Последний секрет на троих

– Зрение проверяла, – пояснила она, когда Соня выскочила перед ней из машины с пакетом конфет. – Что-то совсем не вижу ничего. Даже пожарище напротив и то не вижу.

Сгоревший Тонин дом с дороги не особо был виден даже Софии. Высокий забор почти не пострадал и скрывал весь ужас. И она ни разу не открыла калитку с тех пор. Даже сигнальная лента еще моталась на ветру по всему периметру. Никто за забор Тонечки не заходил.

– А ты чего снова ко мне? Будто поговорили уже, – подозрительно прищурилась в ее сторону Есения Семеновна. – И майору Николаеву я все рассказала. Жених твой тут был в ночь пожара в Тонином доме. Он небось ее и убил, и дом сжег. Чего вытаращилась, идем чай пить, раз уж пришла. Да еще с конфетами.

София минуты две стояла не в силах тронуться с места.

Что только что сказала эта старая женщина?! Что Женя Мелихов был в ночь пожара в Затопье?! И рядом с домом Тонечки? Но зачем?

– Чтобы убить и ограбить, зачем еще! – с непонятной радостью воскликнула Есения Семеновна, разуваясь у порога в узком коридорчике. – Тоня не зря его не любила.

– Откуда знаете?

Соня последовала ее примеру и сняла кроссовки. И пошла босиком в ее кухню по сверкающим чистотой крашеным половицам.

– А то я не видела! – снова на подъеме отреагировала Есения Семеновна, хватаясь за эмалированный чайник. – Она его терпеть не могла.

Неужели это было так заметно? Даже посторонним людям? Или Тоня, не скрывая неприязни, отпускала какие-то замечания в адрес Мелихова? Как нехорошо…

– Помню, как-то вы только отъехали, она вышла за ворота. Долго смотрела вам вслед, а потом плюнула. Я как раз в палисаднике копалась с лилиями. Спрашиваю, чего это ты, Антонина, гостей дорогих так провожаешь?

Есения Семеновна сняла с чайника крышку и подставила его под струю воды. И молчала до тех пор, пока вода не начала переливаться через край. Закрыла крышку, поставила чайник на газовую плиту, протерев запотевшие бока кухонным полотенцем.

– А она мне отвечает… – не забыла, о чем говорила, старая женщина. – Гость дорогой только один – это Софийка. А тот, кто рядом с ней, – хлыщ хлыщом!

На памяти Сони не было случаев, чтобы Тонечка откровенничала с соседями. Но ведь она могла многого и не знать.

– Так что жених твой – гад, – заключила Есения Семеновна и потянула из ее рук пакет с конфетами. – Удивляюсь, что его еще не арестовали! Не арестовали ведь, нет?

– Нет, – качнула головой Соня. – Есения Семеновна, давайте с вами сейчас выпьем чаю и все еще раз с самого начала вспомним.

– Я и так все помню! И без чая, – возмутилась она, но, правда, без былой уверенности.

– Хорошо. Но надо уточнить все-все-все. Дату, время. Одежду, в которой был тот самый мужчина. Вы же не видели, как этот человек поджигал дом?

Она подумала и со вздохом мотнула головой:

– Нет. Не видела.

– Он просто стоял у забора?

– Он за него держался. Не у забора. У калитки. И вот так держался за ее край. – Есения Семеновна согнула пальцы. – Был одет во все темное и в кепку. Такую, с длинным козырьком.

– Бейсболка, – подсказала Соня, едва не рассмеявшись от облегчения.

Мелихов ненавидел головные уборы. Осень, зима – куртка с капюшоном. Весна, лето – непокрытая голова. Ни кепки, ни шапки, ни бейсболки он никогда не носил.

Но исключения бывают, радоваться было рано.

Чайник вскипел. Есения Семеновна всыпала заварки в чайничек с отбившейся по краю эмалью. Поставила чашки с блюдцами. Высыпала конфеты прямо на стол.

– Авось свои. Не до церемоний, – пробубнила она тихо. – Пей чай, угощайся конфетками, Софийка. А то все говорим, говорим.

Чаепитие прошло в полной тишине. Слышно было лишь, как они громко потягивали огненный чай да шуршали конфетные фантики.

– Смотрю, у вас численник весь в закладочках, – обратила внимание Соня на вставленные между страничек сухие веточки.

– Да. Советы там хорошие. Я иной раз зачитываюсь. Век прожила, а чего-то все равно не знаю. И по саду-огороду, и по дому. Вот, к слову, Софийка… – Есения Семеновна уставилась на нее как будто с обидой. – В тот вечер, когда твой жених у дома Тони стоял, я один такой совет читала. Листок как раз оторвала с вечера за день минувший. Я так всегда делаю, чтобы утром не забыть. День-то прошел, чего его на ночь оставлять.

– Вы оторвали листок на численнике, а там?

– А там совет по чистке мельхиоровых вилок. Они – вилки эти – достались мне от матери. И одна морока с ними. Даже просто лежат и темнеют, что ты будешь с ними делать. И ни одной содой не возьмешь. А тут отрываю листок, а там этот совет. Там уксус надо, еще какую-то бяку, все вместе соединить, воды добавить, перемешать и вилки туда поместить. И ведь засияли они! – легонько шлепнула по столу ладошками Есения Семеновна.

– А листок не сохранился? – и чтобы не обидеть старую женщину, Соня поспешила объясниться, немного приврав: – У меня ведь целый комплект мельхиоровых столовых приборов. Тоня подарила. И тоже не знаю, чем чистить.

– Как же не сохранился? Я такие вещи не выбрасываю. Разве все упомнишь, что туда надо добавлять.

Мотнув длинным подолом синей трикотажной юбки, Есения Семеновна прошла к высокому старомодному комоду. Выдвинула средний ящик, вытащила жестяную коробку. Принесла к столу. Открыла крышку и зашуршала листочками из численника. Их было немало. Но она точно знала, что искать. Нашла нужный очень быстро.

– На. Читай. Можешь переписать, – положила Есения Семеновна на стол перед ней листок.

– А можно я сфотографирую?

– Да как хочешь.

Соня сфотографировала совет по уходу за мельхиоровой посудой. Перевернула листок, взгляд ее уткнулся в дату.

– Есения Семеновна, это точно тот день, когда вы видели моего жениха у забора Тонечки? – постучала она ноготком по жирным черным цифрам на календарном листочке.

– Да. Точно. Точнее не бывает. Вечером я его оторвала, толком не вникла. Положила на подоконник. Вот тут вот прямо, – ее ладонь легла между цветочными горшками с фиалками. – Утром уж дочитала и прибрала.

– Но здесь другая дата, Есения Семеновна. – Соня сфотографировала еще и число. – Это дата, когда горел дом Кулаковых, а не Тонин. Может быть, вы и видели той ночью кого-то, предположительно моего жениха, возле Тониной изгороди, но этот кто-то ее не убивал той ночью.

Замахав на нее руками, словно пытаясь отогнать подальше, Есения Семеновна без сил опустилась на табуретку и через минуту расплакалась.

– Что я наделала-то, старая дура?! – всхлипывала она. – Оговорила честного человека. В блуд ввела Дениску.