Последний секрет на троих

– Эта Святова – большая молодец, – нехотя похвалил Конев, выслушав невнятный рассказ майора Николаева. – И что же, майор, она думает, что не погодные условия причина гибели Якушевой?

– Никак… – Он запнулся и закончил иначе: – Так точно, товарищ подполковник. Она считает, что это все как-то связано между собой.

– Что именно?

– Два убийства в домах по соседству. Поджоги. Подстроенная авария, в которой погибает девушка. И Святова считает, что причина всему этому – деньги, которые привез в поселок Кулаков.

– Правильно считает, – подумав, согласно кивнул Конев. – В совпадения такого рода я не верю. Надо бы вам как следует потрясти деда Кулакова. Что-то он вам недоговаривает.

– Он не идет на контакт, товарищ подполковник.

– Значит, имеется причина, майор. – И тут Конев наконец-то будто спохватился: – Да, а что там с психиатром? Что ты от него хочешь узнать?

И снова он не получил внятного ответа. И подумал, что Николаев не так уж и плох, как ему показалось вначале. Говорит только то, что в свободном доступе имеется в материалах дела. Свои соображения держит при себе.

Ну-ну…

– Едем, майор, к Давыдову Илье Федоровичу. Получается, что в последнюю нашу встречу этот хитрый мозгоправ не все мне рассказал.

Глава 17

В последнее время Илья Федорович Давыдов сильно сдал. Он постарел как-то вдруг и сразу, сделавшись седым, сгорбленным, с потускневшим взглядом и небритыми щеками. Весь гардероб его теперь состоял из старых тренировочных штанов с отпоровшимися во многих местах лампасами, джинсовых шорт, без конца спадающих с провалившегося живота и похудевших боков, и трех хлопчатобумажных футболок – двух черных и одной синей.

Обувался он в галоши. Одни были тонкими, вторые на меху. Резиновых тапок он не носил даже в жару. Он всегда их презирал. И в бассейн или на отдыхе предпочитал обувать кожаные сандалии или замшевые мокасины. Их у него была целая коллекция, буквально под каждый шелковый шарф, коими тоже были забиты специально отведенные отделы в шкафах.

Ничего этого ему теперь было не нужно. И если становилось жарко в тонких галошах, он снимал их и бродил по своему участку босиком.

Это был уже другой участок с домом на нем. Его ему помогла купить Тонечка Ишутина. После памятного пожара, уничтожившего всю его документацию и карьеру одним махом, он едва не впал в депрессию. Она, и только она, спасла его.

Ворвалась как-то вечером в его городскую квартиру, швырнула на стол две путевки и, пока он размышлял, принялась забивать чемодан его вещами.

– Даже слушать ничего не хочу! – замахала она на него руками, когда он попытался несмело возразить. – Я никогда не отдыхаю. Бизнес сокрушил меня. Он убил во мне нормального человека. Он уничтожил во мне женщину. Летим, Илюша! Точно летим!

Его терзали смутные сомнения, что Тонечка и на отдыхе продолжит работать, не выпуская из рук телефонов. Их у нее было целых три! Но он ошибся.

Они прилетели в такую глушь, где не было связи. Вообще никакой: ни мобильной, ни стационарной. Местные островитяне общались с материком посредством раций. Использование их туристами категорически запрещалось.

На красивейшем острове, в роскошном бунгало Илья с Тонечкой провели незабываемые две недели. Купались, загорали, ели всякую экзотику, которая, он подозревал, плохо переваривалась их желудками. Любили друг друга, как молодые: часто и без устали. А когда вернулись, Тонечка сразу повезла его в незнакомое место. И, остановив машину у красивого забора, вручила ему ключи сразу от всех дверей.

– Живи, любовь моя. Живи и будь счастлив!

Они прошли на участок, вошли в дом, уже обставленный по его вкусу. На столе в гостиной он нашел документы на дом на свое имя с дарственной от Антонины Ишутиной. Сел на мягкий стул с резной спинкой и расплакался.

Тонечка тогда так растерялась. Все бегала вокруг него с водой, джином, вином – не знала, что предложить, чтобы он успокоился.

– Я в порядке, любимая, – поймал он ее за руки и заставил сесть к нему на колени. – Это нормальная реакция моей израненной нервной системы на счастье…

Они долго были счастливы. Скрывали свой роман от всех. Он от своей сестры. Она от своей. И эта тайная связь приносила им еще большее удовольствие. Интрига щекотала их чувства. Встречаясь не часто, они задыхались от счастья.

А потом все рухнуло. Тонечка погибла. Какой-то мерзкий выродок устроил охоту на жителей поселка Затопье, уничтожая улики пожарами.

Это горе, разрушившее его жизнь, еще не совсем убило его, он надеялся с помощью сестры Тонечки – она как-никак служила в полиции – найти и наказать убийцу. Но последовавший за этим визит подполковника Конева и его страшные слова выбили почву из-под ног Давыдова окончательно и навсегда.

После его визита Илья Федорович перестал следить за собой, не замечал смены дней, не брился и ходил порой босым по сырой земле. И мог с грязными пятками завалиться на чистые простыни.

Сестра Вера, будучи младше его на десять лет, принялась активно действовать: таскать его по специалистам, устраивать всяческие обследования, даже к бывшим коллегам Ильи его отвозила. Но…

Все доктора только разводили руками. И уверяли Верочку, что ее старший брат абсолютно здоров.

– И физически здоров, и душевно, – двигали они в ее сторону по столу тома результатов обследования. – Он просто тоскует. Это, простите, старость.

Верочка буянила, называла всех без исключения шарлатанами и принималась таскать его по знахаркам. Он послушно следовал за ней пару раз. Но когда его попытались напоить кровью только что зарезанного петуха, сказал:

– На этом все, хватит!..

Верочка сдалась и укатила на полгода в теплую страну. У нее там случился неожиданный роман.

– Даешь слово, что не помрешь тут без меня? – таращилась она на него полными слез глазами.

– Даю слово. Улетай уже. И будь счастлива.

У Верочки, кажется, все сложилось замечательно. Звонила редко и при этом все время хихикала.

Илья Федорович медленно прошелся по гостиной, оборудованной для него Антониной. Остановился у старинного бюро, медленно потянул выдвижной ящик. Там изображением вниз лежал Тонин портрет – красивый, один из самых его любимых. Протянув руку, он бережно погладил тыльную сторону портрета и снова задвинул ящик.

Он пока не может. Не готов смотреть в ее смеющееся лицо. Сразу станет задаваться вопросом: как она могла?!