Поступь империи: Поступь империи. Право выбора. Мы поднимем выше стяги!

– Хорошо, Алексей, я верю тебе и сделаю так, как ты скажешь. Теперь мне, видимо, действительно лучше быть здесь, – устало согласился Алехандро, при помощи Никифора укладываясь на постель. – Прости, отец… – едва слышно донеслось до меня, когда я прикрывал дверь в комнату.

Внизу, ожидая указаний, собралось, наверное, все посольство. Боярин Долгомиров с улыбкой глядел на нахохлившегося Олега, неприязненно косящегося на окровавленные тряпки в маленьком тазике Никифора, спешащего выбросить их во двор. Да, изменился Борис, сильно изменился, не зря я тогда с ним побеседовал. Кажется, понял он нечто важное для себя, раз стал помощником посла, а не наблюдателем от влиятельных родов Руси.

– Хозяина и всю прислугу из дома пока не выпускать, а то мало ли что они сказать успеют, лучше пару деньков в случае нужды мы на старых запасах побудем, все же поберечься лишний раз не мешает, – подумав, сказал я.

– Хорошо, – ответил лейтенант гвардейцев, кивая одному из своих подчиненных, и тот сразу же ушел за дверь проверять черный ход.

Слуги тут же разбежались по углам, гвардейцы начали проверять оружие, кто-то даже залез в принесенный из кареты сундук с запасными пистолями, тут же начав деловито их заряжать…

Но, как ни удивительно, ночь прошла спокойно. Через полчаса в гостиницу пришли посланные за лекарем гвардейцы, неизвестно как нашедшие искомого – заспанного мужика с какой-то кожаной сумкой и растерянным выражением лица. Кажется, его выдернули прямо из постели, причем явно использовали не лестные уговоры, а нечто более жесткое – мужское.

Однако как только лекарь увидел, что от него требуется, сразу заметно повеселел; видимо, он уже было решил, что его похищают. Достав из своей котомки какие-то баночки, нож, белые тряпки и многое другое, предназначение чего я не совсем понял, он что-то требовательно сказал одному из служек гостиницы, и тот сразу же убежал на кухню, гремя посудой.

Нам же всем, по красноречивой просьбе лекаря, пришлось покинуть мою комнату, в которой лежал Алехандро, да и отдохнуть мне надо, иначе завтра буду никакой, а это плохо тем, что решать проблемы, тем более не свои, с головной болью – «удовольствие» не из приятных. Как бы то ни было, но, выслушав доклады Олега и Никифора, я сразу же отправился на боковую, прихватив с собой из своей комнаты извечную шпагу. Жизнь – штука такая, что расслабляться не следует, разве что в бане, да и то не всегда.

Так получилось, что утром я проснулся в десятом часу, банально проспав, чего, естественно, со мной давно не случалось, ведь что бы ни произошло, встаю я с восходом солнца. Видимо, вчера действительно переутомился.

Однако утренний моцион с легкой зарядкой отменять не стал: время есть, да и изменять себе сразу же в нескольких вещах за день не слишком хорошо.

Благоухающие ароматы завтрака расползались по этажам гостиницы, будоража пустой желудок так, что казалось, еще чуть-чуть, и он сам себя съест, не дотерпит до того момента, когда в него попадет кусочек-другой съестного чуда.

Гвардейцы, переждавшие ночь в относительном спокойствии, с веселыми лицами сидели за столом, уплетая за обе щеки испанские блюда, иногда искоса поглядывая на молодых служанок, стреляющих глазками в сторону статных русских воинов.

За нашим столом уже сидели Олег с Борисом, обсуждая какую-то, судя по всему, занятную тему; то и дело один из них показывал какие-то фигуры на пальцах, желая доказать своему оппоненту собственную правоту.

– Утро доброе, господа.

На мое приветствие ответили разноголосицей все собравшиеся, кто-то даже порывался встать, но успокаивающий взмах руки посадил ретивых служителей посольства обратно на место.

– Интересно, что же вы так оживленно обсуждали, друзья, что даже на пальцах показывали друг другу? – с улыбкой спросил я лейтенанта с боярином, усаживаясь за стол с приготовленными горячими блюдами.

Олег с Борисом несколько стушевались, но спустя минуту оживленно начали доказывать уже мне то самое, о чем они так охотно спорили. Оказывается, они спорили об оружии, точнее, о пехотной шпаге и палаше; про сабли вроде никто ничего не говорил. Как боярин и, соответственно, как уделяющий больше внимания конным экзерцициям, Борис Долгомиров придерживался мнения, что палаш более удобен и незаменим, нежели легкая пехотная шпага, которую пехотинцы особо не используют, полагаясь больше на фузею со штыком. Ну а Олег настаивал на том, что шпага лучше палаша, причем даже если ты верхом на коне.

Спор, в котором, честно признаться, я не мастак, не вызвал у меня ничего, кроме вежливого интереса, да и то только потому, что приходилось слушать, опустошая тарелки перед собой. А вообще я, конечно же, придерживался мнения, что именно сабля наиболее удобна как личное оружие воина: и относительно легкая, и в меру длинна, да и к тому же удар смягчать ей проще в сшибке с врагом – проверено! Но, как говорится, о пристрастиях не спорят, так что пусть каждый использует то, что ему нравится, лишь бы эффект должный был. Вот только мои-то витязи вооружены именно саблями, а через век с небольшим вся русская армия перейдет со шпаг на сабли – чем не показатель?

Позавтракав, я отправился во дворец. Сопровождающих взял минимум, всего троих – Олега и Руслана с Сергеем. Остальные остались в гостинице, присматривать за прислугой и за раненым графом Гомезом. Все же оставлять мало воинов пускай и не в такой уж и большой гостинице не стоило: кто знает, что кровники могут учудить?

Во дворец удалось попасть только через пару часов, да и то благодаря тому, что пришел начальник караула, видевший меня вчера. Он сразу же передал мою просьбу об аудиенции у первого министра Джулио Альберони. Правда, проходя во дворец, моих гвардейцев пришлось оставить во внешнем периметре – ожидать меня «на улице», если можно так выразиться. Дальше пускать их никто не хотел, что, в принципе, правильно: нечего во дворце посторонним разгуливать да ненужные возможности для покушений плодить.

– Вы, сеньор посол, хотели меня видеть? – поинтересовался у меня первый министр, как только я вошел к нему в кабинет, где он сидел за чашечкой ароматного кофе, пролистывая бумаги.

– Да, сеньор первый министр. У меня появилось одно довольно-таки щекотливое дело, которое хотелось бы уладить, не предавая огласке, – присаживаясь напротив министра, говорю ему, благодарно кивнув за кружечку напитка, поставленную рядом со мной.

– Вот даже как. А я, признаться, подумал, что у вас возникли какие-нибудь вопросы по поводу вчерашнего разговора. Но раз их нет, значит, мы правильно поступили, что так долго обсуждали наши проблемы.

Альберони встал из-за стола, распахнул окна и вновь сел, с улыбкой откинувшись на спинку кресла, подставляя влажный от пота лоб теплому ветерку, приятно овевающему в такую погоду.

– Знаете, сеньор посол, я думал, что на центральных улицах Мадрида, несмотря на все то, что творится в предместьях столицы и на ее окраинах, можно спокойно гулять и не думать постоянно об ударе в спину или выстреле с запыленного чердака. Но оказывается, что все не так, как хотелось бы. Вчера, к примеру, на глазах у многих жителей один молодой человек напал на трех мужчин, которые не делали ничего, кроме как мирно созерцали красоты столицы.