Поверь мне

— Ты пойдешь к ней? — Ваня наконец очнулся, бледный, еле живой, но все еще злой такой.

— Тебе надо научится контролировать свои чувства, — упрекаю его.

— Кто бы говорил! — упрекают они хором меня.

— Я себя контролирую! — кричу на них, хорошо понимая, как глупо это звучит в данной ситуации.

— Ага, а нашу машину ты просто так разнес, — с иронией напомнил Дима.

Ну вспылил, увидев, как эти двое уезжают на этом драндулет! Побежал в гараж, но наша машина не хотела заводиться, так что со злости разнёс ее в кучу металлолома. Подумаешь, с кем не бывает?!

Со мной, со мной раньше такого не бывало! Они правы, я ничего не мог сделать с собой, мой контроль испарился. Мой контроль хуже, чем у Вани, и все это из-за нее.

Опять в доме будет ремонт, Михаил попытается все замять, мне иногда кажется, что он тоже побаивается свою жену. Но что вообще происходит? Почему меня волнует, что на самом деле с ней произошло? Почему так тревожно на сердце, при том что я чувствую радость. Радость от того, что зверь боится, его страх — бальзам на израненную им душу. Тревога от того что не знаю, что с ней происходит сейчас.

Прихожу в себя долго, давя пульсирующее желание, бежать за ней следом. «Я не ее собачка, мне плевать, даже если она умрет» — говорю себе. Повторяю, и повторяю, прекрасно зная, что лгу. Ее смерть точно не оставит меня равнодушным, но принесет ли она удовлетворение, я не знаю.

— Ты куда? К ней побежишь? — останавливает меня в дверном проеме Кирилл.

В его глазах насмешка, знаю, что он думает обо мне. Мне кажется, я так же думаю и о себе.

— Нет, — отодвигаю его в сторону, — и вы к ней не суйтесь. Ясно?

— Мою сестру кто-то избил, а я не должен к ней приближаться? Ты вообще в своем уме?! — кричит Ваня, опять заводясь с пол оборота.

— Ты для нее в разы опасней любого человека, особенно в таком состоянии. Так что не смей, понял?

— Козёл! — рычит этот болван, норовит начать драку, но Дима его останавливает.

— Да ничего с твоей сестрой не случилось такого, может напилась просто, упала, да и все! Не понимаю, чего все подняли такую шумиху из-за нее? Отец даже в милицию уехал, разбираться с происшедшем. Вот бы так все мельтешили, когда Нина пропала! Но нет, ради шалавы альфы только и могут все стараться! — с иронией улыбаясь проговорил Дима, смотря на меня с упреком.

— Дима! — рычу на него, пока Ваня вырывается с его хватки и дает ему ногой в живот.

— Я же говорил, не обзывать мою сестру. Это всех касалось! — прорычал пылкий братец.

— Да все вы, сумасшедшие! — плюется кровью Дима и уходит, толкнув Кирилла, преградившего ему путь.

— Вот так рушится мужская дружба и стая, из-за одной единственной бабы, — философски произнес Кирилл, за что получил злобный рык.

— Ладно, ладно! Не баба, девушка. Так пойдет? Такое впечатление что месячные не у нее, а у вас двоих, причем они у вас уже месяца два не кончаются.

Узкоглазый громко фыркает и уходит на кухню, убирать там хлам. Мы с Ваней остаемся наедине, что весьма неприятно. Хочу быстро уйти, но он не дает.

— Ты же понимаешь, что это твоя вина? — спрашивает он, смотря в мои глаза, удерживая за руку.

— Что ты имеешь в виду? — пытаюсь вырваться.

— Если бы не ты, если бы не это дурацкое связывание, она бы никогда сюда не приехала, ее жизнь не была бы в опасности.

— Правда, что ли? — не удерживаюсь от иронии в голосе и легкой улыбки.

Как будто мне есть дело до нее? Как будто я в этом виноват!

— Ты…

— В таком случае, во всем происходящем есть и доля твоей вены, ведь если бы ты не перешел, не пошел в мою стаю, мы бы никогда с ней не встретились. Твоя драгоценная страшная толстая сестричка осталась в вашем городе, где бы ее рано или поздно заметил кто-то из стаи Рината. Помнится, я уже тебе рассказывал, о том, как бы ее судьба сложилась в таком случае?

Он хочет меня ударить, вижу, как он сжимает и разжимает кулаки, как напряжены мышцы на лице. Но это всего лишь мгновение, он опускает голову. Скрывает свое лицо за волосами. Мне так надоело, что все в этом мире кружится вокруг этой толстухи. Такое впечатление, что она специально утром заявилась к нам, чтобы вывести меня из себя.

***

Когда мне плохо, очень плохо, я обычно прихожу в одно место. Нормальным людям никогда до него не добраться, сомневаюсь, что хоть кто-то кроме меня и брата о нем вообще знает. В горах, скрытая между скалами поляна, с нее открывается просто потрясающей красоты вид на всю округу. Именно там мы с братом и похоронили Ена. Возможно нужно было похоронить его на родине, но он никогда не говорил откуда точно была его семья. Да и неизвестно, были ли у его родителей могилы, скорее всего охотники растащили их тела на трофеи. Могила Ена ничем не выделялась, просто огромный камень, с одной единственной надписью, вырезанной нами: «Ен. Свободный человек, лучший младший брат». Я продублировал эту надпись и на корейском, думаю брату бы она понравилась.

Перед двухметровым камнем, который летом зарастает плющом, лежит толстый ствол дуба, мы его еле притащили на такую высоту. С кудрявым часто сидим здесь возле могилы и как обычно бранимся, шутим и смеемся. Рассказываем друг другу и Ену о своей жизни, как будто он еще живой, как будто он все понимает. В последнее время кудрявый приходит все реже, мы только по мобильному телефону можем болтать часами. Болтать обо всем, почти обо всем. Я так и не смог рассказать ему о Даше, просто потому что он бы смеялся громче всех. Это ведь так смешно, по крайней мере если ты не на моем месте. Да и сам кудрявый не говорит мне всего, его отношения с дедом натянуты до предела. Все потому что он захотел уйти ко мне встаю, когда мы вернулись. И так понятно, что он не смог, да еще у него не сложилось с той, которую он любил. Кудрявый особо об этом не говорил, только упомянул о том, что возвращаться домой не стоило, ибо его там уже никто не ждал.

Сейчас зима, снег укрыл всю поляну, камень и полено. Совсем скоро мы с братом снова увидимся, на очередном сборе, в честь ново года. И что я ему тогда скажу? Что получил связывание с безобразной толстухой, которую ненавижу только немного меньше, чем своего собственного зверя? Нет, он не поймет, он до сих пор меня не понимает. Вряд ли вообще кто-то сможет меня понять. Я сам себя не понимаю. Всего несколько часов назад я был в аду, по-другому это не назвать.

Запах ее крови, я помню его, чувствую и ненавижу. Не потому что он ее, а потому что он причиняет мне боль. Зверь не хочет его чувствовать, он даже боится его. Этот запах — синоним отчаянья и сумасшествия, по-другому не могу это назвать. Злость и отчаянье — странная гремучая смесь, но, когда к ней добавляется и ревность, крышу просто сносит. Я не мог себя контролировать. Себя, не зверя! Наши чувства, желания и убеждения объединились, или же мои собственные желания растворились в его. Это чувство удушающее, когда ты сам не свой и ничего не может тебя остановить, даже ее громкий крик «отпусти, больно». Ничего не может сделать меня обратно человеком, кроме осознания как это выглядело со стороны. Было бы смешно, если бы не было все так печально.

«Ну здравствуй, Ен,» — говорю, стирая снег с камня.

Волки не так чувствительны к холоду, как люди. Тающий снег на ладони быстро превращается в воду. Сказать что-то в слух тяжело, так что я просто сижу и смотрю на камень, пытаясь привести себя в чувства.

«Что я сделал не так, брат?» — спрашиваю, зная, что ответ у меня уже есть.

Почему с ней так сложно? Почему нельзя было просто прийти и рассказать, что с ней случилось. Я бы убил для нее, всех бы убил, кто ее посмел тронуть. Я больной, но не влюбленный. Все еще ненавижу, все еще хочу ее смерти, но не могу видеть ее слёзы, не могу чувствовать запах ее крови, не могу просто оставить ее. Моё сумасшествие, моя жизнь, слетевшая под откос, из-за двоих жалких и отвратительных существ.