Порочного царства бог

— Соглашусь, — наконец ответил он. — Но перед таинством исповеди необходимо помолиться и провести испытание совести, сын мой.

Я смиренно обратил взгляд на распятие, пытаясь вспомнить слова хоть какой-нибудь молитвы. К несчастью, в голову ничего не шло — слишком плотно там застрял Малек. Но священнослужитель растолковал мое сосредоточенное молчание по-своему: сложил руки на груди и тоже подключился к беззвучному прошению.

— Готово, — когда прошло достаточно времени, сказал я и перекрестился.

— Теперь испытание совести…

— Пожалуйста, святой отец! Все мои последние дни и так сплошное испытание! Прошу вас, давайте уже приступать к исповеди!

— Хорошо, — немного удивленно согласился патер Тадеуш. — Поговорим здесь или…?

— Пойдемте лучше в исповедальню.

Надеюсь, там будет достаточно темно. Даже не представляю, как рассказывать нашу с Мальком историю при свете дня. Да и то, что во время разговора священник не увидит моего лица, внушало оптимизм.

— Так что угрожает вашей душе на этот раз, лорд Кавендиш? — устало спросил священник, когда мы уединились в кабинке конфессионариума. Внутри было именно так, как я и рассчитывал: — мрачно, душно и уютно. Жесткая скамья под задницей не давала расслабиться, а тусклый свет, падающий через решетчатую перегородку, навевал ностальгию по тюрьме.

— Один человек. Мальчик… То есть, не совсем мальчик. — я глубоко вздохнул, мысленно ныряя в омут с головой. Нужно собраться: вдруг отец Тадеуш — единственный, кто может меня спасти?.. — Юноша. Мой новый секретарь.

С той стороны перегородки повисла озадаченная пауза. Должно быть, служитель церкви не ожидал, что мои проблемы могут быть связаны с мужчинами.

— И каким же образом он это делает, сын мой? Этот юноша… наводит вас на грех?

— Да! Хотя, скорее нет, — я почувствовал беспокойство. Священник попал прямо в точку — осознанно или нет, но именно этим и занимался Малькольм с самой первой минуты нашего знакомства. Но мне все равно не понравился этот вопрос. Почему сразу "грех"? Пусть выслушает сначала, а потом уже решает, вешать обидные ярлыки или нет!

— Он много на что меня наводит, патер, но я не уверен… Понимаете, мы знаем друг друга совсем недавно, но между нами установились довольно странные, на мой взгляд, отношения.

Снова заминка.

— Расскажите мне об этих отношениях, лорд… Подождите! Мне показалось, или кто-то хочет войти?

— Вам показалось, — проворчал я: хотел незаметно побиться головой о деревянную стенку кабинки, но стук оказался на удивление отчетливым. — Началось все с того, что мы много разговаривали с этим человеком. О разном: женщинах, политике и шл… работе. И хотя он всегда высказывал отличную от моей точку зрения, наши беседы оказывались на удивление увлекательными, а когда мы спорили, это выходило даже забавно…

— Продолжайте.

— Да, продолжаю. Малек — то есть, Лукас, мой секретарь, никогда не жалел мою самооценку — говорил прямо, что думает обо мне и моих поступках. А я… я начал проваливаться в него. Постепенно наша связь укрепилась. Мы посещали вместе борд… ну, всякие места посещали. И теперь я готов рассказать ему о себе такое, что не могу рассказать больше никому. Рядом с ним я хочу стать лучше, чем есть на самом деле — более сильным, мужественным, честным… Хочу быть с ним рядом постоянно, помогать ему и защищать. Вот и сейчас — сижу здесь, с вами, а сам думаю — как он там поживает?.. И ведь мы расстались не более часа назад. Все это расстраивает меня, отец Тадеуш. Хочется знать — нормально ли такое общение двух мужчин? Ну, с точки зрения Господа…

Выпалив все это, я бессильно обмяк, отдавая себя во власть божьего суда.

— Не вижу ничего предосудительного в том, что вы мне рассказали, лорд Кавендиш, — мне показалось, что священник улыбался. — Полагаю, это просто тяга двух душ, нашедших друг в друге поддержку и успокоение. Вы встретили своего близкого человека — не по крови, а по духу; того, кто смог рассмотреть вашу глубинную сущность, и вы откликнулись ему в ответ. С точки зрения Господа такие отношения даже полезны: товарищ, который не стал бы обелять ваши недостатки и закрывать глаза на промахи, мог бы положительно повлиять на ваше поведение.

— Правда? — я воспрял духом, боясь поверить услышанному. — Значит, вы не запрещаете мне и дальше общаться с ним?

— Общайтесь на здоровье, Господь относится к мужской дружбе понимающе и снисходительно… Да, вынужден уточнить — просто на всякий случай, — в голосе священника промелькнула нервозность. — У вас ведь с этим юношей чисто платонические отношения? Не отмечали рядом с ним никакого… томления плоти? И прочих, не совсем праведных, порывов?..

Томление плоти… Перед глазами, как по волшебству, предстали маленькие упругие ягодицы Лукаса Малькольма, его тонкая шея, чувственный рот…

— Нет, святой отец, — внезапно охрипшим голосом произнес я. — Не отмечал.

Негоже, конечно, врать священнику, да еще и во время святого таинства отпущения грехов… Ладно, оставим ложь на следующую исповедь.

— Как хорошо! — с облегчением откликнулся патер Тадеуш. — Потому что в таком случае Бог уже не так снисходителен…

Так и не уличив за мной никакого страшного проступка, священник закончил церемонию и отпустил меня на волю. Морально растерзанный и окончательно удрученный, я несколько часов слонялся по центру, пока голод не потянул меня обратно в Бромптон.

Что же делать? С одной стороны у нас притяжение родственных душ, поощряемое Богом, с другой — томление плоти, за которое уготованы семь кругов ада…

Нет, есть только один выход из этой ситуации. Единственно правильный и логичный. Да, поначалу будет трудно и скорее всего, больно, но потом… Потом боль проходит. Засыпает вечным сном, укрывает разодранное нутро пеплом равнодушия и апатии. Минует несколько месяцев (или, может, лет), и я буду вспоминать о сегодняшних эмоциях с отстраненным удивлением: неужели правда было?..

В Лондоне пробуждалась весна — все ярче светило солнце, подсыхали никогда не просыхающие лужи — а во мне все замерзало, покрывалось инеем. Пряча ледяные руки в карманах пальто, я вышел из омнибуса и направился к дому. Еле передвигая закоченевшими ногами, поднялся по лестнице и постучал в дверь отданной Лукасу комнатушки. С той стороны послышалась тихая возня, которую я расценил, как разрешение войти.

Малек сидел за столом. Старательно отводя глаза, я облокотился спиной о стену и сложил руки на груди, разглядывая тоскливый кладбищенский пейзаж за окном.

— Мистер Малькольм, мне нужно сообщить вам… — мой собственный язык отказывался принимать участие в происходящем: он малодушно отнимался и прилипал к небу, и мне пришлось приложить усилия, чтобы убедить его повиноваться. — Я долго думал, и принял решение, что вам придется…

Сдавленный всхлип заставил меня-таки посмотреть на Малька. Парень сидел на стуле, закрыв лицо руками и… плакал. Клянусь своим публичным домом, он ПЛАКАЛ! Неужели до такой степени не хотел возвращаться в Уайтчепел?