После приказа
Шрифт:
— Поверхностно мы с офицерами работаем, Пал Палыч, наскоком, — сказал он ему.
Спиваков недоуменно покрутил крепко посаженной головой, помял рукой короткие кудри с проседью и спросил:
— Отчего такие выводы делаешь? Показатели с планом по боевой вроде неплохие, осеннюю проверку как пить дать не ниже чем на хорошо выдержим… Я бы, комиссар, тебе порекомендовал…
— Мы только и делаем, что рекомендуем, — не дал до конца договорить Спивакову Куцевалов. — А черновой работы как-то чураемся, от случая к случаю берем ее на себя. А можно было бы и на отлично потянуть на проверке.
— Ну, это ты загнул. Да и не нужно нам отличной оценки. Случись что, а от этого никто не застрахован, с людьми все-таки работаем, — тогда с отличниками цацкаться
— Шаблонно думаешь, командир, — присвистнул Куцевалов, — такая концепция себя уже отжила. Вроде бы знаешь, что перестройка трактует другое мышление.
— Только не козыряй словом «перестройка»! — заерзал на стуле Спиваков и вскочил. Ему вообще трудно сиделось за столом, а тут — такой оборот принял разговор с замполитом. Он прошелся быстрым шагом по кабинету взад-вперед, что-то недовольно бормоча себе под нос. Остановился перед Куцеваловым и с обидой в голосе сказал: — Эх ты, упрекнул… Я-то подумал, когда встретил тебя, горы с таким мужиком сверну! Молодой, энергичный, с академией… Тут до тебя комиссарил один — лежал на должности, сплошную говорильню развел. Я его раз предостерег, другой… Лежит, ни черта не делает! Только речи красивые с трибуны глаголит. О перестройке, кстати, в основном. А сам втихаря не прочь был и рюмку запрокинуть. А мужики-то вокруг все видят, одни за животы от такого юмора хватаются, другие — зубы на него точат. В общем, пришлось мне ему порекомендовать… Распрощались, слава богу, по-хорошему. А теперь ты…
Куцевалов смутился:
— А что я, собственно говоря…
— Нет, ты скажи, что ты имеешь в виду под черновой работой? — в упор спросил его Спиваков.
— Работу с людьми: учить их, воспитывать, жить их заботами…
— А я что, по-твоему, делаю? С утра до ночи, как белка в колесе, а общаюсь с кем? С личным составом. Жену и детей вижу, только когда они спят. Мало?!
— Конкретности нам не хватает, Пал Палыч, неглубоко мы еще пашем, — стоял на своем Куцевалов и рассказал Спивакову о разговоре двух комбатов, невольным слушателем которого оказался. — Что же думают о наших рекомендациях и предостережениях ротные, взводные, не говоря уже о сержантах?..
— Не согласен! — отрубил Спиваков. — Каждый должен свое дело вершить. Если я буду еще с сержантами рассусоливать да командирам подразделений разжевывать и с ложки их кормить — что им-то делать прикажешь? Да меня просто на всех и не хватит! И тебя, комиссар, хочу предостеречь…
Так они в тот раз ни о чем не договорились. Правда, надо отдать подполковнику должное: Спиваков реже стал пользоваться своими излюбленными фразами, больше выслушивал подчиненных, обстоятельнее с ними беседовал. Но все равно ему не терпелось быстрее покончить с «разглагольствованиями» на одной учебной точке и бежать к другой. Видно, в крови его сидел бес подхлестывающий.
Только однажды командир полка развел канитель, волынку, словно сонная муха его укусила. Не так давно это было, когда в полку шла итоговая проверка. Куцевалову активисты доложили: в шестой мотострелковой роте два солдата дали волю рукам. Майор — сразу туда, взял еще с собой общественного дознавателя, врача, секретаря комитета ВЛКСМ. Рота только вернулась с учения с боевой стрельбой, на котором отличилась, и вот на тебе — случай, перечеркивающий все ее старания. Как ни крутили офицеры роты, сержанты, сами виновники происшедшего, драка подтвердилась. Возникла она из-за пустяка, незначительной размолвки между солдатом-первогодком и «бывалым», как он себя сам считал. Многие о ней знали, но не придали этому значения. А конфликт рос, дошло дело до взаимных оскорблений. И вот теперь факт налицо. Вернее, на лицах солдат: у одного губа распухла, у другого под глазом фонарь. В один голос оба твердили, что стукнулись о броню, когда в БМП покоряли полигонное бездорожье. А остальные поддакивали явному вранью, пока не приперли к стенке доказательствами.
— Да вы тут погрязли в ручательствах, друг другу руки моете, мозги компостируете! — распекал Куцевалов командира роты и его
заместителя по политчасти. — Пишите объяснительные, оба. А завтра коммунистов соберем и комсомольское собрание…Когда он доложил о случившемся Спивакову, тот забегал по кабинету, восклицая:
— Не может быть!.. Нет, я рекомендую внимательно разобраться. Ну, чего только в жизни не бывает — молодые парни, энергия, как у бугаев… А мы сразу — бац! — о «неуставняке» разглагольствуем. Хочу предостеречь…
— В штаб дивизии надо докладывать и в политотдел. Прокурору звонить, — как бы между прочим заметил Куцевалов.
Спиваков сразу успокоился, напустил на себя хмурый вид и сказал:
— Повременим. Спешка нужна только, когда щи вдвоем хлебаешь из одного котелка, да при смене позиции в афганских горах, чтобы душманская пуля не шибанула.
— Но есть приказ!.. — попытался возразить командиру полка Куцевалов.
— Я подумаю. О своем решении вас проинформирую. А вы пока проводите в роте то, что наметили. В коллективе нарушению дисциплины должны дать принципиальную оценку, — сухо и официально подвел черту разговору Спиваков.
Однако прошел день, другой, неделя пролетела, а о докладе в вышестоящий штаб командир полка помалкивал. Куцевалов напомнил ему об этом, Спиваков сухо отвечал: «Нет, решения пока не принял… Проверка идет!..» Когда замполит понял, что время безвозвратно упущено, и теперь запоздалое донесение будет расценено как желание руководства полка, в том числе и его, Куцевалова, скрыть проступок, а это все равно, что самому совать голову в петлю, он, как говорится, хлопнул дверью, высказал Спивакову все, что о нем думал. Резко, без обиняков. Тот спокойно выслушал Куцевалова и одобрительно сказал:
— С характером ты мужик, комиссар, молодцом… Считай, что тянул резину я специально. Проверку-то скинули… Норма! Что, незаслуженную оценку, скажешь, получили, мало с нас пота сошло?! А начали бы трезвонить о «неуставняке» во все концы, как ты хотел, все бы пошло насмарку. Нагрянули бы комиссии, следователи — потрепали б нервы и нам, и людям. Думаешь, нас с тобой по головке погладили бы за это? Черта с два! Тут пой не пой лазаря, а на орехи получай. А так мы сами меры приняли. Да и победителей не судят.
— Сами с усами, — пробурчал Куцевалов. — Это не партийный подход.
— Ты еще словом «перестройка» кольни, — набычился Спиваков и заерзал на стуле. Но на сей раз не вскочил, не забегал по кабинету. Навалившись всей своей массой на стол, который затрещал под его тяжестью, он с жаром выпалил Куцевалову, глядя на него в упор:
— Но если ты такой умный и принципиальный, то объясни мне, пожалуйста, почему меру ответственности командира подняли во как, — провел ребром ладони у горла Спиваков, — дальше некуда. А критерии оценки его работы как были дремучими, так на первобытном уровне и остаются. Если тишь да гладь в твоем хозяйстве, хотя изнутри его уже ржа разъела, ибо лежит человек на должности, то порядок! Почет тебе, награды, поощрения, выдвижения, поступай в академию — словом, и дальше подремывай. А будоражишь все и вся, душу выворачиваешь каждому наизнанку, чтобы эту ржавчину отскрести, сам же захудалые места вскрываешь, трубишь о них на всю Европу, чтобы не утонуть в застое, а в результате что?! В лучшем случае выговорешников навешают и на каждом совещании кузнечиком-попрыгунчиком сделают: мол, смотрите на него, отстающего. А то могут и под зад коленом… Примеры тебе нужны?..
— На соседей-танкистов намекаешь?..
— А разве не так? Или мы не видели, или не знали, как там командир со своими замами рогом упирался? Всех на уши поставил, ничего не скрывал, сам своими руками ЧП на свет божий выставил и что? Сняли за милую душу и разбираться не стали. И никто не защитил! Что скажешь на это? — наседал на Куцевалова Спиваков.
Майор смутился:
— О перестройке по конечному результату судят, что поделаешь, — развел он руками.
— Вот-вот, и я так всегда предостерегаю, — вскочил Спиваков и быстро прошелся по кабинету. — А у нас в полку есть результат! Хороший!