Полюшко-поле

– Чешский он, с корабля. У него заднего хода нет, потому и продали, пояснил Конкин.
– А генератор к нему нужен с малыми оборотами. Наша промышленность таких не выпускает.

– Зачем же тогда покупали?!

– А кто нас слушает?

– Ты не побоялся пришел к мужикам покалякать. А ну-ка скажут: потайной сход устроил секретарь? Чего тогда будешь делать?
– спросил Никита Филатович.

– Откажусь... А вас всех выдам с головой.

И все загоготали.

– Я уж ему говорил: вы больно начальник-то чудной. Колхозников слушаете, - сказал Егор Иванович.

– Таких у нас и не было.

– Так уж и не было!
– усмехнулся Песцов.

– Нет, были, мужики...
– вступился Никита Филатович.
– Были... Похожие на одного большого начальника... К нему наш Калугин ходил. Да ты, Егор, помнишь. Два часа слушал он Калугина! И чай вместе пили... А начальник был ба-альшой...

– Кто ж это?
– спросил Песцов.

– Ленин.

– Эка вы хватили!

– Так я это к примеру. Слухай дальше. Опосля того Калугин полгода на сельских сходах рассказывал, как его Ленин слушал. И бумагу от него читал. А в ней сказано: мол, очень правильно вы, товарищи крестьяне, думаете, как передал мне ваш ходок Калугин; главное - это чтоб богатство развивать. Вы теперь хозяева. Вот и покажите, на что способны. И мешать никто не станет. Мы Калугина с этой бумагой встречали, как наследника царского в старые времена. Може, читали в исторических книгах - наследник к нам приезжал... По селам ездил. По его имени и затон назвали на Бурлите.

– По имени наследника?

– Зачем - наследника? Говорите чего не надоть, - обиделся Никита Филатович.
– По имени Калугина.

– И хорошо вы хозяйствовали?

– А я тебе скажу. Егор, не дай соврать! Мене ста пудов с десятины сроду никто не сымал. Брали и по сто пятьдесят и по двести пудов. Порядок на поле-то был и честность была. А вчерась я иду с пасеки, смотрю - за Солдатовым ключом сою боронуют, Петька Бутусов и Ванька Сморчков. Чешут, стервецы, друг перед дружкой, как на пожар. Ажно пыль столбом. Зашел я это на поле, гляжу - половину сои выборанивают. Значит, ставят эту самую... рекорду.

– Это моя вина, - сказала Надя.
– Я недоглядела.

– А ты, Надька, не красней! За всем не усмотришь. Их шестнадцать тракторов, да десять комбайнов, да сколь вон косилок, жаток, сеялок-веялок...

– Тут хитрость вот в чем: связь мужика с землею нарушена, - сказал Егор Иванович.
– Хозяина у земли нет, царапают ее, милую, нонче Иван, завтра Петр, послезавтра Сидор... А не уродится - и спросить не с кого.

– В поденщиков превратились колхозники, - отозвался Еськов, - и смотрят на землю, как на чужую.

– Так ить оно и на фермах то же самое, - встревает в разговор Лубников.
– Никто ни за что не отвечает. Вон с весны на отгонах перебодались коровы, ноги переломали. И пастухам хоть бы что... А удерживают с Марфы Волгиной, с заведующей.

– Ну отчего же такое равнодушие?
– спрашивал Песцов.

– Выгоды нет, вот и равнодушие.

– Как же сделать, чтобы была эта выгода?

– Платить надо, - сказал Егор Иванович, - и колхозникам дать послабление...

– Какое послабление?

– Ну вроде самостоятельности. И поле, и отара, и пасека пусть на учете за каждым колхозником будут... А то всем командуют... скопом.

– А что делать бригадирам, заведующим фермами?
– спрашивал Песцов.

– Дело найдется, - сказал Никита Филатович.
– Беда в том, что их много развелось. Да что там говорить! Семен, сколько было у нас лошадей спервоначала в колхозе?
– спросил Никита Филатович Лубникова.

– Да с молодняком без малого тысяча.

– А теперь сто пятьдесят голов. Так?! Но тогда были два конюха да табунщик, вон Семен... И все. А теперь? Он вот заведующий, у него кладовщик, учетчик, два охранника, три конюха. А лошадей в пять раз меньше.

– Да ить оно и на овцеферме то же самое, - Лубников не оставался в долгу.
– Тогда на каждую отару был чабан. Семья помогала ему - и все. И овец боле вдвое было. А теперь мало ли там кормится энтих тунеядцев-надзирателей? А возле коров? А на свиноферме...

– Этих учетчиков да охранников - эскадрон.

– Кавалерия!

– Вот и надо всех этих посредников между колхозниками и землей убрать, - сказала Надя.
– Это все - воробьи на дармовом зерне.

И сразу все повернулись в ее сторону, отчего она смутилась, но закончила решительно:

– И ввести зарплату от урожая, от поголовья...

– Правильно, ясно море!
– воскликнул Лубников.
– Я опять табун возьму.

– Не каждый заведующий на табун пойдет, - сказал молчавший до этого Лесин.

– И не каждому доверить можно, - заметил Егор Иванович.

– Да, да... Правильно!
– кивал головой Песцов.

Расходились поздно. Егор Иванович стоял на крыльце, пожимал всем руки.

– Спасибо за чай-сахары!

– На здоровьичко!

– Заходите почаще.

– Спасибо!

На крыльцо вышли Надя с Матвеем; увидев их, Егор Иванович вдруг засуетился:

– Надюша, ты бы осталась у меня. Уже поздно.

– А меня Матвей Ильич проводит, - весело сказала Надя.

– Да, да, вы не беспокойтесь, - подтвердил Песцов.

– Ну, как знаете, как знаете, - Егор Иванович смущенно кашлянул и вдруг заметил высунувшегося из двери Федорка.
– Пошел вон, шкеть!
– наградил он звонким подзатыльником мальчика, сорвав на нем всю свою досаду.

На улице было свежо, и Надю охватил озноб. Песцов взял ее под руку.

– Ну и дипломаты!..
– восторгался он.
– Издалека начали. И не то чтоб грубо, а похвалили Волгина. Но так, что лучше в прорубь нагишом опуститься, чем такую похвалу слушать. Вот, мол, парень, мотай на ус...

– А ты?

– А я вот что... Землю закреплять будем, гурты, табуны, отары! Все по звеньям. На зарплату переведем. Аванс будем давать ежемесячно.

– А не рано ли?

– Если изберут, конечно.

– Я не об этом.

– Где взять деньги?

– Да.

– Я уж все обдумал. На другой же день после избрания пущу в продажу тех выбракованных коров. А там от молока кое-что скопилось. Вот и выдам деньги, как на фабрике. А через месяц те деньги принесут мне новые... Увидишь, как станут работать колхозники... Деньги, Надежда, удивительная штука! Они умеют приносить новые деньги. Только их надо в оборот пускать. А мой оборот - это зарплата колхозников.

Они подошли к Надиному дому. Возле крыльца Надя остановилась:

– Спокойной ночи.

– Присядем!
– Песцов указал на лавочку.

– Не могу.

– Почему?

– Ну что тебе сказать?!

– Ты жалеешь? Боишься?!

– Нет.

– Так что же?

– Не сердись, милый!.. Я не могу объяснить тебе... Но так встречаться не надо... Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, - тоскливо повторил Матвей.

Проскрипела дверь, грохнула щеколда, и Надя скрылась... А Песцов долго еще стоял перед сумрачной, не освещенной изнутри избой.