Поверженный ангел(Исторический роман)
Шрифт:
Глава двенадцатая
о том, как Леончино ди Франкино добился наконец награды
Между тем чомпи быстро и без лишнего шума группами и поодиночке собирались на просторной площади перед монастырем Святого Марка. Каждый тотчас находил место в отряде своей картьеры, не было ни суеты, ни спешки, однако, пока Ландо метался по улицам в Ольтрарно, чомпи уже успели собрать главные силы и двинулись на площадь. Все уже знали об аресте Марко Гаи и Тамбо. Конечно, ничего хорошего в этом известии не было, но никто не отчаивался, все верили, что так или иначе им удастся вызволить своих товарищей. Ведь удалось же им в прошлом месяце вызволить Симончино. К тому же завтра должно было вступить во дворец новое, теперь уже по-настоящему
Миновав виа Калимала, передовой отряд чомпи, следовавший за своим знаменем, вступил на улицу Пор Санта Мария и подошел к узкой улочке Вакеречча, которая вела на площадь. Улица была безлюдна, только в начале ее прямо на мостовой сидел человек, в котором многие сразу узнали блаженного Джованни, который обычно собирал милостыню на паперти святой Нунциаты. Отряд остановился.
— Что же это ты, Джованни, на самом солнцепеке уселся? — проговорил, подходя к юродивому, Лука ди Мелано. — Сел бы в сторонку. Нам пройти надо.
Джованни замычал и затряс головой.
— Вставай, вставай, дай нам пройти, — повторил Лука.
Юродивый жалобно замычал, отрицательно покачал головой и замахал руками, будто призывая стоявших перед ним вооруженных людей повернуть обратно.
— Экий ты, братец, с тобой не договоришься, — с досадой сказал Лука ди Мелано. — Мео, — крикнул он Сыну Толстяка, — давай-ка снесем его в сторонку. Дорога каждая минута.
Вдвоем они подняли блаженного, который оказался легким, как ребенок, отнесли к дому на углу улицы и посадили на камень. Джованни не сопротивлялся, однако глаза его вдруг наполнились слезами, и он заплакал, как малое дитя.
— Что же ты плачешь? Разве мы тебя обидели? — спросил Сын Толстяка.
Юродивый снова замахал руками, залопотал что-то настойчиво и просительно указал пальцем на чомпи, потом, размахнувшись, сделал вид, будто ударяет себя в грудь ножом, и с ужасом уставился на воображаемую кровь.
— Што он размахался, путто этто… eine M"uhle? [11] — подходя к Сыну Толстяка, спросил граф Аверардо. — Охота тепе с дурачком раскафаривать.
— О чем он там тебе лопочет? — крикнули из толпы.
11
Мельница (нем.).
— Он говорит, чтобы мы не ходили на площадь, потому что на нас нападут и прольется кровь, — крикнул Сын Толстяка.
Юродивый закивал, еще пуще замахал руками, потом взглянул на крыши домов и сделал несколько движений, будто рисуя облака.
— Он говорит, будет драка, будут гореть дома, — перевел Сын Толстяка.
— А, слушай его больше! — крикнул Лука ди Мелано. — Пошли скорей, и так сколько времени потеряли. Забыл про Тамбо и Марко?
Оставив взволнованного Джованни, граф и Сын Толстяка вернулись к знамени, которое нес Николо да Карлоне, и отряд двинулся дальше по Вакеречче. Однако не прошел он и половины улицы, как передние ряды замедлили шаг и остановились. Впереди, там, где улица выходила на площадь, появилась толпа вооруженных ремесленников.
— Похоже, блаженный знал, что говорит, — пробормотал мессер Панцано. — Друзья, — продолжал он громко, — я не понимаю, что случилось, почему эти люди преграждают нам путь. Но мы должны пройти на площадь хотя бы ради Тамбо и Марко, и мы пройдем, даже если для этого нам придется сразиться с этими увальнями. На такой узкой улице копья и арбалеты бесполезны. Будем биться мечами. Мы с графом пойдем впереди.
С этими словами мессер Панцано встал вместе с немцем во главе отряда и направился к ремесленникам, которые с обнаженными мечами в руках дожидались их в конце улицы.
— Уйдите с дороги! — крикнул он, когда отряд чомпи подошел к ним почти вплотную. — Нам надо пройти на площадь.
— Нечего вам там делать, — ответили из толпы. — Приоры объявили, что праздник единения будет вечером, когда спадет жара. Приходите вечером, вот тогда вас пустят.
— Хотел бы я знать, кто помешает
нам пройти, — проговорил мессер Панцано, делая несколько шагов вперед.— Да вот хоть я! — крикнул один из пополанов.
Прыгнув вперед, он размахнулся и изо всей силы опустил свой меч на незащищенную, как ему казалось, голову рыцаря. Однако мессер Панцано ждал этого выпада. Молниеносным движением он отбил оружие противника, а в следующее мгновение сокрушительным ударом поверг его на землю.
— Дорогу! — крикнул он.
Но пополаны и не думали отступать. Став вшестером поперек улицы, они с таким ожесточением напали на графа и мессера Панцано, что тем пришлось призвать на помощь все свое искусство, чтобы отбить их атаку.
— Что же это такое? По трое на одного? — крикнул Бароччо. — А ну, братья, подсобим!
С этими словами он вместе с Чири и Сыном Толстяка, не дожидаясь приказа рыцаря, бросился к сражающимся. Через минуту трое ремесленников уже лежали на мостовой, а остальные предпочли спастись бегством, бросив раненых на произвол судьбы. Путь был свободен. С криками «Да здравствует тощий народ!» огромный отряд чомпи быстро прошел через улицу и расположился подле своего знамени прямо перед Дворцом приоров. Цеховые ремесленники и жирные пополаны, толпившиеся на площади, не проявили к ним никакой враждебности, тем не менее мессер Панцано, опасаясь, как бы отряд не оказался в ловушке, разослал хорошо вооруженные группы чесальщиков охранять все выходы с площади. Едва он успел принять эти меры предосторожности, как в конце улицы Вакеречча появился значительно поубавившийся отряд ремесленников и жирных пополанов во главе с Микеле ди Ландо и Бенедетто Карло-не, который нес знамя гонфалоньера. Увидев, что улицу охраняют чомпи, и поняв, что, пока он без толку метался по городу, они стали хозяевами площади, Ландо не на шутку перепугался.
— Что, если они не пустят нас во дворец? — с тревогой спросил он, наклонившись к Карлоне.
— Не посмеют, — ответил сапожник. — У нас знамя. Главное — не надо показывать, что мы их боимся.
С этими словами он высоко поднял древко и с криком «Дорогу знамени гонфалоньера справедливости!» пошел прямо на людей, стоявших в конце улицы. Как он и ожидал, чомпи не решились напасть на главное знамя коммуны. Ландо молча пересек площадь и, бросив поводья лошади солдатам, вместе с Карлоне поспешно скрылся во дворце, провожаемый гневным и угрожающим ропотом, долетавшим из рядов чомпи. Им уже было известно, что именно он напал на их посланцев и по его приказу их держат в заключении. Поэтому, увидев его входящим во дворец, сотни людей закричали ему вслед, требуя освободить своих товарищей.
— Выпустите Тамбо! Выпустите Марко! — кричали чомпи. — За что вы их там держите?
Кто-то даже пустил стрелу в одно из окон дворца.
Через некоторое время на балкон дворца вышел приор Спинелло Борси в сопровождении Бенедетто Альберти и Томмазо Строцци. Стараясь перекричать шум, Борси крикнул стоявшим внизу чомпи, чтобы они не кричали понапрасну, ибо приоры проводят разбирательство и, если увидят, что арестованные не провинились перед коммуной и приорами, их тотчас отпустят.
— Да что там разбираться! — неожиданно закричали из толпы цеховых ремесленников, стоявших неподалеку от отряда чомпи. — Бросайте их вниз, и вся недолга! Бросайте вниз тех двоих из Восьми, которые хотят синьора! Смерть чомпи, которые хотят синьора!
— Что они такое орут? — обернувшись к товарищам, с недоумением спросил Сын Толстяка. — Какого синьора? Кто хочет синьора?
— Черт их знает! — пробормотал Чири.
— Пустые голофы! — презрительно махнув рукой, сказал граф Аверардо. — А мошет быть, от шары опалтели.
Мессер Панцано покачал головой и нахмурился. Ремесленники, покричав, успокоились. На чомпи они не обращали внимания, во всяком случае, не проявляли к ним никакой враждебности. Над площадью плыл негромкий, ленивый гул. Из дворца объявили, что приоры начнут праздник единения, когда немного посвежеет, не раньше шести-семи вечера. Толпа, беспорядочно заполнявшая площадь, расползлась, поредела. Многие разошлись по домам с намерением вернуться к вечеру. От огромного отряда чомпи осталась дай бог половина, остальные разбрелись кто куда.