Потерянные в прямом эфире
Шрифт:
В тот вечер мы наговорили друг другу много всего, явно непредназначенного для детских ушей.
— Ты защищал её, — неожиданно подвёл итог нашего спора с Макаровым Арсений. — Дядя Слава говорил, что Олеся использовала тебя, а потом бросила.
— Они всегда не ладили, — печально улыбнулся я своим воспоминаниям.
Сын задумался, обдумывая мои слова, а я подавил в себе острое желание обнять его. Во-первых, вряд ли позволит, взрослый же. Ну а во-вторых, я всё ещё помнил, куда зашли наши разборки со Славой дальше. Как показало следующее замечание Арсения, он тоже прекрасно всё расслышал:
— Да, но только ты сказал, что в уходе Олеси… есть и твоя вина тоже.
Да чтоб… Макарову
— В любых отношениях всегда виноваты двое, — я попытался спрятаться за всем известную аксиому. Даже Сеня в своём возрасте прекрасно был осведомлён о взаимной ответственности. Современные подростки вообще были на редкость продвинуты в столь громких заявлениях.
Но мой не в меру сообразительный отпрыск и не подумал клюнуть на такую бессовестную ложь. Посмотрел на меня выжидающе, будто давая время одуматься. Но я продолжал молчать, невольно вспоминая взбешённый взгляд Олеси, которым она одарила меня часом раньше в подъезде. Не прокляла, и на том спасибо. А ведь могла.
Вот как можно объяснить четырнадцатилетнему подростку то, что сам понимаешь едва?
Провёл рукой по колючему подбородку. Насколько же всё было проще, когда он довольствовался общими отговорками.
— Сень, понимаешь, у нас всё было сложно. Мы вообще с ней оба… непростые.
— Ха, — фыркнул ребёнок, в скептическом жесте изогнув бровь, ну да, ему ли не знать про мой характер. — Что ты сделал?
Он уже вынес свой приговор. Испытывая непонятную мне потребность верить в мать, он если не во всём, то точно во многом обвинил меня. От этого было больно, да и злило порядком, что в итоге всё выворачивалось так, будто мой ребёнок все эти годы страдал именно из-за меня. Но, блин, решение уйти было полностью её, а я лишь…
— Не смог дать Олесе того, в чём она так нуждалась.
Признание выдалось горьким, в первую очередь для меня самого. Я не был любителем рефлексии, по своей натуре мне необходимо было действовать, а вот копаться в душе… Ну какой в этом толк? Всё равно кроме головной боли ни к чему не придёт.
— И что ей нужно было? — Сенька насторожился, рисуя в сознании самые циничные картины. И я невольно улыбнулся, понимая, какой же он всё ещё ребёнок.
— Любви, Сеня, любви. Все мы в пределе нуждаемся лишь в одном.
— Ты не любил её?
Вопрос был слишком сложным, что тогда, что сейчас. И как бы я ни пытался найти на него ответ, лучше от этого не становилось. Поэтому просто пожал плечами. Я правда не знал.
— Нас тянуло друг к другу, нам было хорошо вместе, но, видимо, этого оказалось недостаточно.
Арсений в который раз посмотрел на меня с недоверием, а я вдруг почувствовал себя до ужаса уставшим. И дело было не в многочасовых перелётах или тревогах о сыне. Просто сегодняшняя ночь будто бы выпотрошила меня. Оказывается, быть честным с самим собой — не такая уж и простая задача.
— Ты поэтому сегодня так разозлился, когда увидел её… Олесю?
— Нет, сегодня я разозлился в первую очередь потому, что приехал домой посреди ночи и не обнаружил своего сына там, где ему положено было быть — в своей постели…
— Да, но…
— Не но! — невольно повысил голос. — Ты хоть представляешь, что я пережил за те часы, пока ты не пришёл домой? Мы оставили тебя одного дома на четыре дня, четыре! И то потому, что ты сам громче всех кричал, что уже не маленький и способен позаботиться о себе! И что я в итоге получил? Тебя нет дома, телефон отключен, и никто не знает, где ты! При этом Слава клянётся, что накануне созванивался с тобой и всё было хорошо. Светлана утверждает, что якобы я её через тебя попросил пару дней не приходить. Но зато Аня неожиданно закидывает меня сообщениями, что Арсения чуть ли не из гимназии исключают, а на встречу
с директором он приходит со своей непонятно откуда взявшейся матерью. А теперь сложи это всё вместе и скажи, что я должен был подумать и как на это реагировать?!Сенька заметно помрачнел, даже носом шмыгнул, совсем по-детски, отчего мне стало окончательно хреново. Я хоть и выговорился, выпуская свой праведный гнев, но общего положения дел это не спасало. Сына хотелось обнять и как минимум пожалеть, поклявшись, что я буду стараться ещё лучше. Придвинулся к нему чуть ближе, надеясь, что пропасть между нами всё же сократится, но Арсений резко поднял голову, бескомпромиссным тоном заявив:
— Я должен был найти её!
***
Утро наступило предательски быстро. Пары часов на то, чтобы осмыслить сотворённое Арсением, оказалось недостаточно. После того как он ушёл в свою комнату, оставив меня в компании невесёлых мыслей, я ещё какое-то время бродил по своей спальне, то тут, то там натыкаясь на вещи Олеси. Сумка, одежда, косметика, расчёска… Всего лишь за какие-то пару дней она сумела захватить не только мысли моего сына, но и мою комнату, оставив свой едва уловимый след повсюду, даже в моей постели, пропахшей её духами — резкими, тяжёлыми, горьковатыми... и так ей подходящими.
В период нашего общения она пользовалась фруктовым спреем, популярным в то время, поэтому сами по себе духи были незнакомы, но меня упорно не покидала уверенность, что почувствуй я этот аромат где-нибудь вне стен этого дома, то обязательно бы подумал о ней.
Решение было простым — встать, содрать с кровати постельное бельё, застелить свежее. Дело пяти минут, на которое я так и не решился. Понимание того, что спустя четырнадцать лет она вновь оказалась в моей постели, буквально взрывало мой разум. Уснуть я так и не смог.
***
За окном было хмуро и серо. В этом году зима никак не желала уступать свои права, несмотря на то, что на дворе уже стоял конец марта. Будить Арсения не хотелось, я даже подумывал оставить его дома, в конце концов, мы не спали всю ночь. Но у ребёнка обнаружились свои планы на этот день, поэтому в положенное время он появился на кухне. Взлохмаченный, невыспавшийся, с тёмными кругами под глазами, но настроенный более чем решительно.
— Доброе утро, — поприветствовал я отпрыска, ставя перед ним кружку горячего кофе. Наверное, это не совсем правильно, но мы с Сеней оба были заядлыми кофеманами, и мне не хотелось терять и эту связь.
Он хмуро кивнул в знак благодарности. Его манера отмалчиваться начинала напрягать. Впрочем, перемирие вышло недолгим, стоило лишь вместе выйти в прихожую и начать обуваться. Арсений непонимающе сдвинул брови. Пришлось пояснить. Моё намерение отправиться в школу вместе с ним сын воспринял остро:
— Зачем?! — прошипел Сеня, зло хватая куртку с рюкзаком.
— Ну должен же я узнать, за что меня к директору вызывали и что ты натворил.
— Я сам разберусь!
— Ты уже разобрался.
Спорить он не стал, резко выскочив в подъезд и громко хлопнув дверью. К счастью, мозгов дождаться меня на улице у него хватило, пусть смирения в этом поступке не было ни на грош.
Пока ехали до гимназии, воспользовавшись услугами каршеринга, я размышлял о том, как всё изменилось. Особых проблем с поведением и послушанием у сына раньше не наблюдалось. Нет, он никогда не был пай-мальчиком, но даже в раннем детстве Арсений всегда принимал моё слово как окончательное решение вопреки своему несогласию. Да я и сам старался не перегибать палку, уважая его мнение. Мы привыкли доверять друг другу, а теперь я вдруг превратился во врага, до конца не понимая, что явилось тому причиной.