После Куликовской битвы

В 1400 г. младший брат великого князя московского Василия Дмитриевича, Юрий Дмитриевич, получивший после кончины отца в удел Звенигород и Галич, вступил в брак со смоленской княжной, «женися… в Москве у князь у Юрьи Святославичя Смоленьского, поят дщерь именем Анастасию» [578] . Анастасия Юрьевна, в свою очередь, приходилась внучкой Олегу Ивановичу Рязанскому, тестю отца невесты, и двоюродной племянницей великой княгине рязанской Софии Дмитриевне. Таким образом, Василий и Юрий Дмитриевичи через общую сестру и жену второго были связаны двойным родством с рязанским домом. В пору московской свадьбы князя Юрия Дмитриевича его тесть, изгнанный Витовтом в 1396 г. из Смоленска, нашел убежище в Рязани [579] .

578

ПСРЛ. Т. 6. С. 131; Т. 25. С. 229.

579

ПСРЛ. Т. 5. С. 257; Т. 20. Ч. 1. С. 217; Т. 25. С. 225.

Год спустя другая внучка Олега Ивановича, рязанская княжна Василиса, дочь Федора Ольговича и Софии Дмитриевны, была выдана замуж за старшего сына серпуховского князя Владимира Андреевича, Ивана Владимировича [580] . Московская свадьба 1401 г. скрепила пошатнувшиеся было после смерти Дмитрия Ивановича устойчивые союзнические отношения Владимира Андреевича с двоюродным племянником, великим князем московским Василием Дмитриевичем, родным дядей невесты [581] .

580

ПСРЛ. Т. 6. С. 131 (здесь имя рязанской княжны – Васса); Т. 8. С. 75; Т. 11–12. С. 185.

581

Подробнее: Кучкин В. А. Сподвижник Дмитрия Донского // ВИ. 1979. № 8. С. 111. 115–116.

Во время вспыхнувшей четверть века спустя войны двух ветвей дома московских Калитовичей за московский стол великий князь рязанский Иван Федорович, связанный родственными узами с обеими сторонами конфликта, был вовлечен в него как младший союзник то одной из них, то другой. Показательно в этом отношении докончание 1434 г. занявшего на короткое время Москву князя Юрия Дмитриевича, дяди по матери великого князя рязанского со своим племянником. Договаривающиеся стороны титулуют друг-друга в документе не только, как это обычно принято, «братом стареишим» и «братом молодшим», но также «дядей» и «братычем» («братаничем») – признак преобладания родственных отношений над иерархическими [582] . При этом выясняется, что «братыч» ранее пребывал в таких же союзных отношениях с собственным двоюродным братом и соперником «дяди», великим князем московским Василием Васильевичем, в составе армии которого рязанцы громили галицкие вотчины Юрия Дмитриевича [583] .

582

Ср.: Хорошкееич А. Л. Документы начала XV в. о русско-литовских отношениях // Культурные связи России и Польши XI-ХХ вв. М., 1998. С. 44.

583

ДДГ. С. 84, 86 («братыч», «братанич» – племянник: Сл. РЯ XI–XVII вв. Вып. 1. С. 319).

На самом деле, независимо от того, достался бы московский стол внуку Дмитрия Ивановича или его сыну с наследниками, великий князь рязанский Иван Федорович в любом случае в силу близкого родства был обречен оставаться младшим союзником Москвы, что, очевидно, хорошо понимали обе стороны конфликта.

Рязанский князь по завершении борьбы за московский стол в пользу Василия Васильевича был связан с московским родственником не просто союзническими отношениями, как «брат молодшии», но и обязательством первого в случае военного конфликта с Литвой «поити самому тебя (великого князя рязанского. – А. Л.) боронити», не имевшим, как заметил Б. И. Флоря, аналогов в московско – рязанских докончаниях [584] . Л. В. Черепнин отметил, что обязательство «боронити» в данном случае сформулировано столь общо, что может быть истолковано и в более широком контексте ответственности Москвы за Рязань [585] , под «самому» же, без сомнения, надо понимать личное участие Василия Васильевича в защите владений рязанского родственника от посягательств. Тремя годами ранее, во время набега отрядов царевича Мустафы на Переяславль Рязанский великий князь московский посылал на помощь Ивану Федоровичу не просто московские полки, но «двор свои» [586] .

584

Флоря Б. Н. Великое княжество Литовское и Рязанская земля в XV в. // Славяне в эпоху феодализма. К столетию акад. В. И. Пичеты. М., 1978. С. 185. Обязательство московского князя «боронити» кого-нибудь из «братии молодших» в других договорных грамотах XV в. не встречается, но присутствует в докончании Витовта с великим князем тверским Борисом Александровичем, как московский и рязанский князья, связанных кровным родством (дед и внук). Подробнее: Хорошкевич А. Л. Документы начала XV в. о русско-литовских отношениях. С. 48.

585

Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы XIV–XV вв. Т. 1. С. 27–29, 31.

586

ПСРЛ. Т. 11. С. 61–62.

Что касается отношений с другим соседом Рязани, Великим княжеством Литовским, то и на этом направлении рязанские суверены находили полное покровительство в Москве. Договоры великих князей московских Василия Васильевича с королем польским и великим князем литовским Казимиром Ягеллоном (1449) и Ивана III с великим князем литовским Александром Казимировичем (1494) содержат близкие в текстовом отношении формулы, провозглашающие московского князя, в случае конфликта Литвы и Рязани, ответчиком за действия последней [587] .

587

ДДГ. С. 162 («и князь велики… резаньскии згрубитъ, и тобе… мене обослати о том и мне его въсчунути»), 331 («а в чом… сгрубитъ, и мне о том прислати к тобе»).

Характерно в этом отношении обязательство московского князя «въсчунути» своего рязанского родственника – глагол не из юридической, а разговорной лексики, буквально означающий «увещевать», «бранить и поучать», «давать наставление с угрозами» [588] .

Разумеется, московско-рязанские отношения предполагали и обратную ситуацию, «печалование» московским князем интересов рязанского в Литве. Со ссылкой на право покровительства «сестрича нашего», великого князя рязанского Ивана Васильевича московский посол В. Загряжский от имени великого князя Ивана III передал в Вильне в 1497 г. великому князю литовскому Александру Казимировичу претензии Рязани Литве по пограничным спорам, возникшим «опосле нашего с тобою доканчивания» т. е. после заключения московско-литовского договора 1494 г. [589]

588

Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 1. М., 1978. С. 272 («Всчунивать»); Ср.: Сл. РЯ XI–XVII вв. Вып. 3. С. 160 («всчунути» – «приструнить»).

589

Памятники дипломатических сношеней Древней России с державами иностранными. СПб., 1892. Т. 1. Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-Литовским. (Сб. РИО. Т. 35). С. 236, 242.

Результатом опеки стал, что абсолютно не характерно для политики московских князей, всеми средствами стремившихся к уменьшению числа и размера уделов, территориальный рост Великого княжества Рязанского. Как выяснил Б. И. Флоря, не позднее 1448 г. пронские князья были изгнаны из своего удела и бежали в Литву, а их владения отошли дальнему родственнику, рязанскому князю Ивану Васильевичу [590] , что было невозможно без санкции Москвы.

Если после 1428 г. рязанский и пронский князья были связаны неравноправными, договорами с Витовтом, согласно которым великий князь литовский получал право руководить внешней политикой и Рязани, и Пронска против как друг друга, так и против своего московского внука, Василия Васильевича [591] , то с кончиной в 1430 г. Витовта ситуация для Рязани переменилась. В московско-рязанской договорной грамоте 1434 г. дяди, сидевшего в Москве Юрия Дмитриевича с рязанским племянником, Иваном Васильевичем имелся специальный пункт об установлении мира между Рязанью и Пронском: Иван Васильевич «со князем… с проньским и с его братьею любовь взял» [592] . Сам факт включения пункта о «взятии любви» в московско-рязанский договор говорит о том, что инициатором примирения выступал «дядя» Юрий Дмитриевич, и следовательно пронские князья Федор, Иван и Андрей Ивановичи были его союзниками в борьбе с племянником, Василием Васильевичем за великокняжеский стол. Не исключено, что изгнание пронских князей и присоединение удела к Рязани стало для них расплатой за нелояльность Василию Васильевичу.

590

Флоря Б. Н. Великое княжество Литовское и Рязанская земля в XV в. С. 182–184.

591

Хорошкевич А. Л. Документы начала XV в. о русско-литовских отношениях. С. 46; см. также: гл. 6 настоящего издания.

592

ДДГ. С. 85.

«Окончательное прекращение» и без того относительной самостоятельности Рязани Д. И. Иловайский отнес к 1456 г., обоснованно связав его с переездом осиротевшего малолетнего рязанского князя с сестрой в Москву, под опеку Василия Васильевича [593] . «На грады и на власти» Великого княжества Рязанского были поставлены московские наместники, рязанская монета чеканилась от имени московского князя и по его же «слову» действовала новая администрация [594] . Эти меры, хотя и временные, безусловно, способствовали еще большему укреплению позиций Москвы в Рязанском княжестве.

593

Иловайский Д. И. История Рязанского княжества. С. 143.

594

Лаврентьев А. В. Епифань и Верхний Дон в XII–XVII вв. Очерки истории русской крепости на Куликовом поле. М., 2005. С. 27–29, 31.

Сын и наследник Василия Васильевича, великий князь московский Иван III после кончины отца в 1462 г. продолжил традицию патроната рязанской родни. Во второй половине 1463 г. опеку сняли, и восстановленный в суверенных правах великий князь рязанский был отпущен на удел. Историки до сих пор не нашли объяснения столь нелогичному, казалось, поступку московского князя, имевшего все шансы прибавить к собственным владениям и Рязанское княжество [595] . Но, судя по всему, со стороны Ивана III это был продуманный шаг.

595

Иловайский Д. И. История Рязанского княжества. С. 143–144; Черепнин Л. В. Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. С. 816.

«Опека» 1456–1462 гг. продемонстрировала высокую, если не сказать абсолютную управляемость Рязанского княжества, достигнутую, очевидно, благодаря удачно найденному компромиссу между интересами Москвы и удельного боярства. Московские «наместницы» в это время, что характерно, не присылались «на Резань» из Москвы, а набирались из местной думной аристократии [596] . Возможно, отношения московской великокняжеской власти и рязанской боярской корпорации даже были юридически оформлены какими-то письменными соглашениями.

596

Лаврентьев А. В. Епифань и Верхний Дон в XII–XVII вв. С. 34–35.

В. Н. Татищев в сочиненном им обзоре памятников древнерусского права, «Собрании законов древних русских» когда-то отметил, что, помимо общерусских судебников существовали «законы по княжениям», и великие князья московские Василий Темный и Иван III позволили «судить по их (то есть местным) законам» в соответственно, Ростовском и Рязанском княжествах местным боярам [597] .

Применительно к Ростову К. В. Баранов предположил, что речь может идти о некоем юридически оформленном документе, корпоративной грамоте Василия Васильевича ростовскому боярству с подтверждением его прежних, шедших еще с эпохи ростовской самостоятельности, прав и полномочий [598] . Если информация В. Н. Татищева верна, то, кроме ростовской грамоты Василия Темного, должна была существовать и аналогичного содержания грамота его сына, Ивана III, рязанскому боярству. Возможно, именно этот документ с неясной характеристикой «рязанская грамота с великим князем Иваном», о содержании которой, как заметил Л. В. Черепнин, «трудно сказать что-нибудь определенное», упоминает Опись архива Посольского приказа 1626 г. [599]

597

Татищев В. Н. Собрание сочинений. Т. 7–8. М., 1996. С. 278.

598

Баранов К. В. Об общей жалованной грамоте Василия Темного ростовским боярам // Сообщения Ростовского музея. Вып. 9. Ростов, 1998. С. 31–44.

599

Опись архива Посольского приказа 1626 г. Ч. 1. С. 45; Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы XIV–XV вв. Т. 1. С. 198.