Повесть о падающих яблоках
Шрифт:
Всё это я нашла в его комнате, квартирная хозяйка сохранила все его бумаги и холсты.
Я взяла на себя некоторую смелость и отправила их на Ваш адрес. Думаю, что и Вам и маленькой мисс Норд будет приятно иметь у себя частичку сердца своего бедного друга.
Кария подошла к миссис Лоуренс, обняла её крепко – она всё поняла без слов и объяснений. Мать художника ошеломлённая столь неожиданным порывом, не смогла произнести ни слова. Её руки гладили худенькие вздрагивающие плечики малышки, а по впалым, морщинистым щекам катились слёзы.
Часть
– Ну что ж, друзья мои, я начинаю.
Миссис Лоуренс открыла великолепное издание: книгу с рисунками Карии и небольшой повестью Стива.
С того дня, как мать художника появилась в доме Нордов, прошло более полутора лет, и Ральф с дочерью привязались к этой одинокой, немногословной женщине. Ральф уговорил её продать дом в Керокке и переехать к ним. Деньги, вырученные от продажи дома, были положены в надёжный банк под хорошие проценты: теперь это был фонд Стива Лоуренса, созданный в помощь одарённым, но бедным людям: художникам, поэтам, музыкантам…
Миссис Лоуренс обрела настоящую семью, ей доставляло удовольствие заботиться о Ральфе и Карии, и они платили ей взамен теплом и любовью.
Сегодняшний день был особенным: вышла книга, которую ждали давно.
Все собрались в гостиной, за празднично накрытым столом. Здесь были развешены картины Лоуренса. На двух была изображена Кария, но совсем не такая – более взрослая, задумчивая и печальная, гораздо печальнее и серьёзнее, чем в жизни.
В распахнутые окна майский ветерок доносил аромат цветущей белой сирени… и роз, конечно же, роз.
Была середина мая…
«…была середина мая – время, когда уже достаточно тепло, но ещё нежарко, и можно целыми днями писать пейзажи цветущих склонов Карии.
Мы лежали в густой, молодой траве… Я смотрел, как ты покусываешь травинку, и вспоминал день, когда увидел тебя впервые.
Ты бежала по лазурной мостовой, распахнув гибкие руки-крылья, и синее солнце сияло за твоими плечами…
Я и не заметил, как мой мольберт слетел вниз – ты, пробегая, зацепила его кончиками пальцев. Пейзаж был безнадёжно испорчен – внизу тянулась песчаная отмель, и тысячи тысяч песчинок, словно того и ждали – прилипли к свежим мазкам масляной краски.
Ахнув, ты приложила руки к груди и шепнула:
– Прости меня, пожалуйста, я не хотела… правда…
– Пустяки, – отмахнулся я и удивился, с какой лёгкостью расстался с кропотливым, упорным трудом двух недель.
– Спрячь меня… спрячь меня скорее, – встревожено оглянулась ты, словно расслышав что-то далёкое и опасное…
В двух шагах отсюда, у излучины реки стояла моя хижина – туда я и отвёл тебя.
– Как здесь уютно! – восхитилась ты. – Ты – художник?
– Я – художник. А ты?
– Как тебя зовут, художник? – лёгкая тень пробежала по твоему лицу, спрятав на миг улыбку…
– Стив. – Я безуспешно пытался оттереть руки, испачканные краской.
Белое платье качнулось, точно колокольчик на тоненьких стебельках…
– Скажи мне, Стив, ты умеешь хранить чужие тайны?
– Не знаю, – пожал плечами я, – наверное,
умею…– Я принцесса Кария. Да ты наверняка обо мне слышал! Меня ищут… и… я не хочу, чтобы нашли.
– Принцесса? – недоверчиво посмотрел я на твою руку.
– Ты ищешь знак, художник? – нотки надменности неприятно изменили твой голос, – тебе должно быть известно, что знак могут видеть лишь посвящённые. Он находится под магическим покровом и скрыт от праздного любопытства и от чужих глаз.
…Отбросив травинку, ты потянулась ко мне:
– Вспоминаешь, как мы встретились?
И сразу же на тонком запястье проступил контур розы. Я поцеловал твою руку, чуть выше знака.
– Спрячь его. На службе у твоего отца множество магов, и тебя быстро обнаружат.
– Знаю, любимый… – знак исчез. – Иногда он проступает сам – помимо моей воли, защита, почему-то, не срабатывает. Чаще всего, это происходит, когда я очень волнуюсь или испытываю невероятный накал чувств, вот как сейчас.
Ты наклонилась надо мной, и прикрыла глаза…
– Кария, что нас ждёт? Я не могу представить, что тебя найдут, и нас разлучат…
Я согласен пойти в тюрьму, на плаху – куда угодно, только бы ты была счастлива. Слышишь?
– Мы не расстанемся, художник. Что бы ни случилось – мы уже никогда не расстанемся – это невозможно. Мы будем вместе через сто лет, через тысячу, через десятки тысяч…
Только бы ты узнал меня, только бы не прошёл мимо.
Видишь ли, мой отец – себе не хозяин. Душа его давно принадлежит Верховному жрецу, хотя он по-прежнему меня любит – я знаю. Думаешь, легко ему было дать согласие на то, чтобы меня принесли в жертву Эйсону – отвратительному богу сумерек.
Ты приподнялась на локтях и насторожилась…
– Что-то не так?
– Какая-то магия, Стив. Я кожей чувствую… Похоже, эти ищейки всё же выследили меня. Тебе нужно бежать… скорее. Я помогу – ты будешь невидимым для них некоторое время.
– Я не оставлю тебя, – вытащив из заплечного мешка арбалет, я выпрямился во весь рост. – Где эти отродья, пусть попробуют только сунуться со своей магией!
Вокруг было тихо, подозрительно тихо… И странный жёлтый туман наползал на лощину – из-за него-то я ничего и не видел.
Голова закружилась… Последнее, что я услышал – твой крик…
Очнулся я в тёмном, сыром помещении, руки мои были связаны. Сильно хотелось пить, голова раскалывалась от дикой боли.
Но ещё более сильную боль мне причиняла мысль о тебе. Где ты… Что с тобой…
Снаружи загремел засов, дверь распахнулась, и на пороге возникла сгорбленная фигура в ядовито-жёлтых одеждах. Сам Верховный жрец пожаловал… Старый колдун…
– Здравствуй, Стивен.
Он протянул мне свою сморщенную руку для поцелуя – раскрытой ладонью – по обычаю.
И я, из самых последних сил, плюнул в эту чёрную, обтянутую кожей-пергаментом, ладонь…
Колдун рассмеялся, и своды подвала задрожали от этого смеха.
– Напрасно, художник, напрасно, я ведь не причинил тебе никакого вреда. Пока… пока не причинил… Но, коль ты так враждебно настроен, изволь – я отвечу тем же.