Последняя амазонка

Под горку дров Шпак сунул сухой травы и стукнул кремнем – искры полетели в разные стороны.

– Ты только шалаш не подпали, – сказал Хомка.

– Не подпалю. Не в первый же раз огонь разжигаю, – огрызнулся Шпак.

– Так что, бывали случаи, когда поляницы выходили замуж? – задал вопрос Дубыня.

– А как же! В посаде да и в слободе есть…

– Это старые, а я о молодых, – перебил его Дубыня.

– Был случай, когда и молодая ушла, – молвил Хомка и обратился к Шпаку, который после того, как разжег огонь, начал прилаживать над ним прутья винограда с мясом. – Шпак, у Нажира, рыбака, жена же из поляниц?

– Из поляниц. Он ее еще в молодости украл.

– Как «украл»? Разве поляницы такое допустить могут?

– Ну, насчет того, что «украл», слишком громко сказано, она сама захотела уйти, а ей препятствовать не стали, – заметил Шпак и с недоумением поинтересовался: – А чего Нажир? Твоя…

Хомка перебил его:

– Шпак, ты иногда думай, прежде чем что-то сказать!

– А что я? – начал оправдываться Шпак.

– Ничего! Просто не суй нос не в свои дела, особенно когда они тебя не касаются.

– Да он…

– Тебя это не касается!

Шпак обиженно засопел и принялся ворошить золу прутом.

– Значит, Величку можно украсть, – пробормотал в задумчивости Дубыня, не обращая внимания на очередную ссору приятелей.

– Эй-эй! – спохватился Хомка, – ты о ком ведешь речь?

– О Величке, – сказал Дубыня.

– Это та, что среди амазонок одна из первых?

– Ну, да. Она подруга царевны Божаны.

– О боги! Лучше выбрось эту затею из своей головы!

– Но Нажир же…

Хомка перебил:

– У Нажира женка была из рядовых, а твоя Величка – первая! Они не позволят, чтобы кто-то украл первую дружинницу, чтобы взять ее в жены. Это все равно что украсть саму царицу.

– Но если она согласится?

– Твоя поляница из первых, а потому никогда не согласится.

Перекусив, Хомка и Шпак взяли оружие и пошли на обход виноградника.

Дубыня сходил к копне и принес новую охапку соломы. Солому бросил на землю недалеко от костра. Подкинул в костер веток и лег в солому на спину, закинув руки за голову. Он глядел прямо в небо, которое уже окончательно потемнело и покрылось россыпью звезд.

Луна висела над виноградниками, словно огромный янтарный диск.

Глава 31

Дубыня не заметил, как уснул, но утром, едва стало светать, проснулся.

Костер прогорел и тлел едва заметной сизой струей.

Рядом с костром дремал Хомка, опершись на копье. Как только он начинал дремать, копье выскальзывало из его рук и он просыпался.

Шпак спал, зарывшись головой в солому.

Дубыня встал, чтобы незаметно уйти, но Хомка, в очередной раз уронив копье, проснулся и, заметив собравшегося уходить Дубыню, сонным голосом поинтересовался:

– Дубыня, ты куда собрался так рано?

– Домой пойду, – ответил Дубыня.

– Ну, иди, – сказал Хомка и прикрыл глаза.

Если бы он видел, в какую сторону направился Дубыня, то был бы удивлен, потому что Дубыня пошел не в слободу, а направился прямо к лесу. А делать ему там было нечего.

Между тем, дойдя до леса, Дубыня уверенно нырнул в заросли. В зарослях он нашел едва заметную тропинку и пошел по ней.

Тропинка привела его к небольшой поляне, посредине которой стояло огромное кряжистое дерево. Ветви дерева были увешаны лоскутками разноцветной ткани.

Дерево было священным. Тот, кто хотел, чтобы его желание сбылось, должен был привязать к ветке небольшую ленточку и загадать желание.

Но Дубыня сначала направился к небольшой хижине, спрятанной среди деревьев. Низкая почерневшая крыша зеленела пятнами мха. Вместо окна в стене зияла узкая щель. Низкая дверь была приоткрыта – из нее тянуло прогорклым запахом дыма.

Дубыня замялся перед дверью, не решаясь открыть ее.

Однако долго думать ему не пришлось.

– Заходи, Дубыня! – послышался насмешливый женский голос из темной глубины хижины. – Али боишься?

– Не боюсь я ничего! – запальчиво проговорил Дубыня, при этом его лицо покраснело от того, что хозяйка хижины догадалась о причинах заминки.

Чтобы не удариться головой о нависшую перекладину, Дубыня вошел в хижину с низким поклоном.

Посредине хижины в очаге из нескольких камней горел небольшой огонь. Дым уходил в отверстие в крыше.

Над огнем на железном треножнике висел котелок – судя по запаху, в котелке варилось мясо.

Глиняный пол вокруг очага был застелен заячьими шкурками. Стены были увешаны пучками трав.

Из угла, где стоял стол, вышла женщина в светлом сарафане с полотенцем через плечо. В руке она держала большую деревянную ложку с травами – петрушкой и укропом.

Дубыня низко поклонился:

– Здравствуй, Гава.

Гава – сестра отца Дубыни, поэтому приходилась ему тетушкой. Еще в детстве она получила от бабушки тайные знания ведовства.

Люди уважают и ценят ведуний, но боятся их. Поэтому Гава жила в лесу, в хижине, оставшейся от бабки.

Гава была почти на десять лет моложе матери Дубыни, следовательно, всего лишь на восемь лет старше его.

Это была привлекательная молодая женщина – овальное лицо с правильными чертами, большие серые глаза. Только волосы, спадающие волной на плечи, казались седыми, словно выбеленный лен. На самом деле они были редкого оттенка – иссиня-черными.

Гава отбеливала волосы, чтобы казаться старше своего возраста – люди почему-то считали, что знания и мудрость приходят с сединами.

– Здрав и ты будь, племяш, – ответила тетка Гава, высыпала содержимое ложки в котелок и предложила: – присаживайся к столу. Сейчас угощу тебя чем-то вкусненьким. Похлебку будешь?

Не дожидаясь ответа, она взяла со стола миску и принялась накладывать в нее из котелка мелконарезанное мясо.

Подала Дубыне, который примостился на лавке у стола.

Гава присела рядом, подперла рукой подбородок и поинтересовалась:

– Ну, как ты? Когда женишься?

Дубыня взял ложку:

– Жениться-то недолга.

– Так что же мешает? Парень ты видный, смирный. Тебя девицы должны любить.

– Девицы, может, и любят, но мне надо, чтобы я любил.

– Так ты не нашел подходящую девицу?