Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]
Шрифт:
— Не равна, а гораздо выше! — уточнила Маруська.
— Согласен, — рассмеялся Сергеев. — Первая в мировой истории женщина-сыщик! Это же прекрасно, товарищи!
Заводской двор заполнили рабочие. Бушмакин взобрался на стол, и гул разом стих. После событий на Ватном острове Бушмакин пользовался непререкаемым авторитетом.
— Товарищи, — негромко начал Бушмакин. — В городе грабят и убивают. Уголовники распоясались. Даже у детей отбирают хлеб.
— Это мы знаем! — донеслось из толпы. — Ты говори, чего делать?
Толпа взорвалась криком, заголосила какая-то женщина:
— Нюра,
— Бандиты зверствуют, — продолжал Бушмакин. — И мы будем беспощадны!
— Смерть уркам! — выкрикнул Вася. — Я предлагаю ловить их и организованно топить в Неве!
Бушмакин взмахнул рукой:
— Тихо! Мы не преступники. Мы не станем действовать против преступников ихними методами!
— А что же с ними делать? — не унимался Вася. — В зад их целовать, что ли?
Все захохотали.
— Нашему заводу, товарищи, доверили организовать уголовный розыск, — сказал Бушмакин. — А это значит, что прямо сейчас мы решим, кому поручим эту работу! Условия такие: честный, непьющий, в драках и скандалах не замечен, на платформе Советской власти стоит, как Александрийский столп!
— А столп этот — признак царизма! — крикнул Вася. — Я несогласный!
На стол поднялся Никита, сорвал с головы студенческую фуражку, прижал ее к груди.
— Товарищи! Василий мне хотя и друг, но говорит ерунду! Александрийский столп, товарищ Вася, воздвигнут в честь русских людей, которые одержали победу над Наполеоном, и весит этот столп ни много ни мало — тридцать тысяч пудов. Так что если кто с такой силой стоит на платформе Советской власти, — такому человеку можно верить!
Вася выслушал тираду друга с открытым ртом, а когда Никита под хохот, свист и аплодисменты слез со стола, сказал:
— Вроде голова у тебя моего размера, а помещается в ней в три раза больше. Это как же?
Вася вспрыгнул на стол и встал рядом с Бушмакиным.
— Есть предложение! — крикнул он. — Раз товарищ Бушмакин этому делу заводила, — ему первому и идти! Предлагаю голосовать мое предложение целиком, поскольку оно очень продуманное мною и совершенно безошибочное.
Все засмеялись, а Вася, нисколько не смущаясь, продолжал:
— Второй человек — это, конечно, я сам. Прошу не хихикать, это неприлично! Объяснять свои достоинства, я считаю, с моей стороны будет нескромно. Третий — мой корешок Никита. Свой ум он вам доказал, так что перехожу к четвертому… — Вася нашел глазами Колю, встретил его умоляющий взгляд: — Четвертый будет Коля! Известное дело, мой второй корешок Коля Кондратьев. Почему? А потому, что сила солому ломит, и вы все его видели в деле на Ватном острове. Я все сказал!
— Еще не все! — Маруська протиснулась к столу. — Пятый человек — это я! Можете хохотать, а вот вчера товарищ Сергеев так сказал: женщина-сыщик, говорит, — первая в мировой истории, — это, говорит, главное завоевание Октябрьской революции.
От хохота задрожали стекла. Впрочем, проголосовали все единодушно.
Вечером в комиссариате у Сергеева бушмакинцы получили удостоверения-мандаты и оружие. Всем достались тяжелые, несамовзводные солдатские наганы, а Васе, словно назло, — трехлинейка. Вася пощелкал затвором
и лихим движением забросил винтовку за плечо.— Ничего, — утешил Сергеев. — Начнете работать — таким оружием разживетесь, что я первый позавидую.
— А что у вас? — не выдержал Вася. — Покажите!
Сергеев гордо улыбнулся и вытащил из бокового кармана вороненый кольт 14-го калибра.
— Ф-у-у, — Маруська искривила губы. — Подумаешь, такой же наган.
Сергеев протянул ей кольт, она взяла его и удивленно воскликнула:
— Наполовину легче!
— Это не главное, — сказал Сергеев. — Чтобы перезарядить наган, нужно в каждую патронную камору ткнуть шомполом. Я уж не говорю о том, что нужно сдвинуть патронный стопор. А здесь…
Он взял у Маруськи кольт, щелкнул задвижкой, и барабан послушно откинулся влево. Нажал головку экстрактора, и все патроны высыпались в подставленную ладонь.
— Ли-ихо, — протянул Коля. — Мне бы такой.
— Все будет, — Сергеев спрятал револьвер в боковой карман. — Требую от вас, товарищи, самой жесткой революционной дисциплины. Вы должны быть готовы к любым неожиданностям. К чему я об этом говорю? Вот получили мы сегодня сообщение — чиновники сыскного обещают устроить новой власти «кузькину мать».
— Очень интересно, — сказал Никита. — Вроде бы культурные люди, интеллигентные.
— Другое интересно, — заметил Бушмакин. — В какой, так сказать, форме они намерены это сделать?
…Над притихшим Петроградом опустилась долгая осенняя ночь. Бушмакин затоптал самокрутку и шагнул в темноту. Коля, Вася, Маруська и Никита двинулись следом. Было безлюдно. Обыватели притаились по углам. Электростанция не работала — темень, хоть глаз выколи. Звук шагов гулко отлетал от мостовой, заставляя запоздалых прохожих вжиматься в стены домов: кто их знает, этих пятерых. На Дворцовую площадь вышли со стороны Мойки. Справа, без единого огонька, мрачной глыбой чернел Зимний. Слева на фоне светлого неба плавно изгибалась дуга Главного штаба и министерства финансов. Посредине площади подпирала низкое небо колонна, а на ней — ангел с крестом в руках.
— Это вот и есть этот… как его? — силился вспомнить Коля.
— Символ царизма, — подсказал Никита. — Один дурак сказал, а другой повторяет.
— Да не-е-е, — Коля завертел головой. — Я не к тому. Я о том, что красиво здесь.
Подошел патруль. Вспыхнул луч фонарика, негромкий голос приказал:
— Документы?
Слабый свет выхватил из темноты строгие лица матросов…
— Уголовный розыск, — вслух прочитал матрос. — Это как же понимать?
— Это вместо сыскного, — сказал Бушмакин.
— Интересное дело, — матрос вернул документы. — Не зазорно рабочему человеку таким дерьмом заниматься?
— Ишь ты, — недобро протянул Бушмакин. — Чистюля выискался. Ты вот кто по профессии? Комендор? Кочегар? Кто?
— Минер я, — удивленно ответил матрос.
— А чего же ты не на корабле, а по улицам шляешься? — ехидно спросил Бушмакин. — Ну и молчи, коли ума нет!
Пошли дальше. Напротив главных ворот дворца Бушмакин остановился:
— Слышь, Коль. Здесь жил царь. Романов Николай Александрович. Второй. Кровавый.