Последняя Патриотическая

– ...И когда у них бунт был, у этих майдаунов, когда они скакали там - обезьяны, и когда власть после делили у себя в Киеве - я работал еще.
– Чокается со всеми Японец - бывший шахтер, полный кавалер ордена "Шахтерской славы".
– А вот после Одессы понял уже, что нельзя. Я третьего мая последний раз на шахту пришел, отдал заявление. Мне начальник: "Да, подожди еще! Всё образуется..." "Нет, - говорю, - не буду я больше на них работать!"... В Славянске я был, возил на позиции продовольствие, медикаменты с Донецка. Сколько раз хотел бросить. "Не могу, - говорю я бойцам, - баранку вертеть! Возьмите к себе!" А они: "Погоди! Мы в тебе и уверены, что не бросишь. Будешь возить, пока не убьет. А, знаешь, сколько уже со страха сбежало?.. На кого мы надеялись... Езжай снова! Каждому назначен свой день". А после уже не возил - ушел в пехоту... Разное было... А вам, ребята, - обращается он ко мне, единственному здесь россиянину - Док и Сапожник еще утром укатили в разведку, - спасибо, что приехали с помощью. Здесь только одно, во что мы всё верим - это Россия.

Поют в огне камина дубины. Хорошее у всех настроение и, захмелевшие, смеются бойцы.

Руслан и Лёха:

– А меня однажды тоже друзья позвали на день рожденье...
– хочет что-то сказать простоватый Лёха.

– Но только ты появился, очень о том пожалели!
– сразу заканчивает плутоватый Руслан.

Улыбается Японец - простой русский мужик, всегда с грустными глазами на добром спокойном лице.

– Он на Грабском один против БМП "укропского" выходил, - негромко говорит рядом Синий, пока не слышит Японец.
– Группу уходящую прикрывал. Они в сторону уходят, а он встал в полный рост в чистом поле напротив брони с автоматом. В ней аж опешили! Стоят на месте всем экипажем, не шелохнутся - мозг свой в порядок приводят. Вот торчат в поле друг против друга ополченец и БМП. И этот уже умирать вышел, ему все равно, и те ни вперед, ни назад... Наконец, ствол начал вниз опускаться. Остановился и замер. Всё. Сейчас ни пера от Японца не останется. А группа, что он прикрывал, обошла БМП. Прямо в бочину ей с двух "Шмелей" вдарила. Начисто всех сожгли.

Куда-то ушел уже Синий, пришли другие бойцы, рассказывает что-то еще бородатый Японец... "Не пьянь из Макеевки, - гляжу я на этих людей, - язык оторвется, кого так назвать..."

Я стою с ними, с вином у большого огня, далеко-далеко от их военного мира.

Всё здесь не так... Это ведь не Чечня. Война только еще началась. Здесь люди другие. Не уставшие от войны. Они еще полны ненависти, еще вспоминают, еще веселятся, еще радуются вчерашним победам... Еще не поняли, что солдатская доля - неволя: служи сто лет, не выслужишь и ста реп. Еще богатые. Еще не поняли, какие они богачи! Еще не завелась в карманах чахотка. И ломятся от закуски столы, и в стаканах не паршивый технический спирт - сотня сортов вина. Выбирай - капризничай! Еще всё у них на столах - не подмела война дом; с ней-то не наготовишь новых припасов. Они говорят: "Донецк - военный город", а я был в нем, говорю: "Мирный!" По улицам ходят живые люди, и квартиры полны нажитого добра. Но война до дна сушит! До самого дна... Я попал в Чечню в шестой год войны, и в Грозный в десятый год войны. Там ничего не было. Только дороги с трупами, а вдоль дорог руины с окопами. А в домах только голые стены. Даже деревянные рамы и косяки вырваны с корнем - пошли на костры. В Грозном целые улицы стояли в центре города без людей...

Они еще не поняли, - вижу я наперед. Здесь никто не устал от войны. Здесь радуются победе, и просто не поняли - это только начало большой длинной песни. Песни, допеть которую смогут лишь пули.

КОМСОМОЛЬЦЫ ДОНБАССА

Мы оставляем по замене позиции. Меняет отряд Ольхона - добровольцы с Сибири: Алтай, Кузбасс, Новосибирск, Томск...

– Я тоже из Красноярска, - стоит, автомат в землю, какой-то "ботаник" - длинный, худой, на переносице круглые дымчатые очки.

Называю район, а он, вместо дома, одно моё бывшее место работы:

– Но там только три квартиры, - перечисляю я номера исправительных колоний.

– Так я в тех квартирах сидел, - сразу ровняет он нас в прошлой жизни.
– Только зеком, - не проводя и в этом границы.

– А там все сидят. И те, кто работает, - соглашаюсь я с ним.

На Пристани Отчаяния зачехляют пулеметы и грузят в машину свой хлам бойцы Синего. Теперь другие будут жить и тужить в нашем тереме, в холодной туманной гавани на ледяных глухих берегах.

Бог найдет виноватого. Другие здесь спустятся в лодку Харона.

Уже сумерки на дворе, и из степи - черной щели между небом и землей - дует ветер. Солдаты глушат последнюю технику и в тишине слышно, как хлопают двери кабин. Все, кого сменили в окопах, собрались в городском местном пансионате, недавно перешедшем в распоряжение "Беркута". Вся группа Севера - восемь десятков бойцов. На первом этаже в обеденном зале свалены друг на друга мешки и боеприпасы, бушлаты и рюкзаки. Отдельными шеренгами стоят у столов минометы, тяжелые пулеметы, станковые гранатометы, сложены на брезент ПТУРы, "Мухи", "Шмели". На АГСе Синего висят на стволе мохнатые розовые наушники. Кто-то проходит мимо: "Лишь бы не голубые". В коридоре тусклые лампы, вдоль стен ящики с крупой и тушенкой, и на них курят военные. На кухне две женщины в форме швыряют в чугунную ванну замерзшую рыбу. Короткое построение в зале. В дверях оглядывает строй заместитель командира Родник, с сумерками в глубоко посаженных глазах, с черно-белою бородой по обводу лица. Знает все болезни отряда: "Я уже чую душок!.. Так вот. Можете себе в жопу бутылки забить!.. Я одному ногу уже здесь прострелил". Уже собирают ночной караул, и за столом у парадного пишет наряды Хомяк. Мимо, как вынутый из воды, мотается по этажам уставший комвзвода Роща - крайний за новоселье. Ночью мы спим в комнатах на двух человек, кому не выпало номеров, лежат на полу в холле на коврах и матрасах.

...Утром Роща уводит разведку. Мы идем по осенней пустой дороге, засыпанной гнилым орехом и листьями. Пансионат - последняя пятиэтажка на окраине города. Дальше улочка дачных домов, угольная шахта "Комсомолец Донбасса", окопы, а там и "укропы". Весь путь-то до первых траншей всего лишь десяток минут.

Шахта безлюдствует с лета, и здесь небывалая тишина. Стоит вхолостую железо, а из полутора тысяч трудяг, осталось двенадцать: мастер-фломастер, кочегар-перегар и компания... По коридорам и лестницам ходят с оружием ополченцы. Шахта занята каким-то отрядом из Крыма, добровольцами-россиянами. Дальше в окопах под самым забором другие из местных, "стрелковцы" - остатки какого-то батальона еще с обороны Славянска. Всех сил на шахте - полсотни штыков. Плюс мы - группа Севера, по линии фронта рота Ольхона, да плюс в городе какой-то Михалыч со своей полусотней. Против за полем две тысячи Национальной Гвардии и столько же солдат ВСУ, плюс "Грады" и танки, и вся бронетехника...

Да хоть еще столько же - нам плевать. Победа зависят от доблести легионов.

Находка - чертов разведчик, пока торчал здесь на прошлой неделе, выдумал план нападения на врага, где одним из пунктов стояло: "Подойти на бросок гранаты и закидать..." Это с тем, что до "нациков" два километра по голому полю "нейтралки". А их там, как мух осенью... А никого не смутило! Последний пункт сообщал: "Захватить технику и на ней отступать". Затея была принята на ура. Находке не хватило лишь времени.

Высоко над землей, мы с разной оптикой сидим в стволе шахты на верхних ее этажах. Вокруг бетон и железо, и со всех дыр бьют в лицо и затылок ледяные ветра. Но открыты для наблюдения вражеские дела. Перед нами степь, лесополосы, два "их" поселка, три террикона, "стовок", блокпост, такая же шахта, неубранное поле подсолнуха. Над полем тянется дым - где-то в лесу стоит кухня, и варят обед. По поселкам ходят пешком солдаты. Расслабленные, без оружия, руки в карманах. Через блокпост без препятствий проходят машины. Меж двух поселков катается джип с украинским флагом: чем-то заняты господа офицеры.

– Вон, кого надо брать. Ездят друг к другу в гости, - отрываю я от бинокля переставшие гнуться пальцы.

– Не кухня у них там варит, - разглядел в теодолит дымовую завесу Сапожник, - Листву подожгли.

Днем проходит в поселок колонна - два ЗИЛа с двумя БТРами, с "шахидкой" прикрытия - "Газель" с открытой площадкой кузова, где самоделкины привинтили "Утес".

Вечером колонна обратно... Завтра снова в поселок... Потом из поселка...

У!.. Действует же на нервы! Что-то надо с ней делать...

Связист - самый ленивый, первым нашел теплое место: рабочий балок со столом и огонь-батареей, куда тут же сложили сухпай. А чайник заранее взяли с собой.

Под самой крышей наблюдательный пункт крымчан. С нами их командир Алекс - снайпер из Феодосии. Дома жена да годовалая дочь. Сидит у стола и держит двумя руками стакан - густой кирпичный чай. Рядом винтовка.

– Летают по ночам "беспилотники". Я пытаюсь всё сбить, да у нас самое большое ружье - пулемет. С патронами туговато...