Портрет с девятью неизвестными

– Это уже не просто совпадение, – тихо произнесла Катрин. – Эта картина продолжает забирать нас.

Ренар подошёл ближе, сосредоточившись на лице Софи на картине. Он медленно провёл рукой по бороде, но его лицо оставалось мрачным.

– Это не просто процесс, – сказал он. – Это ритуал.

– Ритуал? – переспросил Филипп, его голос был полон недоверия. – Вы хотите сказать, что нас убивают по какому-то плану?

– Не просто плану, – ответил Ренар. – Это нечто древнее. Каждый раз, когда кто-то умирает, картина становится… более насыщенной. Как будто её сила растёт.

– Мы должны остановить это, – твёрдо сказала Катрин, её глаза блестели от внутренней борьбы.

– И как ты собираешься это сделать? – вмешался Пьер. – Уничтожишь картину? А если это только ускорит процесс?

Молчание снова накрыло комнату. Каждый из них осознавал, что их шансы на спасение становятся всё более призрачными. Картина наблюдала за ними, и её безмолвное присутствие давило на каждого. Вокруг стояла тишина, но каждый слышал, как медленно, но неумолимо уходит время.

Пьер, стоя у камина, наблюдал, как пламя медленно пожирает дрова. Его взгляд был устремлён на огонь, но мысли кружились вокруг недавних событий. Тишина в комнате казалась ему оглушительной, хотя в воздухе всё ещё витали отголоски недавнего ужаса. Лицо Софи на картине продолжало преследовать его, словно напоминание о том, что время ускользает, а ответы остаются недоступными.

Он глубоко вдохнул, пытаясь собраться с мыслями, но осознание накатывало волной: тело Софи оставалось в её комнате. Это место уже стало ареной необъяснимого ужаса, но мысль о том, что её тело будет разлагаться, добавляла гнетущей реальности ко всему происходящему.

Пьер выпрямился и обернулся к Эмилю Дюмону, который молчаливо стоял в стороне, глядя на картину.

– Эмиль, – произнёс Пьер, его голос звучал низко, но уверенно. – Её тело нельзя оставлять там. Мы должны его переместить.

Эмиль повернул голову, его взгляд был полон усталости и недоверия.

– Переместить? – переспросил он, словно слова Пьера ещё не проникли в его сознание.

– В морозильную камеру, – продолжил Пьер. – Там уже находятся тела Леона, Луизы и Антуана. Мы не можем позволить, чтобы она осталась в комнате.

Эмиль нахмурился, но ничего не ответил. Он знал, что Пьер прав. Сохранять тела было необходимо, но сама идея оказалась пугающей.

– Хорошо, – наконец произнёс он, его голос звучал глухо. – Давайте покончим с этим.

Они поднимались по лестнице в гнетущей тишине. Каждый шаг отзывался эхом в пустых коридорах. Подойдя к двери комнаты Софи, Пьер снова почувствовал это тяжёлое давление, будто сама комната отталкивала их. Он открыл дверь, и воздух, который вырвался наружу, был холодным, как если бы он впитал всё произошедшее здесь.

Тело Софи всё ещё лежало у стены. Пьер подошёл ближе, стараясь не смотреть ей в глаза. Его движения были быстрыми и сдержанными, как у человека, который хочет поскорее завершить свою работу.

– Возьми её за плечи, – сказал он Эмилю, опускаясь на колени рядом с телом.

Эмиль колебался, но затем сделал шаг вперёд. Его пальцы слегка дрожали, когда он потянулся к телу. На мгновение он замер, его взгляд задержался на шкатулке, которая всё ещё стояла на туалетном столике. Кукла-невеста продолжала сидеть на своей платформе, её стеклянные глаза отражали слабый свет, но в них было что-то, от чего Эмиль невольно отвёл взгляд.

– Эмиль, поторопись, – сказал Пьер, его голос был резким, но не грубым.

Они осторожно подняли тело Софи. Оно было холодным и безжизненным, но в его неподвижности чувствовалась странная тяжесть. Пьер старался не смотреть на её лицо, но ощущение, что её остекленевшие глаза следят за ним, не покидало его.

– Быстрее, – пробормотал он, его голос звучал глухо.

Они несли тело по коридору, стараясь не привлекать внимания остальных. Воздух казался тяжёлым, словно весь отель дышал их страхом и усталостью. Лестница в подвал тонула в полумраке, её ступени скрипели под их шагами, как будто сопротивлялись их спуску.

Дверь морозильной камеры открылась с металлическим скрипом. Холодный воздух обрушился на них, проникая под одежду. Внутри камеры уже лежали тела Луизы и Антуана, аккуратно размещённые на полках. Их лица, застывшие в безмолвной муке, напоминали о том, что каждый из них был частью этой странной и страшной истории.

Пьер и Эмиль осторожно положили тело Софи на одну из свободных полок. Её лицо больше не казалось страшным – теперь оно выглядело отстранённым, почти равнодушным. Но холод, исходящий от неё, был не физическим, а каким-то другим, проникновенным, как если бы от неё исходила часть той самой силы, что охватила отель.

Пьер задержал взгляд на её лице, его пальцы сжались в кулак.

– Ещё одна, – сказал он тихо, словно говорил сам с собой. – Но сколько их будет ещё?

Эмиль молча закрыл дверь камеры. Звук замка, защёлкнувшегося с глухим щелчком, наполнил комнату зловещим эхом. Они стояли в тишине, чувствуя, как холод пробирается под кожу, но никто не решался двинуться с места. Воздух вокруг казался насыщенным чем-то невидимым, но ощутимым – тяжёлым грузом страха и ожидания.

– Мы ничего не сможем сделать, пока не поймём, что это, – наконец сказал Эмиль, его голос звучал глухо. – Эти смерти… они не случайны.

– Я знаю, – ответил Пьер, его лицо выражало усталость. – Но у нас слишком мало времени, чтобы понять.

Они развернулись и медленно поднялись по лестнице, оставляя за собой морозильную камеру, где теперь хранились тела четырёх жертв. Их шаги звучали глухо в тишине, а за их спинами казалось, что стены шепчут, наблюдая за ними.

Глава 10

После смерти Софи напряжение в «Ля Вертиж» стало невыносимым. Каждое движение, каждый звук в отеле воспринимались как предвестники новой беды. Обитатели, собравшиеся здесь по воле судьбы, больше не смотрели доверчиво друг на друга. Взгляды стали настороженными, голоса – резкими, а тени в коридорах – длиннее и зловеще живыми.

Ужин, который раньше был хоть и формальной, но всё же паузой для передышки, теперь превращался в поле для скрытых упрёков и растущего недоверия. Каждый взгляд, каждое слово воспринимались как провокация. Никто не чувствовал себя в безопасности, а самым тревожным было то, что никто не знал, кому можно доверять.

Пьер Моро, владелец отеля, который до сих пор старался сохранять видимость порядка, оказался в центре этих напряжённых разговоров. Его невозмутимость, раньше внушавшая уверенность, теперь начала вызывать вопросы. Поведение, которое могло показаться разумным и сдержанным, теперь воспринималось как что-то скрытное и манипулятивное.