Портрет с девятью неизвестными

– Почему ты не закрываешься? – в панике прошептала она, снова прикладывая силу.

Кукла, не прерывая танца, повернула голову прямо к Софи. Её стеклянные глаза теперь казались ярче, а в их блеске было что-то жуткое, как будто она действительно наблюдала за ней. Шкатулка, мелодия, движения куклы – всё это становилось частью одного зловещего ритуала, от которого невозможно было убежать.

Софи отчаянно боролась с крышкой шкатулки. Её пальцы, дрожащие от страха и напряжения, скользили по гладкому, отполированному дереву. Шкатулка, казалось, противилась её усилиям, как будто обладала собственной волей. Крышка не поддавалась, словно сама шкатулка наслаждалась паникой своей владелицы. Мелодия, которая раньше звучала тихо и даже изысканно, теперь усиливалась, её звуки становились всё более резкими, как острые лезвия, разрывающие воздух.

Софи почувствовала, как по её спине пробежал холод. Мелодия начала казаться бесконечной, била по её сознанию, превращаясь в оглушающий звон. Кукла, до этого изящно покачивающаяся в такт музыке, замерла. Её движения прекратились с пугающей внезапностью. Её невидимый дирижёр дал сигнал к смене ритма.

Софи отступила на шаг, сбивчиво задышав. Она не могла отвести взгляд от куклы, которая внезапно повернула голову прямо к ней. Этот жест был слишком живым для механизма, слишком осмысленным. Глаза куклы засветились ярким, ледяным светом, и в этом свете было нечто, что заставляло кровь в жилах стынуть.

Её сердце забилось быстрее, когда кукла начала вновь двигаться. Теперь её движения стали не такими плавными и грациозными, как прежде. Они были судорожными, резкими, будто кто-то дёргал за нитки. Белое платье, которое раньше лишь слегка развевалось, теперь будто шипело, как грозовое облако, готовое обрушить молнии.

– Нет… этого не может быть, – едва слышно прошептала Софи.

Но кукла не останавливалась. Её фарфоровые пальцы поднялись, вытягиваясь в сторону Софи. Эти движения не были похожи на механическую программу – в них читалась слишком реальная агрессия. Мелодия в шкатулке вдруг оборвалась, оставив в комнате мёртвую тишину. Лишь слабый, почти неслышный треск напоминал о том, что механизм ещё работает.

Кукла, которая до этого стояла на месте, резко подалась вперёд. Её руки начали удлиняться. Фарфоровые пальцы вытягивались, их пропорции становились неестественными. Сгибы на запястьях хрустели, как сухие ветви, и звук заставлял Софи зажмуриться.

– Уходи! – закричала она, но её голос был полон отчаяния, а слова утонули в гулком звуке, раздавшемся от шкатулки.

Кукла прыгнула вперёд. На этот раз её движения напоминали рывок хищника, готового схватить добычу. Софи инстинктивно отшатнулась, ударившись спиной о стену. Она с ужасом смотрела, как кукла сходит со шкатулки, её маленькие ноги разрастаются, а белое платье начинает рваться, открывая жуткие, неровные соединения в суставах.

– Нет… этого не может быть, – снова прошептала она срывающимся голосом.

Кукла вдруг резко наклонила голову, изучая Софи. Затем её руки, теперь размером с человеческие, потянулись к ней. На их концах блестели острые, почти металлические пальцы, которые тянулись, желая обвиться вокруг её шеи. Софи попыталась уклониться, но было уже поздно.

Кукла в один миг преодолела расстояние между ними. Её пальцы, холодные, как лёд, сомкнулись на горле Софи с пугающе реальной силой. Она захрипела, её руки рефлекторно потянулись к чужим пальцам, пытаясь оттолкнуть их, но хватка была неумолимой.

Глаза куклы продолжали светиться, но выражение оставалось пустым. В этом безразличии было что-то ужасающие знакомое, словно оно отражало внутренние страхи Софи. Она уже не могла дышать, но кукла не отпускала. Шкатулка за её спиной всё ещё играла тихий, искажённый мотив, который теперь звучал зловещим аккомпанементом к её мучениям.

Механические пальцы куклы сжимались всё сильнее, её хватка становилась неумолимой, как стальные тиски, которые будто бы росли в силе с каждым мгновением. Софи отчаянно цеплялась за её холодные, искусственно гладкие суставы, но фарфоровая поверхность была скользкой, а силы уходили слишком быстро.

Её прерывистое и рваное дыхание постепенно угасало. С каждым вдохом воздух становился всё более недоступным, словно сам мир пытался стереть её присутствие. Лёгкие пылали огнём от нехватки кислорода, а горло сдавливало не только механическое усилие куклы, но и невидимая сила, исходящая от шкатулки.

Мир вокруг неё начал вращаться, растворяясь в хаосе расплывчатых теней и оглушающих звуков. Каждая тень в комнате казалась живой, издевающейся над её попытками бороться. Пространство становилось зыбким, границы между реальностью и чем-то чуждым стирались.

Музыка из шкатулки, внезапно прерванная на мгновение, снова ожила, но теперь её резкие ноты будто кричали. Мелодия превратилась в мучительный визг, который пробивался прямо в сознание. Казалось, что она создавалась не для удовольствия, а для того, чтобы разорвать нервы своей жертвы. Этот оглушающий звук поглощал последние остатки разума Софи, заполняя её голову какофонией боли и ужаса.

Глаза куклы, сверкающие неестественным мёртвым светом, впились в лицо Софи. В этом взгляде не было ни малейшего намёка на жизнь, лишь пустота и холод, от которых мороз пробегал по коже. Её голова дёрнулась с резким металлическим скрежетом, как у сломанного механизма, и этот звук, казалось, прокатился по комнате, ударяя по каждой клетке тела Софи. Она почувствовала, как волна ледяного страха парализует её.

Фарфоровые пальцы сжались ещё сильнее, и Софи поняла, что её тело больше не подчиняется ей. Она снова пыталась вдохнуть, но воздух не доходил до лёгких. В ушах зазвенело, и этот звук заглушал всё вокруг. Руки ослабли, и она уже не могла сопротивляться – её силы были полностью исчерпаны. Слёзы потекли по её щекам, но это были не слёзы осознания, а лишь инстинктивная реакция тела, уже наполовину перешедшего в небытие.

Кукла, ведомая невидимым дирижёром, продолжала душить её с неумолимой силой. Софи почувствовала, как её зрение начинает меркнуть, но перед тем, как всё исчезло, она увидела своё отражение в глазах куклы. Это был не её взгляд, а что-то чуждое, как будто сама шкатулка смотрела на неё через эту механическую оболочку.

Когда её глаза стали остекленевшими и безжизненными, кукла внезапно отпустила её. Её механические руки разжались с неестественной плавностью, позволив телу Софи сползти вниз по стене. Оно рухнуло на пол с глухим звуком, словно лишённое веса, но наполненное тяжестью случившегося.

Шкатулка за её спиной внезапно смолкла. В этот момент в комнате возникла звенящая тишина. Кукла, так ожесточённо сражавшаяся за свою жертву, медленно вернулась на своё место. Её движения снова стали плавными, почти изящными, но в этой грации было нечто ужасающе холодное.

Она села на платформу внутри шкатулки, и её голова слегка наклонилась в прощальном жесте. Глаза, недавно сиявшие ледяным светом, потускнели, став мёртвыми и пустыми. Теперь кукла выглядела как обычная антикварная игрушка, безобидная и безжизненная.

Комната окуталась зловещей тишиной. Лунный свет скользил по неподвижному телу Софи, придавая ему странную хрупкость. Её лицо застыло с выражением страха, который она испытала в последние мгновения своей жизни.

На следующее утро в гостиной «Ля Вертиж» гости ели молча, избегая смотреть друг на друга.