Последний Персидский поход

Оставив рулить Славика Карасева, Никитин с Шурой угнездились в курилке, перевести дух и поделиться впечатлениями, мыслями и соображениями.

– Хрень все это, - сказал Шура, затянувшись сигаретным дымом.

– Что?

– Да воин утопший этот. Жаль, конечно, дурака, но он сам виноват.

– Хрень – не хрень, но Кирпичу звание задержат. И Ваське роты не видать, как своих ушей. Да еще комиссия эта гребаная, чтоб им век воли не видать!

– Звание ему, один черт, все равно задержали бы. Не за это одно, так за другое. Ты же знаешь, как Петрович «любит» Чэ-Пэшников. Получит майора на Родине. Василию могут вкатить неполное соответствие, но взыскание – не триппер, поносит и сбросит к праздникам. У Кирпича замена в декабре, так что ротным ему быть, вот увидишь. Если только «варяга» не пришлют.

– А могут.

– Не должны. Вася-то уже аттестован, при делах, а «варяги» по полгода только в наши дела въезжают. Комиссия? Мало, что ли, мы их видели? Как приехали, так и уедут. Ну, «вскроют» кучу недостатков, а мы дружно бросимся их «устранять». Что у нас еще?

– Гоголь, Николай Васильевич. «Майская ночь, или утопленница».

– Утопленник, - поправил Никитина Шура, – Но тут, мне думается, что наша с тобой виктория в значительной степени смягчит сердца вышестоящих начальников. Таких результатов, как у нас сегодня, насколько помню, не было несколько лет, и не только в нашей бригаде.

– Еще у нас парочка килограммов этих… как бы денег.

Фигня! – отмахнулся Шура, – Они, наоборот, играют в нашу пользу. Все видели, как они к нам попали, и что других денег там не было.

– Ты Касымычу это объясни.

– Да я с ним вообще разговаривать не стану! Если надо, объясняться буду только с Кузьмичевым. Тебе тоже советую.

Некоторое время они дымили в молчании.

Тем временем лейтенант Карасёв выгнал на улицу весь личный состав роты, заставив его прихватить из каптерки все свои вещмешки и дембельские чемоданчики, роль которых выполняли объемистые и прочные кейсы-«дипломаты» из «Военторга». Уехать с таким на дембель считал делом чести каждый «интернационалист».

– Молодец, Карась! – одобрил Шура действия подчиненного. – Пошли, посмотрим.

Офицеры оторвали наши «пятые точки» от скамейки и пошли к строю.

– Смирно! – рявкнул Карасев, собираясь докладывать по форме.

– Вольно! – лениво козырнул Шура, – Продолжайте!

Бойцы со скучными физиономиями выворачивали вещмешки.

Особенно скучными были выражения глаз у обладателей дембельских чемоданчиков. Но, куда денешься, приходилось открывать и демонстрировать их содержимое.

Осмотр начали с первого взвода. Шура, как и обещал еще в позапрошлый «выход», занялся внимательным изучением дембельских альбомов. В них он, впрочем, ничего предосудительного пока не нашел и продолжил осмотр. На всякую мелочевку, типа грошовых наборов сомнительной косметики, баночек с модными в провинции «блестками» для лица, ногтегрызок, даже индийских презервативов офицеры не обращали внимания. Удастся протащить все это через таможню – их счастье.

– Ба! А это что такое? – раздался «ласковый голос ротного.

На дне одного из «дипломатов», тщательно замаскированный газетой «Красная Звезда», покоился глянцевый журнальчик с абсолютно неодетой гражданкой восточноазиатской наружности на яркой обложке. Название было набрано с намеренными ошибками, “Penhowse”

– Где взял? – поинтересовался Шура, бегло просматривая страницы с голыми красотками – всеми, как одна, с характерным раскосым разрезом своих бесстыжих глаз.

Младший сержант Забелин, владелец кейса с непристойным содержимым, потупил ясны очи долу, и ничего не ответил.

– Руки-то как, не болят? – иронически осведомился Шура, похлопывая себя свернутым в трубочку журналом по ладони.

– Что? – Не сразу врубился младший сержант.

Зато врубились остальные бойцы. Раздался дружный гогот.

– Отставить! – Прикрикнул Балаганов, – Так откуда дровишки?

– Я… нашел его, товарищ капитан! Кто-то в клубе оставил, а я себе взял. Я…

– Все ясно. Находчивый ты наш! После вечерней поверки – ко мне! На вечернюю порку. Понятно?

– Так точно, товарищ капитан,– совсем погрустнев, отозвался уличенный любитель обнаженных китаянок. Загрустил он, скорее, даже не от предстоящего объяснения с командиром роты, а оттого, что вожделенный журнал уплывает у него из-под носу.

Едва Балаганов успел засунуть скрученный журнал в карман своей «песочки», как не к ночи помянуй, появились особист – тот самый старлей, которого Никитин заприметил во время триумфального прибытия в батальон, вынырнул из-за угла казарменного модуля. Приблизившись к строю неторопливым, как бы скучающим, шагом, особист подошел к Шуре и, козырнув, представился:

– Старший лейтенант Угаров, особый отдел.

– Командир первой роты капитан Балаганов, - откозырял в ответ Шура.

Они обменялись рукопожатием.

Представляться и здороваться с Никитиным и Карасевым «особняк», видимо, счел необязательным. А про них, мол, он и так про все знает.

Стоя совсем рядом с ним, Никитин обратил внимание на его идеально ухоженные ногти. Не иначе, делает себе ежедневный маникюр.

– Готовимся к войне? – поинтересовался молодцеватый и подтянутый, как балерун Большого театра, служитель щита и меча.

– Стараемся потихоньку, - лениво отозвался Шура, но Никитин, отлично ротного, сразу заметил, что за этой демонстративной ленцой скрывается настороженность.

Старлей ничего не уловил.

– Досмотр личных вещей? Это правильно!

Шуру покоробило: какого черта он тут нам оценки по поведению ставит?

– Что-нибудь запрещенное нашли? – не унимался Угаров.