Последняя надежда

Пока Раф спит, следующие несколько часов я занимаюсь делами в лагере. Либо так, либо сойти с ума от беспокойства. Я поддерживаю огонь и набираю дров каждый раз, когда выхожу на улицу. Если дрова мокрые, складываю их в кучу по другую сторону костра, надеясь, что тепло высушит их еще больше. Наливаю еще воды, пользуясь таблетками, промываю Рафу глаз и перевязываю его. Я промываю и другие его раны, так как он весь в царапинах. Убираю пещеру, собираю свежие листья для постели и вещи, которые выглядят полезными. Нахожу крепкую лозу, свисающую с дерева, и убеждаюсь, что это не змея, приношу ее с собой. Так как я работаю медленно, добываю больше виноградных лоз, затрачивая на это добрый час или два, и заплетаю мои находки вместе, чтобы сделать импровизированную веревку.

Также нахожу палку, из которой можно сделать приличное копье, и делаю еще несколько таких. В джунглях никогда не бывает слишком много оружия, а я все время вижу диких животных. Скоро наступит ночь, и огонь не удержит решительного хищника.

А значит, мне нужно избавиться от тела.

Это занимает большую часть дня. Я держу Афонсо лицом вниз, чтобы не видеть, что произошло. Раф сказал, что это нехорошо, и я доверяю ему. Обвязываю веревку вокруг его руки и своего туловища, как упряжь, чтобы тащить его через джунгли, но он слишком тяжелый, поэтому я не могу убрать его так далеко, как хочу. Мне приходится довольствоваться тем, что я позволяю телу соскользнуть со скалистого обрыва в заросли джунглей. Достаточно хорошо. Я отдаю честь телу.

– Я не буду скучать по тебе, Афонсо.

Раф просыпается на закате, когда я подбрасываю в огонь еще одно влажное шипящее полено. Мужчина стонет и ругается по-испански.

Я немедленно подхожу к нему, прихватив с собой бутылку воды.

– Как ты себя чувствуешь?

Мне хочется расцеловать его разбитое лицо за то, что он вернулся в мир живых, потому что не знаю, что бы я делала, если бы он заснул, и больше никогда не проснулся.

– Черта с два, – говорит он, пытаясь сесть.

– Не тревожь спину, если можешь, – говорю я, кладя руку ему на плечо. – Дай ей время зажить. Сегодня мы никуда не пойдем.

Кивнув, он снова ложится на бок и касается бинтов на лице.

– Глаз тоже чувствует себя ужасно.

– Я промыла его, пока ты был в отключке, – говорю я ему. – Извини, если я сделала хуже.

– Так плохо?

– Скажем так: с таким взглядом ты не выиграешь ни одного конкурса красоты.

Он кивает.

Я передаю ему бутылку с водой.

Мужчина делает маленький глоток и пытается вернуть ее мне.

– Выпей все, – говорю я ему. – Тебе нужно восстановить кровь, которую ты потерял, а я пила воду весь день. Речная вода, но эй. Сегодня было не слишком много дождя, а это значит, древесина суше, чем обычно, поэтому я набрала прилично.

– Я должен встать и избавиться от тела.

– Позаботилась, – говорю я ему, чувствуя немного гордости от удивления на его лице. – Знаешь, я не совсем беспомощна.

– Вообще-то, я думаю, что ты великолепна. Как рука?

Тупо прихорашиваюсь под этими словами и забираю у него бутылку с водой, когда он заканчивает пить, а затем предлагаю ему фрукт.

– На самом деле, не так больно.

Он хрюкает, как я полагаю, от счастья.

– Не уверена, стоит ли нам выкинуть змею или съесть ее. Как ты думаешь, сколько мы еще пробудем... здесь?

Он приподнимается на локте.

– Мы должны съесть мясо, пока оно не испортилось. А завтра пойдем вверх по реке. Посмотрим, сможем ли мы найти кого-то еще.

Кивнув, я разламываю приготовленную змею пополам и предлагаю ему часть. Мы оба давимся, а потом снова становится тихо. Предполагаю, Мендоза не в настроении разговаривать с отключкой, прижженными ранами и всем остальным, но я отчаянно нуждаюсь в разговоре после дня, проведенного в собственной голове.

– Итак, – весело говорю я. – Хочешь сыграть еще один раунд нашей игры?

Он проводит рукой по лицу и сгибает локоть, чтобы подложить под голову подушку.

– Наверное, – у него усталый голос.

– Хорошо, я начну.

Я ворошу костер, обдумывая, о чем нам поговорить. Ничего сексуального, потому что меньше всего нам нужно напряжение в лагере. Мы слишком устали, а Мендоза потерял слишком много крови. Я ужасна, и у меня ужасно выглядят руки. Они покрыты рубцами от насекомых. Волдыри опухли и потемнели на трех моих пальцах, а один лопнул раньше, что означает уродливые струпья. Царапины, ногти ободраны, а мизинец раздут и ужасен. Мои дни модели рук закончились, по крайней мере, на следующий год или два. Даже малейшее несовершенство может стоить мне работы. Однажды я потеряла работу, потому что им не понравилось, как выглядели мои ногти.

Эти мысли заставляют меня думать о Розе. А это легкая тема. Я поджимаю под себя ноги и придвигаюсь ближе к огню.

– Когда я училась в третьем классе, я переехала в новую школу, – говорю я Мендозе. – Тогда у меня были не такие странные каштановые волосы, а светлые. Я была очень белокурой и бледной. Я переехала в Калифорнию, и никого не знала. А дети плохо относятся к новым людям, понимаешь? Во всяком случае, тогда мои глаза – гетерохромия – действительно выделялись. Дети дразнили меня и обзывали.

– Дети – дерьмо.

Я зарываюсь пальцами ног в землю пещеры.

– Дети есть дети. Прошла неделя или две, и я начала придумывать болезни, чтобы избежать занятий. Проводила полдня, лежа в кабинете медсестры, чтобы избегать людей. И вот, однажды, когда я была в кабинете медсестры, вошла самая красивая девушка со светлыми волосами и в той же розовой рубашке, что и я. Ее звали Роза, и она ежедневно ходила в кабинет медсестры, чтобы проверить инсулиновую помпу, – я улыбаюсь воспоминаниям. – Она села рядом со мной и спросила, почему у меня такие странные глаза. Я ответила, что родилась такой. Потом она показала мне свою инсулиновую помпу и сказала, что тоже родилась другой. Затем заявила, что я буду ее новым лучшим другом. И после этого люди не были дерьмовыми для меня, потому что они любили Розу. А если Розе кто-то нравился, то он была в порядке, – у меня глаза наполняются слезами. – Роза – это та, кто помог мне стать моделью. Она сказала им, что у них должна быть какая-то работа для меня, и никто никогда не сможет сказать Розе «нет». Оказалось, кого-то не смог прийти, а я подменила его. Остальное уже история.

Раф молчит.

Я шмыгаю носом и неуверенно смеюсь.

– Ты опять потерял сознание?

– Нет. Просто думаю.

– О том, что ты собираешься мне рассказать? Какие-то страшные тайны? – дразню я его. – Хочешь рассказать мне о своем детстве?

– Не совсем, – говорит он. – Моя мать ненавидела меня, а мужчина, за которого она вышла замуж, не был моим отцом.

Ну, это убийца настроения. Вот, и вся моя игра.

– Как насчет того, чтобы рассказать мне забавный факт о себе?

Он сонно зевает.

– Я постараюсь что-нибудь придумать.

Некоторое время мы молчим, и я кладу большое бревно, чтобы оно горело всю ночь, и ложусь у огня. Думаю, Мендоза снова спит, а мои мысли наполняются Розой. Красивая, упрямая Роза, которая думает, что всегда может добиться своего с улыбкой и кокетливым смехом. Роза с инсулиновой помпой. Они заботятся о ней? Интересно. Мы сможем быть друзьями после этого? Смогу ли я смотреть ей в глаза, и не обижаться на то, что ее выбор в мужчинах заставил меня пройти? У меня нет ответов на этот вопрос, поэтому я закрываю глаза и пытаюсь заснуть.