Полубородый

Алисий очень вежливо сказал, что он просит прощения, если перебил господина фогта имперских земель, но, вероятно, того в этом вопросе неправильно осведомили, он же, Алисий, слышал, что следующим королём определённо станет Виттельсбах, а не Габсбург.

Фон Хомберг объяснил, что точно это слышал, но вместе с тем и неточно, живём ведь в тяжёлые времена, и нет никакого позора, если человек, несведущий в таких делах, не вполне понимает ситуацию. Дело обстоит так: есть два претендента на корону, и князья пока не пришли к единому решению, поговаривают даже, что избрать и короновать могут обоих, но следствием этого, конечно, станут ещё более трудные времена.

Следующее своё возражение Алисий сделал всё ещё очень вежливо, но если его знать, то можно было заметить: собственно, он нарывается на ссору. Поскольку про это дело с возможными двумя королями он знал уже давно, я сам слышал, как он говорил об этом со своими гостями. Задело его то, что он должен принимать во внимание Габсбургов, а он их не любил и ругал даже сильнее, чем Полубородый. Но фогту имперских земель напрямую не возражают, и поэтому дядя Алисий делал вид, будто для него важно другое. Насчёт двух королей, дескать, не укладывается у него в голове, ему ещё в детстве внушили, что в каждой стране бывает один король, так же, как над нами один Господь Бог, а не два.

Фон Хомберга эти вопросы раздражали; в других местах, где он держал речь, люди вели себя смирно и всё благословляли. Разумеется, будет только один король, нетерпеливо сказал он, а именно законный, второй поэтому окажется незаконным и будет вскоре отставлен.

Он благодарит за разъяснение, не унимался Алисий, но как же можно узнать, какой из двух королей правильный, а какой ложный, у них же не будет на лбу написано, они оба должны выглядеть достойно, иначе он не может себе объяснить, что оба могут водрузить на себя корону.

Рано или поздно между ними, пожалуй, дойдёт дело до войны, сказал фон Хомберг, и тогда уж небо позаботится, чтобы победил правомерный властитель. Или, дескать, Алисий сомневается в божественной справедливости?

Этим он хотел закончить дискуссию, но Алисий всё больше входил в раж, как телега, если не удержать её под гору. Он ведь из тех, кто любой ценой должен остаться правым, тем более после нескольких кубков вина. «А не лучше ли тогда будет дождаться конца этой войны, прежде чем выбирать сюзерена?» – спросил он; мол, ему довелось участвовать не в одном военном походе, и он усвоил, что на врага не нападают, пока не узнают размеры его сил.

– Как раз о силе и идёт речь! – Голос фон Хомберга стал громким, и один из его людей тронул его за локоть, но фогт имперских земель стряхнул его руку и уже не хотел успокоиться. Он, мол, хотя и не привык давать объяснения нижестоящим, но если уж так надо, то: его решение в пользу Фридриха имеет очень простую причину. У Виттельсбаха почти нет земельных владений и ещё меньше денег, в отличие от Габсбурга, поэтому будущего победителя легко предугадать. Надо всегда иметь в виду будущее, он сам отправляет должность фогта имперских земель тоже лишь до тех пор, пока это нравится королю, так что очень важно вовремя встать на его сторону. Неужели ему за этим столом надо выразиться ещё яснее? У него есть ещё и другие дела.

Он снова взял приказной тон, но на сей раз Алисий не вскочил и не вытянулся по струнке, а сразу перешёл к другому аргументу. «Я хотя и простой урядник», – начал он, но продолжить ему не удалось, потому что теперь фон Хомберг впал в бешенство. Да будет известно Алисию, сказал он, что урядник не врождённое свойство, а почётное звание, данное начальством, и его можно лишиться в любое время. Это прозвучало как угроза, да это и была она.

Но с Алисием такое не пройдёт, даже от фогта имперских земель и бывшего командира он не потерпит угрозы, и прочь тонкий кинжал, он возьмётся за двуручный меч, который ему сподручнее держать. Габсбургам, по его мнению, как плохо ни сделай, всё будет мало, в Италии они поддержали гвельфов, этих бунтовщиков, и в том, что у него на лице теперь есть дыра и больше нет глаза, виноваты именно они. А у него есть такое правило: один раз враг – всегда враг.

– Времена меняются, – аргументировал фон Хомберг, но Алисий ничего не хотел об этом знать и парировал:

– Но приличный человек не меняется!

Тем самым война была окончательно объявлена. Они говорили всё громче, фон Хомберг становился всё суровее, а Алисий всё наглее, он в конце концов объявил фогта имперских земель предателем, потому что в Италии он был против Габсбургов, а теперь за них. Фон Хомберг уже было схватился за рукоять меча, но потом предпочёл бросить на Алисия лишь презрительный взгляд и сказал, что не Алисию брать на язык слово «предатель», когда он всю свою жизнь как наёмный солдат служил каждому, кто мог платить ему деньги.

– И если бы чёрт предложил больше, – сказал он буквально, – ты бы воевал и за чёрта.

Тут они оба встали и кричали друг на друга через стол, обмениваясь ругательствами, и в конце концов Алисий произнёс итальянское слово, которое я не знал, но оно наверняка означало обидное оскорбление. Фон Хомберг вытянул своё оружие, но его сопровождающие его удержали и отговорили: если, мол, ездишь по стране, чтобы приобрести друзей, зачем лишние пересуды, что ты убил гостеприимного хозяина. И он не бросился на Алисия с мечом, а лишь плюнул ему в ноги и выбежал из дома, его люди за ним. Снаружи он продолжал ругаться, что недостаточно быстро подвели к нему коня, и потом ускакал первым, и знаменосцу пришлось пришпоривать своего рысака, чтобы обогнать его и снова быть во главе отряда, как положено. Алисий стоял в дверях, уперев руки в бока, и смотрел им вслед, то и дело повторяя: «Ну я ему ещё покажу!»

Деревенские смотрели на него со страхом, они хотя и не знали, в чём дело, но то, что вышла ссора, они не могли не слышать.

Я остался в доме один, а хорошая еда всё ещё стояла на столе. Я думал, ну хоть наемся, ведь я долго смотрел на этот стол голодными глазами, но тут Айхенбергер прислал Большого Бальца и ещё двоих, и они всё унесли. Там, где стояла миска с жареными курами, она, оказывается, прикрывала дыру в скатерти. Увидев её, я вдруг понял, что за скатерть это была: попона с мула убитого приора. Я уверен, там когда-то были вышиты два ворона, герб монастыря.

Пятьдесят вторая глава, которая начинается с предзнаменования

Никогда нельзя быть уверенным, знак это или просто случайность, но то, что произошло со мной, должно что-то означать, угрозу или предостережение, а может быть, и то, и другое. Моя белая голубка умерла, как раз сегодня. Я принёс ей зёрнышек, а она лежит в своей корзине на боку, как будто предавшись своей участи. Эта голубка с самого начала была чем-то особенным, я её поймал, потому что она должна была спасти одну душу, и для этого я бы её сегодня и выпустил. У нас в деревне есть такой обычай, – Полубородый, который действительно где только не бывал, говорит, что нигде не встречал такого, – чтобы в один из двенадцати дней после Рождества поймать голубя, а в конце шествия по случаю Богоявления выпустить, потому что наш Господь Иисус в этот день принимал крещение и на него снизошёл Святой Дух в образе голубя. Когда выпускаешь голубя на волю, могут быть две возможности: если он летит по прямой, пока не потеряешь его из виду, тогда это означает, что он передаст на небо желание, которое ты на него загадаешь, и это желание будет услышано также и для души умершего. А если он сразу сядет на ближайшую крышу или на дерево, то это плохой знак, и твоё желание не исполнится. Но голуби почти всегда улетают, это у них в природе, особенно если ты поймал голубя не слишком близко к деревне. Некоторые мальчики делают из этого выгоду, они ловят нескольких голубей и продают их людям, которые уже не такие ловкие, чтобы охотиться самостоятельно, а желание загадать всё равно хотят. Я не могу себе представить, чтобы Господа Бога впечатлило, если кто-то просто раскошелился. В раю никто не интересуется деньгами, там всё получают даром, рассказывал господин капеллан.

Мне тоже непременно нужно было отправить желание, для маленькой Перпетуи, она, может быть, застряла в лимбусе, а я хотел её оттуда выручить. Хотя и считается, что так не бывает; уж если попал в лимбус, так и остаёшься там, но попробовать-то можно, а где гнездятся голуби, я знал. Я взял с собой сеть, но она не понадобилась, потому что я увидел нечто особенное, а именно эту белую голубку. Такие птицы редки, их чаще всего съедают ещё молодыми, потому что они хорошо видны ястребам и сарычам. Голубка сидела на ветке тихо, и я сразу знал: лучшей посланницы для неба просто быть не может, у неё такой же цвет, как у ангелов, и поэтому она легко войдёт в рай. Особенную птицу и ловить надо по-особому; если накинуть ей сеть на голову, с ней не подружишься, это всё равно что Поли поймал бы в свои силки ангела; это была бы добыча, но она не принесла бы ему счастья. Я стал подкармливать голубку, и она каждый день подпускала меня чуть ближе, на третий день я уже смог её поймать так, что она не противилась. Полубородый говорит, что она уже тогда была больна и поэтому не улетела, но я думаю, она просто доверяла мне. Я чувствовал между ладоней биение её сердца, оно было быстрее, чем у человека; может, это из-за того, что у голубей не такая длинная жизнь, и поэтому всё приходится делать в спешке. Я засунул голубку в корзину с крышкой, в каких обычно носят на рынок кур, и она никогда не пыталась улететь, даже когда я открывал крышку, чтобы покормить её. Но это не из-за бессилия, как считает Полубородый, а из-за доверия.