Последнее испытание

– Она что, отправится в тюрьму? – оживляется Донателла, которая явно очень ждала последних слов Марты. По выражению ее глаз видно, что, услышав их и представив себе Иннис за решеткой, она возликовала, но тут же пожалела о том, что не смогла сдержать себя.

– Возможно, – отвечает Марта.

– Раз уж об этом зашел разговор, Кирил, – говорит Стерн, – я полагаю, что мы могли бы договориться о подобном соглашении для вас, причем очень выгодном.

– Насколько выгодном? Настолько, что меня не посадят в тюрьму?

– Скорее всего, срок удастся сократить до минимального. Скажем, можно будет ограничить пребывание в федеральной тюрьме самое большое до полугода – а может, добиться, чтобы оно оказалось еще короче. А остаток заменить на домашний арест.

Стерн переводит взгляд на Марту, словно просит ее подтвердить его слова. Та кивает.

– Я не согласен, – заявляет Кирил. – Я не сделал ничего такого, в чем могу признать себя виновным.

Стерн, Марта и Донателла молчат – их вынуждает к этому тот факт, что несколько недель процесса показали, насколько неоднозначной является вся ситуация в целом и насколько сомнительна в этой связи последняя фраза Кирила.

– Признать себя виновным – это еще хуже, чем получить обвинительный вердикт от жюри присяжных, – добавляет Пафко. – Вот это я как раз и назвал бы незаконным действием.

Гордость. Самолюбие. Желание создать о себе благоприятное впечатление. Все это Стерн видел и слышал множество раз. Но это всегда бессмысленно.

– Могу я спросить, Сэнди? – подает голос Донателла. – Этот новый процесс – когда он состоится?

– Может, месяцев через шесть. В общем, в течение года.

При этом ответе глаза Донателлы снова загораются – почти так же, как при мысли о том, что Иннис окажется в тюремной камере.

– А вы и Марта будете меня защищать? – в свою очередь интересуется Кирил.

Стерн ждал этого вопроса. Он делает небольшую паузу перед тем, как ответить.

– Нет, Кирил, – говорит он. – Если я буду честным с самим собой, мне придется признать, что это дело с самого начала было чисто физически мне уже не по силам. Я вроде старого мула, который мечтает только о том, чтобы вернуться обратно в стойло. Я обещал Марте и самому себе, что этот процесс станет для меня последним. И так и будет. Для меня огромная честь представлять ваши интересы, но в этой стране полно замечательных юристов. Мы подберем вам прекрасного защитника. Кстати, смена адвоката может отложить повторное разбирательство на куда более долгий срок – если, конечно, вас это устраивает.

Хотя Стерн до сих пор не задумывался об этом, отмена обвинения в убийстве и сведение противостояния с федеральным прокурором и его людьми к ничьей – это результат, который можно считать весьма достойным завершением долгой и успешной карьеры. Когда адвокату удается добиться того, что его клиент избегает тюрьмы, это всегда исход, который с полным основанием можно рассматривать как победу.

Кирил напряженно размышляет. Сейчас он, пожалуй, выглядит куда более сосредоточенным, чем когда-либо в течение нескольких последних недель.

– Сэнди, мой дорогой друг, совершенно не очевидно, что на следующем процессе все сложится для меня лучше, чем на этом. Если судебное рассмотрение дела продолжится, как судья объяснит внезапный отказ от обвинения в убийстве?

– Судья просто скажет, что это обвинение присяжные больше не должны учитывать и что им не следует принимать во внимание какие-либо доказательства на этот счет. Но, Кирил, ее слова, конечно же, не смогут вычеркнуть из памяти членов жюри рыдающих родственников погибших. Да и кому такое под силу?

– Значит, она тем самым скажет присяжным, что представители обвинения – лжецы?

– Никто никогда не знает наверняка, к каким выводам могут прийти присяжные в такой ситуации. Скорее всего, они решат, что у обвинения что-то не сложи-лось.

– А разве не было бы лучше, чтобы присяжные продолжили рассмотрение дела, зная, что прокуроры, которые всячески поносили меня как убийцу, оказались неправы?

Разумеется, это очень сложный и неоднозначный вопрос. Некоторые адвокаты защиты, которые считают, что поднаторели в определении настроений присяжных заседателей, в самом деле могли бы сделать вывод, что прежний состав присяжных будет снисходительнее к Кирилу, чем жюри, собранное для нового процесса. Но Стерн, однако, придерживается той точки зрения, что процессы по уголовным делам – вещь сиюминутная, имеющая краткосрочные горизонты. Адвокат действует, исходя из того, что он может сегодня сделать для того, чтобы его клиент остался на свободе. Ни у кого нет хрустального шара, помогающего предсказывать будущее. Вполне может случиться так, что через год Кирила вообще не будет на скамье подсудимых.

– По нашему мнению, Кирил, продолжение процесса тоже таит в себе много рисков. Все может сложиться как угодно. Может случиться и так, что присяжные сконцентрируются на оставшихся пунктах обвинения и вынесут по ним обвинительный вердикт. Невозможно предугадать, как именно люди, не обладающие юридическими знаниями и по сути посторонние, истолкуют ту или иную ситуацию.

Кирил кивает, еще какое-то время раздумывает, а затем говорит:

– Я думаю, что лучше продолжить.

Донателла не может сдержать своего отчаяния.

– О Кирил! – восклицает она и поворачивается к Стерну и Марте: – Вот уже сорок лет он действует так, как будто положение нобелевского лауреата дает ему право верить во все, что его устраивает.

Донателла преувеличенно громко цокает языком и закрывает глаза. Ее муж явно не впервые слышит от супруги эти слова.

– Ты можешь представить какое-то конкретное возражение? – спрашивает он.

– Конечно, могу. Ты что же, в самом деле считаешь, что разбираешься в ситуации лучше, чем твои юристы?

– Почему бы и нет? Я клиент. Это мое право.

Кирил смотрит на Стерна и Марту в ожидании поддержки. Но Донателла не собирается успокаиваться.

– Твое право? – с возмущением повторяет она. – Сэнди, разве нет пословицы про тех, кто пытается выступать в качестве собственного адвоката?

Стерн предпочитает не отвечать.

– Значит, по-твоему, я дурак? – возмущенно осведомляется Кирил.

Судя по всему, супруги затронули одну из самых болезненных тем, омрачавших их брак долгие годы. Похоже, Донателла не в первый раз оскорбляет супруга подобным образом, а он, по-видимому, всегда реагирует на это с негодованием.

Донателла, что неудивительно, отвечает ему с явной злостью и изрядной долей ехидства:

– Да, ты дурак. Причем уникальный в своем роде. Потому что ты в любой момент можешь убедить себя в том, что пребываешь именно в том воображаемом мире, который считаешь для себя приемлемым. В том мире, который тебе удобен и приятен.

Иннис, припоминает Стерн, также говорила о склонности Кирила жить собственными иллюзиями. Это, в частности, может служить объяснением того, как человек, гордясь собой, может принять Нобелевскую премию за исследование, которое он украл, или выпустить на рынок лекарство, не предупредив пациентов, что оно может иметь смертельно опасные побочные эффекты.