После приказа

— А как же твой? Или уже разлюбила?

— Ты идиотка? Или только притворяешься монашкой? — с иронией воскликнула Лилька. — Да сейчас надо от жизни брать все! А то — любила, разлюбила — это детсадовские сказки о Ромео и Джульетте.

— А что будешь петь, когда твой вернется?

— Что-нибудь из репертуара Пугачихи, — беззаботно сострила Лилька. — Да и неизвестно, придется ли петь — мало ли парней? Подвернется — своего не упущу.

Словом, веселая девчонка — подружка моя. Мне иногда очень хочется помчаться с ней на вечеринку к старшекурсникам в общежитие или с компанией к какому-нибудь «шефу» на дачу, или… Она зовет, уговаривает, а мне тоскливо… Но после, когда взахлеб она рассказывает о «милом вечерочке» и упрекает, что я многое потеряла, то с трудом себя сдерживаю, чтобы не вцепиться ей в пышные локоны и не оттрепать их как следует. Почему так? Неужели я и вправду совсем отсталая?

А письма Лилька писала своему солдату регулярно. Последнее время начала телеграммами забрасывать длиннющими, на двух бланках. Однажды и мне от него принес почтальон серый конверт без марки. Удивилась я, когда прочла вложенную в него записку всего с двумя фразами:

«Прошу, напиши мне все про Лильку, ты врать не будешь, я знаю. А то мне разное про нее плетут».

Я — к ней. Показываю записку. Говорю: напиши ему сама, признайся честно, не морочь парню голову, ему ведь там нелегко. (У Лильки как раз роман закрутился с одним кандидатом наук, о замужестве подумывала.) А она мне в ответ:

— Хочешь, чтобы еще тяжелее у него служба была? Нет, лапушка, я ему, наоборот, напишу о верности своей.

— Ну а замуж выйдешь, что тогда? — настаивала я.

— И тогда ему буду писать, пока не уволится, не приедет домой и сам все не узнает.

Вот такая она дрянь, эта Лилька…

На Интернациональной светлым светло. В выходные, как обычно, народу здесь уйма. И все толкутся по одну сторону широкого тротуара — наш Бродвей. Прогуливаются парочками и веселыми группами: пятьсот метров туда, пятьсот — обратно, словно на демонстрации мод. Снежок под ногами поскрипывает.

Я уступаю дорогу идущим навстречу, ни на ком не останавливаю взгляда. От одной компании отделился парень в мохнатой шапке, с длинным мохеровым шарфом, перекинутым через плечо поверх дутого стеганого пальто.

— Девушка, вас как зовут? Меня — Валерий.

Он открыто улыбается, заглядывая мне в глаза, большой и пушистый, как мишка. Я молча обхожу его, но парень догоняет меня и идет рядом:

— Какая вы строгая и грустная — так нельзя! — продолжает он заигрывать. — Симпатичным девушкам вешать нос не к лицу. Хотите, я вам поведаю веселенькую историю…

Валерий, не отставая от меня ни на шаг, рассказывает байку о фантастических пришельцах, которые искали на земле эталон мировой красоты… И как преследовали их забавные приключения…

Я слушаю его треп совершенно рассеянно и безразлично. Мне только показалось, что прохожие обращают на нас внимание, бросают заинтересованные взгляды.

— Мне сюда, — равнодушно говорю я ему и взбегаю по лестнице в здание Главпочтамта.

Я подхожу к окошечку, беру телеграфный бланк и пишу:

«Средиземное море. Матросу корабля «Гремучий» Алексею Конышеву. Люблю, жду. Оля».

Когда вышла на улицу, Валерий обрадованно восклицает:

— Наконец-то! Так вот, я продолжаю… Или нет, давайте пойдем в кино? Вот… два билета на «Казино» — потрясный фильм!

Я стою в нерешительности. Что-то в Валерии мне импонирует: то ли его искреннее радушие и эмоциональность, то ли добрые глаза, то ли улыбка, похожая на гагаринскую. Как-то само собой у меня вырывается:

— Хорошо, пойдем…

НЕ ТОЛЬКО ГОРЫ ВЗБУНТОВАЛИСЬ

— Значит, как я понял, вы, Ефим, напрочь отрицаете неформальные отношения между людьми? — спросил полковник Ильин литератора, недовольно поморщившись.

— Да, Игнат Иванович. С ними необходимо бороться повсеместно!

— Не соглашусь я с вами, друг мой, — покачал Ильин головой. — По крайней мере, для армии, думаю, такая концепция не подходит. Тогда, действительно, у нас будут, как вы говорите, одни солдафоны, роботы какие-то. Но сначала картина проявится в других сферах нашего общества. Все же армия — плоть от плоти…

Ильин отвернулся, потирая воспаленные глаза. Он чертовски устал. Сказались длительный перелет и изменение часового пояса, нудная дорога, по которой они добирались до районного штаба по борьбе со стихией. И теперь, кажется, вечность прошла, как они трясутся в фургоне санитарного «пазика», прорываясь к бедствующим селениям через пробки самосвалов и другой техники, милицейские и воинские оцепления. За это время они с Ефимом успели сдружиться, больше говорили, о пустяках и грядущих непростых делах, связанных, как понимали, с испытаниями и волнениями. И только сейчас затронули в разговоре тему, выяснение которой началось между ними еще в Москве. Затронули, точно больную мозоль, сразу изменившую тон, казалось, уже сложившегося общения друг с другом: стали сухо чеканить заумные слова.

За окнами фургона проступало серо-белесое утро. На востоке посветлело стоячее море сплошной низкой облачности. В этом раннем свете можно было разглядеть кривые и мохнатые от обволакивающего тумана нагромождения скал, выглядывающие точно айсберги. Дорога петляла между ними черно-коричневой лентой, спускаясь в парящую мглу.

— Я, наверное, ляпнул не то, — услышал Ильин после некоторого молчания голос Ефима с нотками досады. — Я, конечно же, не учел, что неформальные отношения бывают положительными. Имел в виду только негативные неформальные группы и объединения…

Полковник снова повернулся к писателю. Тот сидел на обитой дерматином скамье напротив, устало вытянув ноги и привалившись к металлической стенке, от которой по бокам от него выпирали полукольца с мудреными замками для крепления носилок. Вид у Ефима был замученный; обычно аккуратно уложенные вьющиеся волосы теперь торчали патлами, под расстегнутым плащом болтались скомканный у тонкой шеи шарф и сбившийся набок галстук. Его лицо стало серым, заострилось, осунулось, бесцветный взгляд уставился в потолок.

— Давай, Ефим, вздремнем чуть-чуть, — мягко сказал Ильин. — Мы еще наспоримся, найдем время…

Отворилось окошко между кабиной и салоном, просунувшийся в него узкоглазый капитан медицинской службы объявил:

— К реке подъезжаем, товарищ полковник. Ох и шумит, уже слышно… Наши должны переправу навести. Если не успели, то полковую колонну тут нагоним.

— Вот как! — оживился Ильин. — Хорошо, Ким, посмотрим, посмотрим…

Их встретил майор Куцевалов. Ильин его сразу узнал, но ничуть не удивился. Заметил только довольно: