После третьего звонка

Попытку Таня хладнокровно пресекла.

– Ты слишком увлекся. Паяцев я люблю только в оперном исполнении. Желательно в итальянском, - холодно объяснила она.
– И вообще я ухожу.

Крашенинников молча отправился за ней. Они вышли из подъезда. Мелкий, точно просеянный через сито осенний дождик спугнул со скамейки кошку.

– Ну, а ты чего идешь?
– скорбно обратился Виктор к дождю.
– Тебе чего надо? Не видишь, мы гулять вышли? И ты нам, пожалуйста, не мешай.

Дождь не послушался.

– Не стыдно?
– грустно спросил его Виктор и повернулся к неслышно идущей рядом, тихой Тане.
– А свой телефончик ты мне дашь?

Дождю стыдно не было. Таня молчала, словно раздумывала, стоит или не стоит давать номер телефона.

– Твердыня!
– пробормотал Виктор.
– Бастилия! Но, если мне не изменяет память, и ее взяли, Танюша. Вот только не помню, приступом или осадой? Поотшибало память!

– Сбросили атомную бомбу!
– сообщила Таня.
– Одну - на Хиросиму, вторую - на Нагасаки, а третью - на Бастилию. Вот как обстояло дело, Витюша!

– И все янки проклятые?
– легко продолжил обрадовавшийся Виктор. - Неужто до таких кошмариков додумались? Вот ведь до чего докатились!

– Они самые, Витюша!
– подтвердила Таня.
– Империалисты окаянные! И загнивающие! Во Вьетнаме сперва здорово потренировались.

– Какой бы мы отличной были парой, - неожиданно вполне серьезно, резко изменившимся тоном сказал Виктор и остановился.
– Мы с тобой очень подходим друг другу, заметь!

– Что-то пока не замечаю, - прохладно отозвалась Таня, продолжая идти.
– Из чего это следует? И слова переврал...

– Ты обидно равнодушна ко мне, Татьяна!
– заявил Виктор, отправляясь за ней.
– Уж как я ни стараюсь, как ни бьюсь, просто из кожи вон лезу, чтобы тебя пленить и очаровать, а многого не достиг! Все мои усилия пропадают втуне.

– На Земле ничего не пропадает совсем и не возникает из пустоты, - философски изрекла Таня.
– А скажи мне, художник, что ты рисуешь?

– Пишешь, - мягко поправил ее Виктор и улыбнулся в темноте в сторону, чтобы Таня не увидела его улыбки.
– Рисуют дети. О художниках принято говорить "пишут". Как о писателях. Даже не знаю, почему. А пишу я сейчас триптих о войне...

Соврал он спокойно, легко, сам не зная, для чего, просто так, по привычке непрерывно бойко болтать, сочинять и выдумывать.

– Будешь мне позировать?

– В качестве жертвы Освенцима?
– бесстрастно справилась Таня и, словно доказывая справедливость своих слов, прикоснулась к нему худым, остро выступающим бедром.

Растерялся даже находчивый Крашенинников, хотя сразу же быстро, почти автоматически, прижался к бедру потеснее.

– Ну, Таня, - пробормотал он, - это уж слишком... Почему именно жертва?

– А тогда кто же?
– продолжала Таня.
– Я тоже очень пытливая. И мне ведь нужно знать, на что я иду, и хорошенько выяснить все обстоятельства, чтобы решить, соглашаться или нет. Очевидно, во мне тебе мерещится образ юной партизанки с одухотворенным лицом? Или какой-нибудь Анки-пулеметчицы? То бишь Таньки-летчицы?

– Таня, - вдруг снова останавливаясь, тихо сказал Виктор, - а мы с тобой действительно очень подходим друг другу. Ты подумай... Я говорю абсолютно серьезно.

Это и впрямь была редкая для него серьезность. Таня покосилась на своего кавалера. И пообещала подумать. На том они в первый их вечер расстались.

5

Виктор возвращался домой, без конца проверяя, цел ли в кармане драгоценный листок с номером ее телефона. Листок был на месте. Едва добравшись до квартиры, Виктор бросился звонить. Прокрутив диск, он мельком взглянул на часы - поздновато. Она, наверное, уже спит. Но Таня взяла трубку почти сразу. Правда, голос у нее был сонный.

– Это я, - сообщил Виктор и умолк.

Желтый фонарь за окном смотрел на Виктора странными Таниными глазами, одновременно насмешливыми и печальными. Она одна умела так смотреть.

– А я - это кто? - поинтересовалась Таня. - "Я" бывают разные!

– Винни-Пух! - представился Виктор. - Гулял-гулял тут без тебя под дождем, очень соскучился и решил позвонить. Прости, что поздно.

– Прощаю, - сказала Таня.
– Но не очень понимаю, почему ты так быстро заскучал. Мы же простились час назад!

– Да я и сам не слишком понимаю, - честно признался Виктор.
– Захотелось - и все! А потом я забыл спросить, где ты учишься и откуда знаешь Татку.

– Это серьезная причина для позднего звонка, - согласилась Таня.
– Я уже оценила твою тягу к знаниям. Отвечаю по порядку: учусь во ВГИКе, а с Таткой мы в детстве жили рядом на даче. У ее родителей своя, а мои там несколько лет подряд снимали. Я удовлетворила ваше любопытство, сударь?

– Не совсем, - заявил Виктор. - Ты что, киноактрисой будешь?

– Не совсем, - в тон ему отозвалась Таня.
– Учусь на сценарном, так что буду всего-навсего писать сценарии для кино. Что вас еще интересует в моей биографии? Отчество? Национальность? Вес?

– Ну, твой вес я и так прекрасно знаю, - неожиданно заявил Виктор и тут же выпалил точное число.
– Не ошибся?

– Не-а, - изумленно протянула Таня.
– Это потрясающе! Как ты догадался?

Будущий художник удовлетворенно хмыкнул.

– Я же говорил, что я талантливый, но ты не верила. Я еще и не то могу! А у Татки где дача, в Простоквашине?

– Нет, в Муми-доле. Места замечательные! И муми-троллики кругом! Хочешь набиться в гости? У них теплый дом, можно ездить весь год, только, по-моему, они на зиму закрывают.

– Ну, его легко открыть, - в раздумье произнес Виктор.
– Меня, кажется, осенило... Да, это настоящая мысль! Но я расскажу тебе все завтра, Танюша. Спокойной ночи!

Виктор долго неподвижно сидел с телефонной трубкой в руках, слушая короткие гудки отбоя и вспоминая стремительно пролетевший вечер, начавшийся Таней и Таней окончившийся. "Чтобы день начинался и кончался тобой", - пожелал он телефонной трубке и опустил ее на рычаг.

Теперь предстояло осуществить внезапно родившийся замысел.

На следующее утро Виктор разыскал Татку в институтских коридорах еще до начала лекций и, неучтиво схватив ее за рукав, решительно оттащил в сторону.

– Ты сбрендил?
– спросила откровенная и тоже не очень вежливая Татка.
– Можно поделикатнее обращаться с дамой!

– Татусик!
– зашептал, не обращая внимания на ее реплику, Виктор.
– Скажи мне, как поживает Таня?

– Нет, ты окончательно ополоумел!
– возмутилась Татка.
– Вы только вчера вечером с ней расстались! Позвони, в конце концов, и спроси!