Последняя глава (Книга 1)

– Тут подальше возле дороги - хороший, крепкий сарай; может, нам снести его туда?

– Нельзя его трогать до их прихода.

– Да, - сказал старик, - есть такой закон, я читал, если это убийство или самоубийство.
– Он нагнулся к телу.
– Лицо-то какое спокойное, правда? Вы знаете, кто он такой?

– Да. Капитан Ферз. Из здешних мест.

– Как, из тех Ферзов, что с Бартонского холма? Да я же там еще мальчишкой работал; в том приходе и родился.
– Он всмотрелся внимательней. Да уж не мистер ли это Рональд, а?

Адриан кивнул.

– Батюшки мои! Теперь уж из них никого не осталось. Дед его перед смертью совсем рехнулся, право слово. Вот дела! Мистер Рональд! Я его знал еще совсем мальчишкой.

Он пригнулся, чтобы получше вглядеться в лицо, едва различимое при последних отсветах дня, потом выпрямился, печально качая головой. Теперь, когда выяснилось, что тут лежит не "чужак", он отнесся к этой смерти совсем по-другому.

Внезапно тишину нарушил треск мотоцикла; он спускался с зажженными фарами по проложенной здесь когда-то дороге. С мотоцикла сошли двое: юноша и девушка. Они несмело подошли к освещенной фарами группе и остановились, пытаясь разглядеть то, что лежало на земле.

– Говорят, здесь произошел несчастный случай.

– Ага, - подтвердил старик.

– Мы можем чем-нибудь помочь?

– Нет, спасибо, - сказал Адриан, - сейчас приедут врач и полиция. Нам остается только ждать.

Молодой человек открыл было рот, чтобы что-то спросить, но, так и не спросив, обнял девушку за плечи; потом, как и старый крестьянин, они постояли, вглядываясь в покойника, его голова лежала на коленях у Адриана. Мотор мотоцикла все еще тарахтел, нарушая тишину, а свет фар придавал зловещий вид старому карьеру и маленькой кучке живых, окружавших мертвеца.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Телеграмма пришла в Кондафорд перед самым ужином. Она гласила: "Бедный Ф. умер. Упал меловой карьер. Будет доставлен Чичестер. Адриан и я сопровождаем. Следствие состоится там. Хилери".

Когда ей принесли телеграмму, Динни была в своей комнате. Она села на кровать; как и всегда, когда в душе борются два чувства - облегчения и скорби - у нее стеснило грудь. Случилось то, о чем она молила судьбу, но сейчас она помнила только тяжкий вздох за дверью и его лицо, когда он стоял и слушал пение Дианы.

– Найдите мне Скарамуша, - попросила она горничную, которая принесла телеграмму.

Когда появился шотландский терьер с умными глазами и весьма самоуверенным видом, Динни прижала его к себе так крепко, что он стал вырываться. Держа в руках это теплое, жесткое, лохматое создание, она снова обрела способность чувствовать; все ее существо испытывало облегчение, но жалость вызвала слезы. Такое странное состояние было непонятно псу. Скарамуш лизнул ее в нос и так отчаянно завилял хвостом, что Динни его опустила. Она наспех кончила одеваться и пошла в комнату матери.

Леди Черрел, уже переодетая к ужину, бродила между открытым гардеробом и открытым комодом, раздумывая, что из вещей ей легче всего пожертвовать на деревенский благотворительный базар в пользу больных бедняков. Динни молча подала ей телеграмму.

– Это как раз то, чего ты хотела, - сказала, прочитав ее, леди Черрел.

– Как ты думаешь, он покончил с собой?

– Думаю, что да.

– Сказать мне Диане сейчас или дать ей спокойно поспать до утра?

– Лучше сейчас. Если хочешь, я ей скажу.

– Нет, нет, мамочка. Это надо сделать мне. Ужин, наверно, нужно будет отнести ей наверх. А завтра нам, должно быть, придется поехать в Чичестер.

– Как все это ужасно для тебя, Динни!

– Напротив, мне это поможет. Взяв телеграмму, она пошла к Диане.

Диана была в детской, - детей укладывали спать, и они всячески оттягивали эту нежеланную минуту; в их возрасте еще не понимаешь, как приятно заснуть, Динни знаком вызвала Диану в спальню и молча протянула телеграмму. Хотя за последние дни они очень сблизились, между ними все же было шестнадцать лет разницы, и Динни не решалась ее утешать, как поступила бы со своей сверстницей. К тому же она никогда толком не знала, что у Дианы на душе. Та прочитала телеграмму с каменным лицом, словно не узнала ничего неожиданного. Ничто не отразилось на этом красивом лице, с тонкими, как на старинной монете, чертами. Она взглянула на Динни, и в глазах у нее не было ни слезинки.

– Ужинать я не пойду. Значит, завтра - в Чичестер?
– только и сказала она.

Сдерживая волнение, Динни молча кивнула и вышла. После ужина, наедине с матерью, она заметила:

– Хотела бы я так владеть собою, как Диана.

– Жизнь научила ее выдержке.

– Но есть в ней что-то и от холодной гордячки.

– А это не так уж плохо.

– Что будут выяснять на следствии?

– Боюсь, что там ей понадобится вся ее выдержка.

– Мама, а мне придется давать показания?

– Ведь ты же последняя, кто с ним разговаривал.

– Да. Я должна рассказать, как он подходил к двери вчера ночью?

– Если тебя спросят, ты, наверно, должна рассказать все, что знаешь.

Кровь прилила к щекам Динни.

– А я не расскажу. Я даже Диане не сказала. И вообще не понимаю, какое до этого дело посторонним.

– И я не понимаю; но нашего мнения в таких случаях не спрашивают.

– Не скажу: не буду потакать нездоровому любопытству и причинять Диане лишнюю боль.

– А что, если слышала горничная?

– Никто не докажет, что слышала я.

Леди Черрел улыбнулась.

– Жаль, что здесь нет отца.

– Не говори папе того, что я тебе сказала. Не надо испытывать мужскую совесть; хватит нам и женской, ее хоть можно унять.

– Хорошо, не скажу.

– У меня не будет ни малейших угрызений совести, если придется что-нибудь скрыть, - лишь бы меня не поймали, - заявила Динни, все еще под впечатлением от лондонского полицейского суда.
– И зачем вообще это следствие? Он мертв. Просто нездоровое любопытство.

– Зря я тебе все-таки потакаю, Динни.

– Нет, не зря. Сама знаешь, в душе ты со мной согласна.

Леди Черрел промолчала. В душе она и в самом деле была согласна...

Генерал и Алан Тасборо приехали на следующее утро первым поездом, а спустя полчаса все они отправились в открытой машине в Чичестер; Алан правил, рядом сидел генерал, а на заднем сиденье прижались друг к другу леди Черрел, Динни и Диана. Поездка была долгая и печальная. Откинувшись на сиденье и подняв меховой воротник, из которого торчал только кончик носа, Динни предалась размышлениям. Ей становилось ясно, что в какой-то мере она могла оказаться в центре предстоящего следствия. Ведь это с ней Ферз поделился своими сокровенными мыслями; это она увезла из дома детей; она спустилась ночью звонить по телефону, а потом услышала то, о чем собиралась умолчать; наконец - и это самое важное - ей придется сказать, что это она обратилась за помощью к Адриану и Хилери. Лишь за ее спиной можно скрыть дружбу Адриана с Дианой: да, это она посоветовала Диане обратиться к дяде за помощью, когда пропал Ферз. Как и все, Динни читала в газетах о скандальных происшествиях с другими людьми-и даже не без удовольствия; но, как и всех, ее возмущала самая мысль, что в скандальную хронику могут попасть ее родные или друзья. Если бы на следствии выяснилось, что к дяде обратились как к давнему и близкому другу Дианы, им обоим не избежать расспросов, которые вызовут подозрения, - публика, помешанная на любовных историях, сразу навострит уши. Воображение Динни лихорадочно работало. Если выяснится давняя и близкая дружба Адриана с Дианой, еще, чего доброго, заподозрят, будто это он столкнул Ферза в карьер, - конечно, если при этом не было Хилери, никто ведь еще не знает подробностей. Перед Динни мелькали страшные картины. Любая сенсация куда больше по вкусу публике, чем правдивый, но прозаический факт. И в ней крепла озорная решимость провести публику и лишить ее желанной сенсации.