Повесть о детстве

Пейся входит в комнату, кланяется дедушке и хватает за рукав Сёму:

— Идём. Комиссар зовёт!

— Фиру надо захватить?— деловито осведомляется Сёма.

— Не надо. Он ждёт тебя одного.

Сёма набрасывает на плечи шинель и идёт вслед за приятелем. Дедушка провожает их завистливым взглядом: всё-таки и у них есть дела! На улицо Сёма останавливается и испытующе смотрит па Пенею:

— Что Трофим хочет?

— Я знаю? — раздражается Пейся.— Я ночевал в его душе?

Волнуясь, они входят в компату комиссара. Трофим поднимает голову и, улыбаясь, спрашивает Сёму:

— Где твои весёлые глаза?

Сёма обижается.

Ему кажется, что комиссар говорит с ним как с мальчиком. И он отвечает отрывисто и зло:

— Закрылись!

— А может быть, откроем?

— Попробуйте!

Трофим расстегнул рубашку и палил в блюдце кипятку:

— Люблю чай. А ты?

— Смотря с кем пить.

— А пакет в Кашины свёз бы? — неожиданно спрашивает комиссар.

— Сегодня?

— Молодец! А пе стащат у тебя этот пакет?

Сёма хмурится и, пе гляди на Трофима, отвечась.

— У мёртвого!

— А ие потеряешь ты его?

— Вместе с собой.

Трофим с удивлением смотрит л а Сёму:

— Злой чёрт!.. Придётся тебе собираться в дорогу.

— Это правда? — Сёма вскакивает со стула и, забыв, что он взрослый, начинает прыгать по комнате.— Там же папа, Трофим!

— Уж я помшо об этом,— улыбается комиссар,— хотя он за всё время и строчки не написал... А коробку табаку ему свезёшь? Есть, Сёма?

— Есть! — отвечает Сёма, не веря и тревожась.

— Хорошо...— задумчиво говорит Трофим.— А как же быть с бабушкой?

— Не знаю,— растерянно отвечает Сёма.

— Вот видишь. Сам просишься, а сам не знаешь, как быть с бабушкой.

— О чём разговор? — вмешивается Пейся.— Бабушку я беру на себя. Что ты смотришь? Мы скажем ей, что Сёму вызывает отец. А если это пе поможет, я начпу ей рассказывать историю, а Сёма выйдет с чёрного хода. Три сгупеныш — и он на улице!

— Ну хорошо, Сёма,— говорит Трофим и кладёт руку на его плечо.— Теперь глаза открылись? Ты рад? И ты не побоишься ехать один? Ты понимаешь, Сёма,— один, а кругом все чужие...

— Не побоюсь,— волнуясь,"отвечает Сёма,— я ничего не боюсь.

— Завтра утром получишь пакет. Лошади отвезут тебя до станции. Идёт эшелон в капшнском направлении. Ты рад, Сёма? Мы на тебя ставим, как на взрослого парня! Ты понимаешь это, Старый Нос?

Трофим обнял Сёму и глубоко вздохнул: «Всё-таки хорошая штука — иметь такого сынка!» Друзья вышли на улицу. Сёма был озабочен и молчалив, теперь опять радость уступила место тревоге.

— О чём ты думаешь? — Пейся осторожно прикоснулся к приятелю.— Делай, что я говорю!

— Нет,— покачал головой Сёма,— нет, я не буду обманывать.

— Ну тогда, хочешь, я могу зайти. Онн меня сразу послушают.

— Нет. Я сам.— Сёма протянул Пейсе руку.— Рано утром у речки!

Сёма открыл дверь, прошёл через коридорчик в столовую и молча присел возле бабушки. Дед с удивлением посмотрел на него:

— Что ты такой тихий?

— Так.

— Может быть, он тёплый? — встревожилась бабушка.— А ну, Сёма, дай лоб!

— Я не тёплый,— успокоил её Сёма и небрежно добавил: — Я забыл сказать. Я уезжаю с пакетом.

— Что, что? — не разобрала бабушка.— Что ты там ещё выдумал?

— Я уезжаю,— робко повторил Сёма, с падеждой глядя на молчащего деда.— И как раз там папа... Я отдам табак.

— Какой табак? Кикой папа?—ещё больше рассердилась бабушка.— Ты скучаешь за скандаЛЬм?.. Как мы будем смотреть в глаза Якову, если он узпает, что мы тебя пустили? А вдруг тебя отреясут?

— Что значит отрежут?

— «Что значит, что значит»! Уехал Локерман в Одессу, и его отрезали. Он там, семья тут.

— Меня не отрежут,— уверенно ответил Сёма.— И о чём вы беспокоитесь? Всё дело — три дня! Вот я там, и вот я тут.

— Пойдём! — сказал наконец дедушка и, встав, позвал бабушку за собой.

Они пошли в сналг.шо. Сёма остался одни. Он нервничал и шагал из утла в угол. Вот так родные могут стать поперёк дороги. И кому он нужен? Что там, нападут па пего, что ли? Только и ждут! Сяду утром и приеду вечером! Простое дело. Но пойди объясни им. Бабушки истоду спятся пушки! А дедушка молчит. То он может говорить с утра до вечера, а сейчас ему жалко сказать два слона. Мужчила называется! Сёма принялся с горечью ругать деда и бабушку: «Сколько можно со мной цацкаться? Что мне — три года? Пусть ещё скажут спасибо, что я говорю. Другой бы просто взял и уехал! Но дедушка — кто бы мог ожидать? — сидит и молчит! Как будто он сам не был молодым или забыл, что это такое».

Мысли Сёмы обрываются приходом деда и бабушки. Дедушка поправляет чёрный галстук, поднимает полы пиджака и, чуть-чуть подтянув брюки, садится к столу. У него торжественный, строгий вид. Он смотрит па бабушку, потом на Сёму и, пригладив усы, подзывает впука it себе:

— Сядь здесь!

Сёма послушно садится.

— Посмотри на меня!

Сёма поднимает голоиу и смотрит на деда.

— Ты мой внук и сын своего отца. И я знаю тебя за честного мальчика.

Сёма молчит, и дедушка, гордо восседая на стуле, продолжает:

— Я у тебя не стану много спрашивать. Я не спрашиваю, какой пакет и почему именно ты? Мне это не нужно. Я тебе только задаю один вопрос, и ты мне отвечай. Если мы тебе не позволим, что ты сделаешь, Сёма?

— Я поеду.

— Всё! — Дедушка машет рукой, встаёт, и сразу куда-то ис-

чезает его торжественный вид. Он подходит к бабушке и, склонившись, шепчет ей на ухо: — А что я тебе говорил? Когда он только поставил йогу на порог, я уже видел, что у него делается. Я уж видел...

— Мне от этого не легче, что ты видел!..— кричит бабушка.— Тебя хоть посадят в поезд? — спрашивает она у Сём гл.

Сёма радостно кивает головой.

— Надо, чтоб тебя положили на верхнюю полку,— вздыхая, говорит бабушка.— И чтоб ты не толкался среди людей. А то бог знает чего наберёшь!

— Я не буду толкаться,— охотно соглашается Сёма.

Но бабушка не слышит его.

— И, если будет открыто окно, не высовывай голову. И, когда будет остановка, не выскакивай первым. И папе скажи,— тихо добавляет бабушка,— что я этого не хотела.