Последние каникулы, Шаровая молния
Шрифт:
Она вспомнила сейчас о своем письме ему - плохое, нечестное письмо получилось,- и решила утром взять его из ящика обратно и написать новое и в нем сказать то, что он не знает: и о Тане, у которой вечером от тяжелой работы немели ноги, и о Вовике, который однажды вдруг спросил ее совета, как ему быть с девчонкой ("Влюблена она в меня, понял? А я люблю ее. Вот такая разница, секешь? А тронуть ее страшно, поломается девчонка! Что делать?" "Жди",- ответила она тогда Вовику, Он помялся, не решаясь спросить, и все-таки не спросил. "И я жду,- сама сказала ему Оля.- Ну, иди, а то заметят, что ты серьезно разговариваешь"), и о Вале Кочеткове, который из месяца в месяц, пока набирался отряд, твердил: нужно дисциплина, железная
– и оказалось: этого так мало! И еще ей хотелось объяснить Вадику в письме, что сейчас ее долг перед матерью и братишками выше ее долга перед ним. "А почему?
– спросила она себя.- Да потому что жизнь - борьба",- вот так просто ответила она себе. Жизнь - борьба, и ты отстаиваешь свое право прожить ее так, как ты задумал, и, получается, каждый день надо обороняться от соблазнов и искушений других, не своих путей. И матери надо бороться сейчас за троих, потому что отец и за себя-то постоять не может. Другое дело - совсем освободить ее от заботы о насущном для себя. И самый простой способ - выйти замуж за Колю, ведь Вадик так далеко и ничего этого не знает. "Что же мне делать?
– думала она,- Какое письмо вместит это? И не найду я слова для него. Ах, если б Вадик был рядом, я рассказала бы ему и о Тане, и о Вовике то, что он не знает про них, и о Ведьме, с узелком ее грехов, черного... О ее конечной вере в чью-то доброту..."
Затворила двери почтового отделения, наложила тяжелый засов, достала из тумбочки канцелярского стола подушку и настроилась подремать до утра - нежного, розово-мглистого, тихо начинающегося у самой земли. Но в час ночи под окнами кто-то начал ходить, трещать в кустах ветками. Оля громко крикнула: "Вот я вас, полуношники!" - и долго улыбалась, вспоминая чай с вяленой рыбой. Потом кто-то негромко и настойчиво начал стучать в двери.
– Кто там?
– строго спросила Оля.
– Открой, свои,- раздался знакомый голос, и, помедлив, Оля скинула засов.
– Здорово!
– сказал Коля и улыбнулся, и опять у него на щеках появились ямочки, будто и армии за ним не было и двух лет не прошло.
– Здравствуй.- Оля подала ему руку.
– И только-то?-Коля потряс ее руку, удержал и потом, напряженно улыбаясь, несильно потянул к себе. Оля выдернула свою руку.- Значит, так? А, Оля-доля моя? Выходит, все?
– Ты не обижайся, Коля,- сказала Оля и прошла за барьер, села у коммутатора. Коля подошел, оперся руками о барьерчик.
– А красивая ты! Даже красивей, чем была, не смейся.- Он все рассматривал ее, неторопливо, ласково.- Слышу - приехала, а в клуб не ходишь. Ждал. Мать сегодня твоя заходила, ага! Ну, я и пришел поговорить. Поглядеть. Выходит, не получилось тебя там?
– спросил он.- Да ты не бойся поговори, я шуметь не стану. Ты как летом писать бросила, так я все понял. Бывает... Только не думал я, что ты сюда вернешься. Насовсем?
Оля взглянула на него, одетого чисто, спокойного, на его светлое и хорошее лицо и кивнула.
– А может... ну, встретимся? Походим... Я ничего тебя спрашивать не стану, не бойся!
– Я не боюсь, Колюня,- называя его прежним именем, сказала Оля.
– А чего ж тогда?
– Я другого люблю. Я жена ему.- Она прямо посмотрела ему в лицо.
– А-а-э!.. Там? Ну, молчу!.. И про нас ему рассказала? Ну, про слова твои, обещание? И он, гад, как ни в чем?-Коля перевел дыхание.- Ну, ясное дело. Надо было мне тебя перед призывом... Помнишь?
Оля покраснела, отвернулась и позже, собравшись, ответила:
– А я бы встретила его там и возненавидела тебя теперь - раз уж так случилось, так и было бы. Это судьба, Колюня. Я люблю его. И сейчас на мне греха нет. А тогда был бы.
– А он что, бросил тебя? Гад он грязный! Кончил бы его!..- Барьерчик под
его руками скрипнул.– Полюбишь -все поймешь,- тихо сказала Оля и не сдержала вздох, и Коля поднял голову, посмотрел на нее.- Ты еще не любишь, Колюня. Жизнь нас с ним развела. И с тобой тоже. Потом простишь меня, когда полюбишь.
– Я еще приду?
– Коля задержался у порога.- Можно?
– Заходи, если хочешь.- Она подождала, когда он уйдет, и, с трудом поднявшись, закрыла дверь. И стало тихо.
Наш гений зреет в тиши собственных пространств и времен.
Вполглаза, прислушиваясь к дыханию своего дома, спали матери.
Оля заснула под утро, устало, не расслабляясь лицом, сведя брови, и сны у нее были короткие, обрывистые. И утром, разбирая почту, отштемпелевала свое письмо, не переписав его. А Вадик вернулся домой поздно, дома все уже спали, но до утра ворочался, не мог уснуть, изнемог в борьбе с подушкой.
А Машка среди ночи внезапно проснулась и тихо встала, взяла бумагу, краски и ушла на кухню.
Лучше всех спал Витька. Сразу же провалившись в нестрашный колодец, он все падал и падал в него, а потом его обступила тьма, и он, как ночная птица, полетел в ней, размахивая руками. Все дневные разговоры, лица, мельком и пристально рассмотренные днем,- все возвращалось к нему в этом полете. И только по тому, как тяжелело его тело, Витька знал, что все увиденное останется с ним навсегда.
– Я не позволяю тебе, слышишь?
– крикнула мама и бросила только что закуренную сигарету в пепельницу.
Машка сидела, сложив руки между коленей, и смотрела в пол - мама сразу же запретила ей вмешиваться,- Это даже... не романтика! Это глупость! Это!..
– Я должен поехать,-тупо повторял Вадик, Они спорили уже второй час, с той минуты, как он объявил что уезжает не на юг, а к Оле, и объяснил, почему. Мама дала ему высказаться и теперь все время повторяла и повторяла: "Не позволяю!"
– Вадик!-Мама тронула его за руку.- Это глупость: вместо Кавказа провести отпуск в том городишке, или что там, деревня?
– Я должен поехать. Ты же читала?!
– Ну и что я прочла?
– Мама схватила короткое Олино письмо, заглянула в него, потом взяла Витьки ну бумажку: "Оля круглый день плачет, а ты не пишешь, дорогой друг Вадик. Приезжай, а то она помрет на днях. Мне очень понравились марки..." - прочла она.- Это так... неестественно. Этот мальчик пишет одно, Оля пишет другое,.. Ну, хорошо, я скажу: я боюсь, что тебя там попросту женят! Ты не знаешь женщин, Вадик, это такие хитрые и расчетливые существа!..
– И ты?
– подала голос Машка.
– Замолчи!
– крикнула на нее мама.- Я не против того, чтобы ты женился, нет! Но подожди! Да, сынок, я понимаю - два месяца рядом, это много. Но жизнь прожить - это не поле перейти...- И когда Вадик скривился, она пояснила: - Ведь ты мне рассказывал, вы шли через поле, ну, помнишь?..- И Вадик покраснел - все сейчас оборачивалось против него и Оли, а Машка опять встряла:
– Мама, не пошли!
– Выйди!
– зло сказала мама. Машка поднялась и ушла из кухни в комнату. Мама закрыла за ней дверь,- Вадик!
– Мама обняла его, прижалась головой к щеке.- Я все видела - ты влюблен в нее, конечно. Я не спорю! Она славная, милая, но подумай, она девочка, провинциалочка, без образования, без желания учиться...
– - Она не хочет учиться просто ради диплома,- с тоской промямлил Вадик.- Почему ты все видишь не так, а иначе?
– Я знаю жизнь,- мама горько усмехнулась.- И поэтому не позволю тебе ехать туда.
– Я должен поехать,- почти неслышно произнес Вадик.- Я поеду за ответом. Это не ее письмо, я знаю.
– Хорошо. Ты поедешь, но после того, как вернешься с юга. У тебя будет еще несколько дней. Что такое три недели, если у вас серьезные чувства?- У нее даже голос зазвенел от сдерживаемой улыбки.