Последняя искра

Местные жители и гости спешили отдаться ночи с её развлечениями и горячими, развесёлыми возгласами, но здесь к этому привыкли. Шум никому неудобств не доставлял. Однако Ассаро в первый же день предложил накинуть звукоизолирующие барьеры на окна.

Я отказалась. Магия такого толка вибрирует и портит вид из окна. Да и к тому же дворцовые стены и сады проглатывали добрую долю шума, чего для меня оказалось вполне достаточно. Тем более что идеальная тишина мне не по душе. Она в ушах звоном отдаётся, а мысли непрошеные в голову так и лезут. И бог знает, до чего в ночи додумался можно. Вовек не уснёшь потом.

Но сейчас, за несколько часов до начала дня, город замер. Солнечный камень стен и дорог вдруг приобрел серо-лиловый сумрачный оттенок, а стеклянные крыши и вовсе казались чёрными провалами. Невысоко над землёй курился сладкий дымок. Заводили уличные печи торговцы и тавернщики.

И именно в эти недолгие часы, когда ночная духота, будто выпитая до дна, сдалась и иссякла, а солнце, робкими лучами-стрелами только-только принялось расстреливать темноту, запахи свежей выпечки и тысяч жареных окороков ощущались как никогда остро.

Желудок недвусмысленно заурчал.

— Погоди ж ты немного, — засмеялась я и погладила себя по рёбрам. — Не время ещё!

Несмотря на уговоры, жалобный китовий стон раздался снова, и я покачала головой. Похоже, придётся подпортить аппетит. До завтрака выпить сок или зажевать что-нибудь из фруктов. Благо, что того добра с лихвой в гостиной наставлено.

Лениво переставляя ноги и то и дело потягиваясь, я побрела по балкону, что протянулся на всю длину моих комнат и с интересом заглядывала вниз.

В нижней части дворца жизнь уже вовсю кипела. По дорожкам уже сновала прислуга, шаркали мётлами уборщики и размахивали лейками садовники. Заливались в песне птахи. И чем ближе я подходила к двери гостиной, сложенной из таких же деревянных реечек, что и в спальне, щебет становился громче.

Странно, но все оконные створки на ночь я точно наглухо запирала. Неужели какая-то из бедняг всё же пробралась внутрь?

Поджав губы и уже судорожно размышляя, как изловить незваного гостя и выпустить на волю, я едва переступила порог и окинула взглядом гостиную…

Пусто. Но каково же было моё удивление, стоило только увидеть цилиндрическую клетку прямо на столике у окна!

— Красота какая… — выдохнула, робко подойдя.

Парочка рыженьких, не больше моего кулака птиц смолкла, стоило мне только наклониться и коснуться пальцем посеребрённых прутьев. Но вскоре, та, на головке которой горделиво топорщился чёрный хохолок, расправила грудку и запела снова.

Малышка без хохолка прислушалась, чуточку успокоилась, но сама петь не решалась. Сверкала глазками-бусинами, разглядывая меня каким-то особым, осмысленно-вопросительным взором.

— Та-ак… и откуда вы, ребята, взялись? — протянула, оглянувшись на дверь, будто ждала, что ответ влетит в неё бумажным самолётиком.

Как ни странно, ответ и появился. Только не через дверь.

Птичка, что, без сомнений, была самочкой, наконец решилась издать первый звук в поддержку хохлатого, важного друга, и я снова глянула на клетку. Позади неё здесь же, на столике примостился внушительный свёрток, перетянутый золотистой лентой. Его я, будучи под впечатлением, и не заметила сразу.

Стоило коснуться кончиками пальцев ленты, как на ней вспыхнули алые символы защитной печати.

«Чтобы никто, кроме меня, не вскрыл», — догадалась я. Потянула за край, и бант на удивление легко распался.

Я лишь торопливо расправила бумажную обёртку, как желудок взвыл самым неприличным образом. Впрочем, его реакцию я понимала. Сама бы, кажется, и взвыла, и взвизгнула, если бы не лишилась дара речи и не обзавелась дрожью в руках.

Невысокая корзинка, что пряталась под обёрткой, оказалась полна шоколада. Небольшие кубики, осыпанные пряностями шарики и искусно выполненные цветы с тонкими лепестками громоздились друг на друге, слагаясь в невероятной красоты пирамиду.

Пока выуживала вдруг потерявшими ловкость пальцами карточку, пытаясь не разрушить сладкое сооружение, сердце билось в глотке. Готовилось или взмыть ввысь, переполнившись счастьем, как надувной шар гелием, или ухнуть в пустоту, обожжённое разочарованием.

На мгновение я замерла, держа перед собой открыточку с тонкими силуэтами цветов, выведенными угольными и алыми чернилами на лицевой стороне. Новые обитатели моих покоев зачирикали, засвистели, будто подбадривая, и я, решительно выдохнув, раскрыла послание.

На шероховатой бежевой бумаге была выведена всего пара строк безукоризненно аккуратным, ровным почерком.

Прости, что пришлось оставить тебя вчера, Элиза. Надеюсь, ты согласишься пойти на поздний ужин со мной. Перед сезоном дождей над морем Ворта поднимается алый туман. Хочу, чтобы ты увидела.

Жду встречи и впервые на своей памяти не проклинаю жару.

Она напоминает о тебе, Искорка.

В подписи имении не значилось. В строке поселилась лишь одна витиевато выведенная буковка В…

— С точкой, — расплылась в ошалелой улыбке я и закусила губу, но стоило перевернуть открытку, сил сдерживать смех уже не осталось.

P.S. Если у птиц запылают грудки, не трусь. У них это проявление симпатии.

По крайней мере, в том меня уверял торговец-нимфа, требуя двойную цену.

Я засмеялась, согнувшись пополам и с интересом заглядывая в клетку ко вновь притихшим птахам. И если до сих пор я с тревогой ждала подвоха и не верила глазам, то теперь успокоилась и едва ли не заурчала, жмурясь от счастья.

Дракула оставался верен себе даже на чужой земле, даже в другом мире. Это его почерк, его подарок. Не происки врагов, и уж точно не та реальность, в которой Арис Лайн хитроумно решил убрать человечку с дороги, просто-напросто отравив.

Наулыбавшись вдоволь, перечитав строки вдоль и поперек и даже поднеся пропитавшуюся шоколадным духом бумагу к носу, я спрятала открыточку под корзинку. Выудила один шоколадный кубик и блаженно зажмурилась.

— М-м-м…

Свежайший шоколад таял на языке, жаля незнакомыми пряными нотками. Уважив желудок и проглотив одну конфету, я ухватила другую, симпатичнее прежней и, пританцовывая и тихонько напевая: «Baby, don't worry-у about a thing*», поплыла в ванную.