Пороки искусства
Шрифт:
– А что если… – её голос был тихим, но уверенным, словно она только что вырвала идею из темного угла разума. – Что если отрубленные руки – это не просто жестокость убийцы? Что если это знак, символ того, что жертва была причастна к чему-то темному? Может быть, она была замешана в крупных финансовых махинациях?
Ито замер, и взгляд его на мгновение затуманился. Он внимательно посмотрел на Аяко, которая продолжала думать вслух, как будто её слова были связаны с неведомым ключом, который он сам так долго искал.
– Она же работала бухгалтером, – продолжила Аяко, её голос становился все увереннее. – Бухгалтеры – это те люди, кто имеет доступ к финансам, документам, которые могут скрывать огромные суммы. Могла ли она быть в центре какого-то финансового
Молчание повисло в воздухе, и Ито понял, что Аяко подошла к важному моменту. Эта мысль теперь не отпускала его. Отрубленные руки, лишенные всех следов, могли быть частью не просто жестокости убийцы. Это было послание, жесткое и беспощадное. Возможно, убийца, видя в своих жертвах не людей, а объекты, исключал их из общества, обрывая их связь с миром, как бы стирая следы их существования. Они были не просто жертвами. Они были частями чего-то, частью невообразимой сети финансов, коррупции и беззакония. Возможно, для убийцы эти отрубленные руки были знаком того, что его жертва была вовлечена в финансовую паутину, которую нужно было уничтожить, вычеркнув из неё все следы. Аяко чувствовала, как ее собственные слова словно открывают новую, темную главу в этом расследовании. Она посмотрела на Ито, и он, не произнесши ни слова, понял, что мысль Аяко была не просто интуицией – это был момент, когда их расследование получало новое направление.
Ито молча смотрел на Аяко, как будто она только что открыла перед ним нечто новое и пугающее, освещённое ярким светом понимания. Его взгляд сузился, в сознании начали складываться детали, соединяя прошлое и настоящее, тени и свет, мельчайшие детали и необъяснимые вопросы.
– Ты права, – наконец произнёс он, голос его был тих, но наполнен решимостью. – Эти руки, словно… вырваны из реальности. Это не просто убийство. Убийца не только хочет наказать своих жертв, он стремится стереть их связь с миром, с их личностью, уничтожить саму суть того, кем они были. Возможно, для него это изощрённая форма возмездия – расплата за нечто, что он считает преступлением этих людей.
Он перевёл взгляд на фотографии, отмечая жёсткость и намеренную продуманность в каждом жестоком прикосновении, в каждом порезе. Эти снимки не просто показывали изуродованные тела, но раскрывали часть какой-то системы, принципов, которые он ещё не понимал до конца. Этот убийца не просто прибегает к насилию – он словно отсекает все связи, сжигает мосты, превращая каждую жертву в часть мрачного и пугающего произведения искусства.
– Здесь может быть что-то большее. Финансовые махинации, крупные деньги, коррупция, – продолжил Ито, словно размышляя вслух. – Эти люди могли быть связаны с грязными делами, и убийца… возможно, видел в них лишь фигуры в игре.
Аяко слушала его, но в её глазах уже читалась тревога. Чем больше она пыталась это понять, тем страшнее становилось.
– Но кто он? – наконец спросила она, в её голосе смешались страх и нетерпение разгадать эту тайну. – Кто тот, кто считает себя вправе решать чужие судьбы, стирая их так хладнокровно?
Ито перевёл на неё взгляд, и в его глазах мелькнула мысль, словно осознание. Они оба понимали, что этот человек – не просто преступник. Он был идеологом, фанатиком, человеком, который видел смысл в том, чтобы стирать людей из жизни, превращая их в нечто пугающе иное. Его действия не были простым проявлением мести – это была его искажённая форма справедливости.
– Нам нужно узнать, что связывало всех жертв? – сказал Ито, его голос звучал твёрдо и уверенно. – Сакура Миядзаки, бухгалтер… Возможно она наш ключ. Возможно, она работала с деньгами, которые не должны были попасть в чужие руки. А убийца счёл её символом системы, которую он презирал.
Аяко задумалась, всё больше и больше детали складывались в цельную картину. Впереди их ждали новые шаги, тщательные поиски, ответы на нераскрытые вопросы, которые могли бы привести их к истине. Но каждый шаг мог оказаться последним, каждый шаг мог быть ловушкой.
– Тогда нам нужно искать следы, – сказала Аяко, переходя
мысленно к следующему этапу. – Узнать, кто её окружал, с кем она работала и что скрывала. Возможно, так мы сможем найти другие связи.Ито кивнул. Он знал, что этот путь будет непростым. Это было больше, чем просто расследование. Это была попытка проникнуть в суть преступника, понять, что движет этим человеком, который превращает людей в свои «шедевры». И для Ито это был вызов, на который он уже не мог не ответить. Ито сделал глубокий вдох, ощущая напряжение, охватившее его целиком. Теперь это дело становилось для него чем-то гораздо более личным. Он осознавал, что не просто ловит преступника, а вступает в борьбу с человеком, чьи принципы были замаскированы под нечто грандиозное и коварное.
– Ладно, – сказал он, повернувшись к Аяко. – Пора навестить людей, которые окружали Сакуру. Возможно, кто-то знает о её связях или может пролить свет на её работу. Но действовать нужно осторожно. Если убийца до сих пор где-то рядом, он будет следить за каждым нашим шагом.
Аяко кивнула, в её глазах читалась решимость и что-то ещё, некая смесь страха и предчувствия. Она понимала, что это дело давно перестало быть обычным расследованием. Оно стало неким вызовом, тайной, которую нужно было разгадать, даже если ради этого придётся взглянуть в тьму лицом к лицу. В течение следующего часа они разрабатывали план. Аяко взяла на себя часть рутинных проверок, предстояло опросить коллег Сакуры, просмотреть её финансовые отчёты и найти скрытые связи, которые могли бы указать на причину её смерти. В это время Ито решил проследить за художественными галереями и частными коллекционерами, кто мог бы знать или даже поддерживать извращённые взгляды на искусство, разделяемые убийцей. На рассвете они разъехались в разные стороны, чувствуя странную тишину вокруг. Казалось, Токио замер, словно сам город знал, что где-то во тьме скрывается мстительный дух, играющий с жизнями и судьбами людей. Ито снова ощущал вес ответственности, но теперь это стало чем-то другим. Этот случай вырисовывался словно сложный узор, где каждое преступление представляло собой нечто большее, чем жестокое убийство. Убийца не просто отбирал жизни – он будто бы менял мир вокруг, оставляя послания, понятные лишь ему одному.
Глава 5. Благие намерения.
Подъехав к офису Сакуры Миядзаки, Ито почувствовал, как его охватывает знакомое напряжение. Бухгалтерия – это не просто работа с цифрами, особенно когда речь идет о крупных юридических компаниях. Здесь деньги могли уходить в разные стороны, включая те, что не видны простым взглядом. Он был уверен, что Сакура знала что-то, что и стало причиной её смерти. Коллеги Сакуры встретили Ито настороженно, словно подозревали, что визит полиции может принести неприятности. Один из сотрудников, по имени Наото Сугавара, согласился поговорить с ним в небольшой переговорной комнате. Ито приступил к делу прямо:
– Расскажите мне о Сакуре. С кем она работала, какие проекты вела?
Сугавара откинулся в кресле, с минуту раздумывая, прежде чем ответить:
– Сакура… Она была очень замкнутым человеком. Делала свою работу, не вдаваясь в лишние разговоры. Её не особо интересовали сплетни и конфликты, что, знаете, редкость в нашем деле. Но однажды она сказала мне нечто странное. У неё был клиент, с которым она предпочитала не говорить напрямую. Мол, достаточно просто видеть цифры и не задавать вопросов.
Ито напрягся, выслушав это.
– Вы помните, что это был за клиент? Или хотя бы его фамилию?
Сугавара покачал головой.
– Это-то и странно. Она никогда не называла его по имени. В разговорах с коллегами она всегда говорила лишь «тот клиент». И больше никто не знал о нём ничего конкретного. Понимаете, Сакура будто бы старалась защитить нас от чего-то, что сама знала.
Ито на секунду задумался. Возможно, это и было то, что связывало её с убийцей. Тот «клиент», о котором она не говорила, мог представлять угрозу. Или, возможно, был тем, кто решил преподнести её смерть как акт «искупления».