Последний секрет на троих

– А что, у Ишутиной свет в окнах горел?

И Есения Семеновна крепко задумалась. Свет у Тони горел долго, это точно. Но вот в тот момент горел или нет?

Она даже зажмурилась, пытаясь вспомнить. И через несколько минут поняла, что без света не смогла бы так отчетливо рассмотреть мужчину. Ведь когда света в окнах Тони не было, не видно было куст жасмина, давно переросший забор. Только очертания его густых веток. Этот жасмин давно не давал ей покоя. Уж как она просила Тоню откопать ей отросток, та ни в какую.

– Трону корень, куст погибнет, – так она всегда отвечала Есении Семеновне. – Я его с выставки привезла. Много лет назад. Долгие годы красоту такую растила. И теперь из-за твоей блажи, Еся, буду ее губить? Не-ет. Вот если снова поеду на такую же выставку, привезу тебе отросток…

На выставку Тоня больше не поехала. Теперь уже и не поедет. И жасмин сгубил пожар. Но вот в тот момент, когда человек стоял у низкой калитки Тони и смотрел на дом, Есения Семеновна точно куст жасмина видела. И мужчину. Значит, свет горел.

– Было это глубокой ночью. Но свет в доме горел. Правильно я понимаю?

– Правильно. Я раньше двенадцати никогда не поднимаюсь. Ближе к часу первый раз встаю. А тут уж раз третий вставала, точно. Наверное, часа три ночи было.

– Хорошо. – Николаев с кивком поднялся со стула и вернул его обратно под окно. – Нам, возможно, придется провести опознание, Есения Семеновна. Вы не против?

– Я не против. – Она поднялась с диванчика, одернула юбку.

– Но это, если мужчина, которого вы видели у калитки Ишутиной, не захочет сотрудничать.

– Почему не захочет? – Вытянула она шею. – Он ведь тоже в полиции работает. Должен понимать.

– Да, должен. – Николаев направился к двери. – Он просто может не захотеть.

Глава 9

Еще не совсем проснувшись, он протянул правую руку, нащупал гладкий голый живот и погладил его. Живот был не его. Насти Якушевой. И он отвечал всем требованиям и стандартам красоты: плоский, с кубиками мышц под загорелой нежной кожей, с красивой ямочкой пупка, куда Настя вставила замысловатое украшение.

Она была очень красива – эта девушка, с которой его свело неожиданное вмешательство Сониной сестры. Вспомнив об Антонине, Мелихов скривился.

Отвратительная баба! Подозрительная, мстительная, властная. Как она с ним разговаривала в тот самый первый день их знакомства!

– Ты кто такой вообще? – гневно шипела она, отправив Соню в магазин за какой-то ерундой.

Магазин был предлогом. Антонине необходимо было выдворить Соню из дома, пока она станет препарировать ее мужчину. Что она и попыталась сделать.

– Заткнись, – коротко бросил он, когда Ишутина вдоволь нашипелась. – Заткнись и слушай сюда…

И он применил к ней всю силу своей полицейской власти. Пугал и сыпал угрозами. Припоминал все ее прежние и нынешние грешки. Он же не просто так приехал, он готовился.

– Это все мелочовка, – проронила она, крепко задумавшись.

– Из любой мелочовки можно слепить огромный ком, который с горы. А? Нет? Что скажешь? Тебе ли не знать, как это можно сделать!

И Женя немного поупражнялся, фантазируя.

– Мент ты поганый! – скрипнула зубами Ишутина, когда он замолчал.

– Согласен. И то, что я тебе тут нарисовал, еще цветочки. Ягодкам быть, сунь ты нос в наши с Соней отношения.

Антонина сидела напротив него за кухонным столом и смотрела со звериным оскалом. Он даже отодвинул стул немного, честно, боялся, что она кинется и станет рвать его горло острыми зубами.

– Суну, не сомневайся. И ходи, сволочь такая, и оглядывайся! С этого дня спокойной жизни у тебя не будет, так и знай…

Сказала и ведь сделала. С того дня у Жени началась череда мелких приключений премерзкого свойства. То колеса на старой тачке за ночь спустятся, причем все четыре. То бампер кто-то у магазина снесет в слепой зоне. То начальству кто-то настучит, когда он решит в рабочее время своими делами заняться.

Он не нервничал, набрался терпения в надежде, что когда-нибудь Ишутиной вся эта хрень надоест и она оставит их с Соней в покое.

Нет. Не оставила. Пошла дальше. Она направила к ним в отдел Настю Якушеву. На практику. Не сама, конечно, через своих знакомых. Но искушение она для Жени придумала. И он не выдержал…

– Который час? – сонно заморгала Настя, приподнимая голову с подушки.

– Спи. Рано еще. – Он продолжал гладить ее живот. – Еще минут сорок до будильника.

Настя уронила голову обратно на подушку и через минуту засопела. Женя скосил взгляд в ее сторону.

Красивая. И не дура. Без лишних капризов и претензий. И принципами не огораживается, как щитами. Ему, честно, было с ней легко и хорошо. И он даже был благодарен Ишутиной, что она поспособствовала тому, что Настя приехала на памятную рыбалку.

Только Антонина зря потратилась, заплатив Уткину. На тот момент Женя спал с Настей уже месяц. И Уткин знал об этом прекрасно. Но деньги взял и накупил выпивки с мясом на рыбалку. И они потом втроем ржали у костра всю ночь – когда Николаева не было поблизости. Тот был чрезвычайно чист во всех отношениях. Неподобающе чист, как характеризовал его Уткин.

– Даже иной раз тошнит от его порядочности, – жаловался Валентин Мелихову. – Если он узнает о нашей общей афере, мне капец. Да и тебе тоже сладко не будет. Соне твоей все расскажет.

Да, Женя изменял Соне. Безо всяких угрызений совести изменял. И собирался с ней расстаться. Одну Соню Святову он бы еще как-то смог вытерпеть. Но в компании с сестрицей – Антониной Ишутиной! Увольте! Да и почему, собственно, он должен был грызть себя? Это Сонина сестра гадила Мелихову и интриговала. Она буквально швырнула Настю в его койку. И даже заплатила за сводничество Уткину.

И кто, скажите, в этой истории отрицательный герой?

С Соней они расстались. Она сама порвала с ним, узнав, что он взял на рыбалку Настю, а не ее. Плохо, что случилось это накануне гибели Анастасии Ишутиной, а не после. Если бы кто узнал о происках Ишутиной, Мелихова стали бы подозревать. Мотив налицо. А пока никто ничего не знает, он вне подозрений.