Последний взгляд

–  Я пошутила. А впрочем, мне и вправду захотелось проверить, будете ли вы меня искать.

–  Я искал. Довольны?

Она подергала меня за руку.

–  Все еще сердитесь?

–  Не на вас. На вашего мерзкого мужа.

–  Что еще натворил Ральф?

–  Задирал нос, обозвал меня подонком. Но это, так сказать, в личном плане. Серьезней другое. Он решительно не хочет пускать меня к Нику - ни сейчас, ни потом. А за пять минут я мог бы многое выяснить.

–  Надеюсь, вы не станете просить, чтобы я ходатайствовала за вас перед Ральфом?

–  Нет.

–  Мне никак не хотелось бы очутиться меж двух огней.

–  Если вам этого не хочется, - сказал я, - прячьтесь получше.

Она искоса взглянула на меня, и этот взгляд вдруг выдал ее истинный характер - робкий, непостоянный и легкоранимый.

–  Это правда? Вы действительно хотели со мной разминуться?

Я молча обнял ее - слова были ни к чему. Но она тут же высвободилась.

–  Я могу ехать домой. А вы?

Я сказал, что могу, но без особой уверенности. Мое отношение к Смизерэму, в котором к злобе теперь примешивалась еще и подозрительность, влияло на отношение к его жене. А это наталкивало на малоприятные мысли: я подумывал, уж не воспользоваться ли мне Мойрой, чтобы отыграться на Смизерэме, а то и переиграть его. Я отгонял эти мысли, но они засели где #8209;то в подсознании, как забиваются в темные углы шкодливые дети.

Мы ехали на север. Заметив, что я чем #8209;то озабочен, Мойра сказала:

–  Если вы устали, я могу сесть за руль.

–  Дело не в усталости, - я постучал себя по лбу.
– Мне надо кое #8209;что обдумать, а мой компьютер - ранняя примитивная модель, он не говорит ни «да», ни «нет», а только «может быть».

–  Насчет меня?

–  Насчет всего.

Мы молча проехали Сан #8209;Онофре. Огромный шар атомного реактора маячил в темноте, как потухшая луна, упавшая с неба. Над ним светилась настоящая луна.

–  Скажите, а ваш компьютер запрограммирован на вопросы?

–  Не на все. Некоторые его выводят из строя.

–  Вот и хорошо, - сказала Мойра мягко и серьезно, - Мне кажется, я знаю, о чем вы думаете, Лью. Вы выдали себя, когда сказали, что, если бы вам дали побыть пять минут с Ником наедине, вы бы все выяснили.

–  Не все. Но многое.

–  Вы считаете, что Ник убил всех троих, ведь так? Хэрроу, и бедняжку миссис Траск, и того типа на складах?

–  Может быть.

–  Нет, скажите, что вы на самом деле думаете?

–  А я и на самом деле думаю: «Может быть, он убил». Я почти не сомневаюсь, что того типа на складах убил он. Относительно двух других я сомневаюсь, и с каждым часом сомневаюсь все больше. Теперь у меня возникло предположение, что Ника использовали как подставное лицо и что Нику может быть известно, кто подвел его под удар. А следовательно, он может оказаться четвертым.

–  Вам поэтому не хотелось ехать со мной?

–  Я этого не говорил.

–  Но я почувствовала. Слушайте, если вам так надо быть там, поворачивайте машину, я пойму.
– Потом она добавила: - Я всегда могу завещать свое тело науке. Или попытать счастья с другим кандидатом.

Я засмеялся.

–  Ничего смешного, - сказала Мойра.
– Мир идет вперед семимильными шагами, и при современной конкуренции кандидатами не пробросаешься.

–  Возвращаться попросту не имеет смысла, - сказал я.
– Ника хорошо охраняют. Он не может оттуда выбраться, и к нему никто не сможет пройти.

–  Значит, оба ваших «может быть» под надежной охраной, не так ли?

Мы надолго замолчали. Мне хотелось порасспросить ее о Нике и ее муже, но, если б я воспользовался и этой ситуацией, и этой женщиной, я опустился бы до уровня компьютера, до уровня шпиона, а так низко я никогда не опускался.

Незаданные вопросы, растревожив меня, так и остались незаданными. Мозг мой бездействовал. И то чувство, что для меня нет жизни вне работы, которым я иногда взбадривал себя, как наркотиком, вдруг улетучилось.

Женщина рядом со мной обладала незаурядной интуицией. Почувствовав, что я сбросил защитную броню, она прижалась ко мне. Ее тепло согревало меня.

Она жила на берегу Монте #8209;Висты, ее прямоугольный дом - сплошная сталь, стекло и деньги - возвышался на крутой скале.

–  Если хотите, поставьте машину под навес. Может, зайдем в дом и выпьем?

–  Разве что одну рюмку.

Она попыталась открыть дверь.

–  Это же ключ от машины, - сказал я.

Она на минуту задумалась.

–  Интересно, что бы это могло значить?

–  Скорее всего, одно - вам нужны очки.

–  Я и так читаю в очках.

Она пропустила меня вперед и зажгла свет в холле. Мы прошли в восьмиугольную комнату, в которой вместо стен были сплошные окна. Луна висела так низко, что, казалось, протяни руку - и дотронешься до нее; внизу зигзагами белели волнорезы.

–  Приятное местечко.

–  Вы в самом деле так думаете?
– спросила она удивленно.
– Видит бог, пока мы не построились, здесь было красиво, и планы у архитектора тоже были интересные. Но дом нарушил все, - сказала она и, помолчав, добавила: - Построить дом - все равно что посадить птицу в клетку, а птица - ты сам.

–  Это у вас в клинике так говорят?

Она обернулась ко мне с улыбкой:

–  Я много болтаю?

–  Вы предлагали выпить.

Она придвинулась ко мне: в скудном свете, проникавшем сквозь окна, лицо ее серебрилось, глаза и рот казались черными.

–  Что вы хотите?

–  Шотландское виски.

Она отвела глаза. Меня снова поразил ее незащищенный взгляд; он промелькнул так же неожиданно, как мелькает свет, зажженный где #8209;то в глубине дома.

–  А если я передумаю?
– сказал я.

Она не стала противиться. Сбросив одежду, мы рухнули на ковер, как борцы, у которых одинаково почетным и достойным считается пригвоздить противника и быть пригвожденным им. В какую #8209;то минуту она вдруг сказала: «А ты нежный».

–  В старости есть свои преимущества.

–  Не в этом дело. Ты напомнил мне Сынка, а ему ведь было всего двадцать. С тобой я снова почувствовала себя Евой в раю.

–  Такие разговоры нас далеко заведут.

–  Ну и пусть, - она приподнялась на локте.
– Тебе неприятно, когда я говорю о Сынке?

–  Как ни странно, нет.

–  Правильно. Бедняжка был такой никчемушный. Но нам было хорошо вместе. Мы жили, как несмышленые ангелы, друг для друга. Он до меня не знал женщин, я знала только Ральфа.

Когда она заговорила о муже, у нее упал голос, а у меня - настроение.