Поверь мне

Глава двенадцатая Правильная девочка (полная)

Глава двенадцатая Правильная девочка

Меня всегда интересовал вопрос: если убивает мой зверь, убиваю и я? Или же являюсь только соучастником, такой же невинной жертвой происходящего, как остальные, немым свидетелем убийства? Еще интересно, когда убиваю я, считается ли зверь только моим оружием? Или мы просто стоим друг друга, просто убийцы? Ведь в частности, что отличает маньяка убивающего невинную жертву, и убитого горем родителя, чей ребенок стал жертвой, и он отомстил? Убивая, я понял, что количество не имеет значения. После первого человека, решится убить следующего намного легче. Когда переступаешь черту, уже не имеет разницы сколько шагов ты за ней пройдешь. За чертой всегда ждет только одно — непроходимая тьма.

— Брат, — кричу, тряся его за плечо.

Кудрявый слишком долго не просыпается, это меня и пугает. Раны кажется зажили, даже следа не осталось, но парень уже несколько часов не просыпается, что странно. Касаюсь ладонью его лба, теплый. Убираю руку и понимаю, что оставил на его лице кровь. Чёрт, совсем забыл вытереть руки! Всполаскиваю их в бочке с водой, запоздало понимая, что кровь не только там, но и на лице, груди, да почти везде. Поднимаю бочку и опрокидываю на себя. Умыться после стольких месяцев жизни в грязи одно удовольствие, особенно учитывая, что нюх ко мне вернулся.

Мокрый с головы до все еще грязных ног подхожу к ящикам, на которых лежит брат. Бью его по щекам, пока он не начинает материться и отбиваться.

— Живой, живой! — повторяю с улыбкой и обнимаю его.

— Мужик, я не голубоватой ориентации, отпусти, пока не задушил! — голос кудрявого слабый, но главное, что он все-таки живой.

Хотя бы его я спас. Не могу подавить улыбку, помогаю ему сесть, хотя он и норовит все сделать сам. Он проверяет свое плечо, я его слегка отмыл от крови и грязи, а то больно уж вонял.

— Слушай, а у тебя с ориентацией точно все нормально? А то знаешь ли, раздел, помыл, мало ли чего еще сделал, пока я без сознания валялся! Мне даже за невинность свою страшно!

Ох, какой же он все-таки глупый, даю ему подзатыльника, что бы не молол ерунды.

— За свою невинность можешь не беспокоится, никому она не нужна, даже по меркам мужиков, ты на рожу страшный коротышка.

— Ага, по меркам мужиков? Все-таки с ориентацией я угадал, того то ты ни об одной бабе не рассказал!

Что-то мне захотелось что бы он снова без сознания полежал. Даже кулак зачесался.

— В отличие от тебя у меня девушки были, и я от них не бегал как идиот. А не рассказывал я о них, потому что не хотел, чтобы такой сопляк как ты комплексовал.

Подаю ему бутылку с водой и пачку сухарей. Пока что это единственное что я нашел съедобного, на этом корыте. Он жадно пьет, само собой его мучает жажда. Меня она тоже терзала, то я уже напился человеческой крови. Где-то там вдалеке начинается рассвет, никогда не думал, что он, настолько красив в море. Оранжевые лучи окрашивают синее море в новый оттенок, заставляя его блестеть, словно золото. Морской бриз наполняет воздух прохладой и свежими запахами тины и рыбы. Мне даже кажется, что все, что было раньше со мной не происходило на самом деле, просто сон. Несомненно, если бы у меня был еще один шанс, еще одна жизнь, я бы провел ее в море, вдали от мира, вдали от людей.

— Брат, — зовет кудрявый, и я отвлекаюсь от глупых мечтаний и созерцания рассвета.

— Наелся? — спрашиваю и так зная, что нет.

Мы потеряли почти всю мышечную массу, от кудрявого остались только кости, на которых висит кожа. Жалкое и жуткое зрелище, чем-то напоминает фото с концлагерей во времена Второй Мировой. Надо было взять с кухни еще чего-нибудь, но я как-то не подумал.

— Почему ты не пахнешь? — меняет он тему, опуская свои почерневшие ноги за палубу.

— Не пахну? — принюхался, мой запах остался, а вот запаха кудрявого как будто и нет на самом деле.

— Я тоже не чувствую твоего запаха. Наверное, это потому что я дал тебе свою кровь.

— А, понятно, — кажется моя догадка дала ему больше ответов на этот вопрос, чем мне.

Кудрявый тоже посмотрел на восход, прищурился как довольный кот и улыбнулся.

— Это означает что теперь я тоже альфа? — говорит он с улыбкой.

— Не выдумывай! Альфу альфой делает не это, а сама сила желания контролировать своего зверя.

Обнимаю брата, взъерошиваю рукой его мокрые волосы, отросли то как. Мои кстати тоже, не видно почти ничего за ними. Провожу пятерней по голове, убирая их с лица. Брат делает вид что не замечает лужи крови, разбитые предметы и следы от выстрелов, я за это ему благодарен. Меньше всего мне сейчас хочется говорить о том скольких я убил, и скольких еще приговорю на верную смерть. Корабль большой, торговый, перевозит небольшие грузы в контейнерах, само собой людей здесь было много.

— Где Ен? — наконец спрашивает он, пытаясь скрыть свои чувства за улыбкой.

— Пошли, — беру его под руку, и мы не спешно идем к капитанской рубке.

Спешить все равно больше некуда. Поднимаемся по залитой кровью лестнице, брат не удерживается от комментария, что теперь здесь можно снимать фильм ужасов. Смеюсь над шуткой вместе с ним, хотя на самом деле не смешно и мне, и ему. Дверь в рубку отсутствует, я ее выломил, она теперь где-то на дне морском. Внутри бардак, все приборы не работают, рация торчит с потолка. В последней отчаянной попытке, они пытались сбежать с судна как жалкие крысы на шлюпке, оставив нас на дрейфующим в море судне. Понятное дело уплыть никто не смог. Мы вошли в каюту капитана, именно там я оставил лежать. Даже сейчас, смотря со стороны, кажется, что он просто спит.

Кудрявый резко выдохнул, отпустил меня и пошел к кровати сам. Его шатало, он еле держался на ногах, и в конечном итоге упал перед кроватью на колени. Мы молча смотрели на Ена, сквозь маленькое окошко на его лицо падал свет от рассвета. Какая же бледная и тонкая кожа у него… была.

— Так вот значит, как выглядят те, кто не перешел, — говорит тихо брат, бережно проводя по спутанным волосам Ена.

Сажусь в кресло рядом с кроватью и зажимаю руками голову со всей силы. Если бы я только мог, если бы хотя бы что-то мог сделать…

— У меня была тётя, мы звали ее тётей, хотя на самом деле это не так. Она вторая жена дедушки, он взял ее в жёны, после того как бабушка умерла, рожая моего отца. Это было лет пятьдесят назад, с того момента, до самого моего рождения, он заставлял ее рожать детей каждые три года. Не знаю сколько их было точно, но думаю достаточно, чтобы подорвать здоровье и ум тёти. Все эти дети, мои настоящие дяди и даже тёти, умирали в детском возрасте, так и не пережив переход. Она жила в доме, в деревне, в детстве я ездил туда с мамой, приглядывать за ней. Тогда я считал ее своей бабушкой, она все время говорила сама собой, сама себе рассказывала истории, мне нравилось ее слушать. Однажды она рассказала мне о моих о своих детях, о горе которое она пережила. Вечером я спросил об этом маму, она сказала забыть это и никому не говорить. Но я не послушал и спросил у деда, после этого мы больше никогда не навещали тётю. Думаю, он убил ее, что бы она больше никому ничего не рассказала.

Брат замолчал, даже несмотря на него, я чувствовал то же самое. Больно схватил себя за волосы, чтобы не впасть в бездну отчаянья.

— Тётя говорила, что он даже не похоронил их, столь безобразно они выглядели. Переход меняет тебя, но не все могут принять эти перемены. Думаю, Ен теперь в лучшем месте, со своими родными и счастлив.

— Он умер, никакого лучшего места нет, — резко встаю на ноги.

Тело колотит от сильной злобы. Хочется превратиться и забыться где-то внутри себя, своего сознания, чтобы не думать и не чувствовать ничего. Но это равноценно потери контроля, потери самого себя, потому я и держусь.