ними оперативную радиосвязь. Да, их трясло. Да, приходилось постоянно подстраиваться и искать волну. Но почему нет? Это решение было намного лучше, чем отсутствие всякой радиосвязи. И открывало перед бойцами дополнительные тактические возможности.

На каждой машине стояло два 7,92-мм ручной пулемет. Один в курсовом креплении для стрельбы вторым номером, сидящим рядом с водителем. Второй — сзади, на кронштейне, обращенный назад. При этом второй с хорошими углами возвышения, так что мог применяться и как зенитный. Да и «перекидывать» его можно было на крышу при необходимости для стрельбы вперед, если это требовалось. Также они везли и парочку 40-мм ручных гранатометов. И индивидуальное стрелковое вооружение. Но это — не было основным оружием ни звена, ни этого специального взвода. Скорее инструментом прорыва и самообороны. Вспомогательным.

Основным была винтовка. По одной на звено…

Готовясь к этой войне Фрунзе постоянно крутил в голове схемы из будущего, позволяющие разбить противника минимальными затратами. Минимальными не в плане дешевизны инструментария, а в плане концентрации сил в точке удара. Вот он и прорабатывал концепт дальнобойных снайперских винтовок. Тем более, что метода защиты от них не было придумано даже в том времени, из которого «попаданец» прибыл. Про аборигенов и речи не шло. Ведь додумались до стрельбы из дальнобойных винтовок только в 80-х годах XX века. Тот самый фотограф Ронни Баррет и додумался. Его изделия крупных калибров, на взгляд Фрунзе были несколько тяжеловесны. Но они работали. Надежно работали. А что еще нужно? И он помнил, как практика боевых действия начала XXI века показывала раз за разом одну неприятную вещь — огонь даже взвода, вооруженного таким оружием, может легко останавливать продвижение роты, а то и батальона, нанося существенный урон.

Проблему они создавали столь острую, что по позициям даже одного такого стрелка, довольно скоро начинали бить «из всех стволов». Даже подключая артиллерию. Но часто без толку. Пока развернутся, пока наведутся, от того и след простыл, так как они передвигались на мотоциклах, квадроциклах и багги, быстро уходя из-под удара.

Одним из хоть каких-то рабочих решений в парировании подобных ударов стала дрессура расчетов АГС и минометов, а также созданием противовеса из таких же стрелков с дальнобойными винтовками. Особенно здесь отличились знаменитые кастомные изделия Лобаева, дающие определенные преимущества над изделиями других производителей.

Но была лишь частичной мерой. Новым военно-техническим приемом, как парировать который только предстояло придумать в будущем.

Увы.

Здесь же мерно протекали 1920-е. И ни технически, ни идеологически[2], ни тактически никто в мире не был готов к противодействию подобным приемам. И довольно долго не сможет быть готов. Чем Михаил Васильевич и собирался воспользоваться. Тем более, что до того момента, как он очнулся тут, в 1925 году, имел возможность и общаться с тарусским оружейником, и имел мал-мало представление о том, что к чему и зачем в этой теме. Так что бойцы, что лихо катились в этих небольших и веселых багги, имели очень неплохие винтовки. И знали, как их употреблять.

Основой для снайперского патрона стал 13х82 пулеметный выстрел, горловину которого обжали до 10-мм, сделав плечи покруче, обычного. Внутрь насыпали порох, отмерянный на аптекарских весах с точностью до десятой доли грана. Да и партии пороха тщательно проверяли, прежде чем отмерять. Пули же вытачивались ювелирами из медных сплавов на высокоточных станках. С острыми как игла носиками, прикрытыми резиновыми колпачками, слетающими при выстреле.

На выходе получалось что-то в духе .416 Barrett. Помощнее, но не сильно. Во всяком случае с дульной энергией в 14 тысяч Джоулей этот патрон разгонял пулю «медленными» порохами примерно до 1050 м/с.

Очень серьезно.

Особенно учитывая прекрасную аэродинамику и баланс этой пули, выточенной из единого куска металла.

Винтовку сделали на базе крупнокалиберной «поделки» Маузер под 13х82, серийно производящейся в СССР. Она собой представляла затворную группу Маузера почти что стандартную. И отличалась тем, что была однозарядной, ну и крупнее обычного.

Здесь поступили несколько иначе.

Затворную группу довели, сделав ей много боевых упоров.

Добавили магазин на три патрона. Съемный. Коробчатый.

И поставили новый ствол. Толстый, особой выделки. С интегрированным глушителем многокамерным. Благо, что его уже хорошо отработали на легком карабине, создаваемом на базе револьвера Нагана образца 1910 года. Да, этот глушитель звук полностью не поглощал. Но снижал. Приглушал. Серьезно затрудняя на рабочих дистанциях обнаружение стрелка. Заодно он выступал своеобразным пламегасителем.

Для производства этих винтовок в Германии нашли несколько оружейников, делавших до войны кастомные охотничьи штуцера для богатых и влиятельных людей. После Первой Мировой войны спрос на их изделия упал до неприличия. И они если не бедствовали, то находились в достаточно сложном положении. Чем Михаил Васильевич и воспользовался. Конечно, пришлось и оборудование изготавливать с нуля с нужными параметрами точности обработки. И прорабатывать технологии. Что-то Фрунзе запомнил, после посещения заводе в Тарусе. Что-то пришлось выдумывать на месте. Все-таки он не являлся специалистом в этом области. И действительно выдающихся «стволов» не получилось. Но на дистанции в 1200-1300 метров с них можно было уверенно поражать грудную мишень[3]. С хорошей оптикой, разумеется.

Но и то хлеб! Так как это были расстояния недоступные никому в те годы.

Штучный товар.

Дорогой.

Равно как и боеприпасы.

Но Михаил Васильевич считал это все оправданным. И продолжал выпуск как оружия с оптикой, так и боеприпасов для них. Да, пока удалось вооружить только два взвода, причем не поголовно, а по звеньям. Но и это выглядело очень серьезно.

Само собой, стрелков подбирали под стать оружию — из потомственных охотников. В первую очередь сибиряков. Со зрением от 2,0 единиц и «встроенных» в голову баллистических калькуляторов, если так можно выразиться. Остальные двое в звене являлись опытными бойцами ССО, выросшие из СОН, которым надлежало обеспечивать и прикрывать снайпера.