Порочного царства бог
Шрифт:
Продолжая распекать "своего несобранного секретаря", лорд самолично перезавязал мой бант, поправил жилет (встряхивая меня, как мешок с картошкой) и застегнул забытую впопыхах пуговицу — разве что, рубашку не полез в брюки заправлять (и слава Господу!). Удостоверившись, что со мной можно показаться в приличном обществе, Клифф громко постучал в дверь паба. Ему тут же открыл камердинер: важный, словно индюк, и ухоженно-благоухающий, словно барышня на смотринах.
— Добрый вечер, господа! Добро пожаловать в наше скромное заведение! — галантно поклонился он и проводил нас внутрь.
Кавендиш слегка кивнул — посчитал себя выше того, чтобы
В баре-салоне были все условия для того, чтобы высокородные снобы могли спокойно предаваться возлияниям — в одиночестве или небольшой компании. Каждый из столиков находился в своей нише, отделенной от соседей перегородками из резного красного дерева. Над столом висел светильник, придающий небольшой кабинке уютную, прямо-таки интимную, атмосферу.
— Удивлен? — спросил Кавендиш, когда мы уселись в обитые бархатом кресла. — Думал, я только по пабам для бедняков слоняюсь?
Я снова не нашлась, что ответить. Завязанный Кавендишем бант давил мне на шею — кислорода в легкие поступало не слишком много, но я крепилась, держа лицо перед услужливым официантом, ожидающем заказа.
— Три бутылки джина, — не стал томить его лорд. — И два стакана.
Тут уж я не удержалась.
— Лорд Кавендиш, а вы в курсе, что джин, потребляемый в большом количестве, вызывает помутнение рассудка, бредовые идеи и, в тяжелых случаях, даже галлюцинации?
— Да. Именно поэтому я его и заказал.
— Даже в рот не возьму эту дрянь, — на всякий случай предупредила я, когда официант вернулся с бутылками и бокалами.
— А тебе и не дадут. Второй бокал я попросил только для того, чтобы ты не чувствовал себя ущемленным перед официантом. Должен же хоть один из нас сохранить ясный ум и крепкий рассудок, — хмыкнул Клифф и забрал оба бокала себе.
Первые полбутылки джина герцогский наследник выпил быстро, не отвлекаясь на разговоры и словно позабыв о моем существовании. Потом чуть замедлился. Налил себе очередную порцию, тяжело вздохнул и, подперев рукой подбородок, посмотрел на меня.
— Лукас Малькольм, значит, — припечатал он. — Малек. Хочу знать о тебе больше. Откуда ты родом?
Я насторожилась. Беспечно пожав плечами, махнула рукой в неопределенном направлении.
— Оттуда. Из Нью… Ньюхаус-стемпинга, — странное слово само собой пришло ко мне в голову. — Это маленькое местечко очень далеко отсюда. Скорее всего, вы о нем даже не слышали.
Вероятно, такого места даже не существовало, но Кавендиш ведь не собирается ехать на мою малую родину?
— Скорее всего… — задумчиво протянул Клифф и опрокинул в себя заготовленную рюмку. — По правде говоря, я почти не путешествовал по стране. Зато по Лондону — да! Знаю все более-менее приличные пабы города и могу устроить тебе экскурсию по публичным домам. Но ты ведь откажешься?
— Конечно, лорд Кавендиш, — поджала губы я.
— И почему вы все отказываетесь… — пробормотал он и подлил еще джина. — Расскажи мне о своей семье, Малек? В каком доме ты вырос?
— Семье?.. — в кабинке стало душно. Я поерзала в кресле и чуть поправила шейный бант, медленно, но верно удавливающий меня. —
Да что там рассказывать? Семья, как семья! Мама, папа, я… И дом у нас самый обычный. Двухэтажный.— Да, звучит довольно обыденно, — согласился Клифф. — Родители, небось, в тебе души не чают? Ведь ты такой милый и правильный. Прямо идеальный сын.
— Любят… То есть, любили. До того, как я переехал в Лондон, — меня все больше тяготил этот разговор.
Я настороженно следила за собеседником, пытаясь отследить момент, когда Кавендиш начнет пьянеть и вести себя соответствующе званию самого заводного кутилы столицы, но пока что он только грустнел, проявляя склонность к задушевным разговорам.
— Поверьте, моя биография не заслуживает никакого внимания, — попробовала переключить его внимание я. — То ли дело ваша… Вы — сын герцога, ваш род известен на всю страну, а ваше имение, Лайон Парк, больше напоминает дворец, нежели дом.
Кавендиш кивнул
— Ты прав, но все вышеперечисленное — ерунда, не заслуживающая внимания, — отмахнулся Кавендиш. — Знаешь, почему я занялся бордельным бизнесом, Лукас? Потому что как бы пошло это не звучало, я верю, что таким образом приношу миру хоть какую-то пользу. Девушки оттуда — им ведь и правда больше некуда пойти и нечем заняться… И они единственные люди на всем белом свете, кто питают ко мне светлые чувства. Кроме них меня никто не любит. И не любил.
В его голосе прозвучала такая неприкрытая тоска, что во мне против воли поднялось сочувствие вкупе с возмущением. Как это так, "Никто не любит и не любил"?! А как же я?!
— Так не бывает, — сердито проворчала я, пряча смущение. — Всех кто-нибудь, да любит. Например, те же родители!
— Мать не успела меня полюбить, так как умерла при родах. А отец открыто ненавидел. Я рад, что мне больше не нужно притворяться его обожаемым сыном, — Клифф повертел в руках бокал, рассматривая его содержимое на просвет.
— А ваши друзья? До того, как попасть в тюрьму, вы вели активный образ жизни и были всегда окружены людьми!
— Да разве ж эти люди — друзья, Малек? Так, напарники для азартных игр и компаньоны для оргий.
Я помолчала. Не может быть, чтобы любимец дам и прославленный весельчак Клифф Кавендиш действительно так считал! Он просто хочет сыграть на моей жалости и потому несет полный вздор.
Да и вообще, почему меня так задевают его слова? Ну хочет считать себя несчастным и обделенным любовью, пускай считает. Какое мне дело?
— Но ведь были еще женщины, — веско заметила я. — Много женщин. Те, что падали к вашим ногам, стоило подарить им один мимолетный взгляд… Наверняка среди них были десятки, если не сотни, тех, кто любил вас без памяти!
— Нет, Малек, — усмехнулся Кавендиш. — Их чувства — лишь пустышка. Они влюблялись не в меня, а в мою внешность, мое состояние и мой титул. Ни одна из тех, кого ты имеешь в виду, не знала меня настоящим — что я за человек, о чем мечтаю, чем живу… Да и не хотела знать. Им достаточно было того образа, что они сами себе нарисовали.
Вы меня убиваете, лорд…
Я чуть не свалилась со стула. Мне показалось, что на меня вылили ведро ледяной воды, отхлестали по щекам и выставили голой на площадь… Да, он прав — Амелия Обри-Флетчер и правда не знала его настоящего. Она верила в героя; в благородного рыцаря, которого сама же и придумала, закрывая глаза на дурную славу избранника… Но при всем при этом ОНА! ЛЮБИЛА! ЕГО!