Последняя глава (Книга 1)

– Больше всего мне жалко папу. У него заметно прибавилось седины с тех пор, как все это началось.

– Тут нет никакого позора, Динни.

Динни вскинула голову.

– Разумеется, нет!

– Знаешь, Динни, ты похожа на двухлетку - этакую норовистую гнедую, которая брыкается в загоне, плохо берет старт, а все-таки приходит к финишу первая. Нас догоняет твой американец. Подождать его? Он дал очень выгодные показания.

Не успела Динни пожать плечами, как Халлорсен ее окликнул:

– Мисс Черрел!

Динни обернулась.

– Большое спасибо, профессор, за то, что вы там говорили.

– Для вас я бы с радостью и приврал, да не пришлось. Как поживает тот несчастный?

– Пока все в порядке.

– Рад это слышать. Я беспокоился о вас.

– Судья так и ахнул, профессор, - вставил сэр Лоренс, - когда вы сказали, что не хотели бы встретиться с этими погонщиками даже на том свете.

– Я жалею, что встретился с ними на этом. У меня тут машина, - может, я могу куда-нибудь подвезти вас и мисс Черрел?

– Пожалуйста, если вы едете на запад, к границам цивилизованного мира.

– Ну, профессор, - продолжал сэр Лоренс, когда они сели в машину, - как вам нравится Лондон? Что это - самый варварский или самый цивилизованный город в мире?

– Я его просто люблю, - ответил Халлорсен, не отрывая глаз от Динни.

– А я нет, - сказала вполголоса Динни, - я ненавижу всю эту бедность вперемежку с богатством и запах бензина.

– Иностранцу трудно объяснить, чем ему нравится Лондон, - может быть, своей пестротой и разнообразием, тем, что здесь соединились вольность и тяга к порядку; а может, тем, что Лондон так не похож на наши города. В Нью-Йорке больше шума и всяких диковин, но он не такой уютный.

– Нью-Йорк, - сказал сэр Лоренс, - действует как стрихнин. Он вас возбуждает, пока не свалит с ног.

– Я бы, конечно, не смог жить в Нью-Йорке. Запад - вот моя стихия.

– Безбрежные просторы прерий?
– пробормотала Динни.

– Вот именно, мисс Черрел; вам бы там очень понравилось.

Динни невесело улыбнулась.

– Человек слишком глубоко уходит корнями в родную землю.

– Да, - подтвердил сэр Лоренс, - мой сын как-то раз поднял в парламенте вопрос об эмиграции. И обжегся - уж очень прочно сидят эти корни.

– Вот как?
– удивился Халлорсен.
– Когда глядишь на ваших горожан, низкорослых, бледных и словно потерявших всякую веру в жизнь, поневоле задумаешься, какие у них могут быть корни.

– Не говорите, у настоящего горожанина они очень крепкие. На что ему ваши просторы прерий, - он любит уличный гам, жареную рыбу с лотка и кино. Ну, я приехал, профессор. А ты куда, Динни?

– На Окли-стрит.

Халлорсен остановил машину, и сэр Лоренс вышел.

– Мисс Черрел, прошу вас оказать мне честь, - разрешите отвезти вас на Окли-стрит!

Динни наклонила голову.

Сидя с ним бок о бок в закрытой машине, она с тревогой ждала - не попытается ли он воспользоваться таким удобным случаем.

– Как только все уладится с вашим братом, - сказал он, не глядя на нее, - я уеду с экспедицией в Нью-Мехико. Я всегда буду гордиться знакомством с вами, мисс Черрел.

Его руки без перчаток были крепко сжаты между колен; это ее почему-то растрогало.

– Мне очень жаль, профессор, что вначале я была к вам несправедлива, как и мой брат.

– Ничего удивительного. Я буду счастлив, если заслужу в конце концов ваше расположение.

Динни порывисто протянула ему руку.

– Вы его уже заслужили.

Он молча взял ее руку, поднес к губам и бережно отпустил. Динни почувствовала себя очень несчастной.

– Вы заставили меня изменить мнение об американцах, - сказала она робко.

Халлорсен улыбнулся.

– И на том спасибо.

– Боюсь, что мои представления были очень примитивны. Я ведь американцев никогда и не знала.

– В том-то и беда; мы друг друга совсем не знаем. Мы просто по мелочам действуем друг другу на нервы; на том дело и кончается. Но вы мне навсегда запомнитесь, как улыбка на лице вашей страны.

– Как мило, - сказала Динни, - хотелось бы, чтобы это была правда.

– Если вы подарите мне вашу фотографию, я буду хранить ее всю жизнь.

– Конечно, подарю. Не знаю, есть ли у меня приличная, но пришлю вам лучшее, что найду.

– Спасибо. Если позволите, я здесь сойду; мне трудно владеть собой. Машина вас доставит куда нужно.

Он постучал по стеклу и сказал несколько слов шоферу.

– Прощайте!
– сказал он, снова взял ее руку, посмотрел на нее долгим взглядом, сильно ее сжал и протиснул в дверцу свои могучие плечи.

– Прощайте!
– шепнула Динни, откинувшись на сиденье и чувствуя, как у нее сдавило горло.

Через пять минут машина остановилась у дома Дианы, и Динни вошла туда в самом подавленном настроении.

Когда она проходила мимо комнаты Дианы, которой сегодня еще не видела, та приоткрыла дверь.

– Зайдите на минутку, Динни.

Она говорила шепотом, и у Динни мороз пробежал по коже. Они сели рядом на большую кровать, и Диана торопливо прошептала:

– Он пришел ко мне вчера вечером и остался. Я не посмела ему отказать. В нем какая-то перемена; у меня предчувствие, что это начинается снова. Он все больше теряет над собой власть, во всем. Мне кажется, надо поскорее убрать детей. Хилери их возьмет?

– Не сомневаюсь; не то их возьмет мама.

– Может быть, это будет еще лучше.

– А вы не думаете, что вам и самой лучше уехать?

Диана вздохнула и покачала головой.

– Это только ускорит дело. Вы не могли бы увезти детей?

– Конечно. Но вы в самом деле думаете, что он...

– Да. Я уверена, что он все больше взвинчивает себя. Я слишком хорошо знаю симптомы. Вы заметили, что он и пить стал больше по вечерам? Одно к одному.

– Хоть бы он пересилил свой страх и стал выходить из дому!

– Боюсь, что это уже не поможет. Дома мы по крайней мере знаем, что с ним; мы сразу заметим, если произойдет самое худшее. Я так боюсь, как бы чего-нибудь не случилось при посторонних; тогда у нас руки будут связаны.