Повести
Шрифт:
– Не считай. Неси!
– Мишка бросает двадцать пять рублей на стол и неожиданно для самого себя говорит: - Я за вас кровь в Афгане проливал!
Официантка приписывает к счету, дает сдачу и приносит Мишке шампанское.
Отхлебывает Мишка полфужера, обводит соловым взглядом столики, и начинает ему казаться, что за каждым столом сидит Настя!..
За одним - Настя кормит с ложечки годовалого…
За другим - Настя с двумя близнецами!.. За третьим - Настя с грудным младенцем на руках!..
За четвертым, в углу, - Настя с малышом в складном креслице, а рядом с Настей -
Мишка залпом допивает фужер и кричит истошно на все кафе:
– Настя!!! Настя!..
– и роняет голову на стол.
В испуге начинают плакать дети.
Молодой, здоровенный парень передает жене сына и…
…выезжает из-за стола в инвалидной коляске. Он подкатывает к Мишке и трогает его за плечо:
– Не шуми, браток. Дети пугаются.
Мишка поднимает тяжелую голову, тупо смотрит на парня:
– А ты кто такой?
– Да никто я. Не шуми.
– Я Афганистан прошел!
– кричит Мишка и начинает сам верить в то, что воевал в Афганистане.
– Один?
– спрашивает парень.
– Чего «один»?..
– Один прошел что ли?
– Я душу свою там оставил!
– А я - ноги. Чего же теперь, детей пугать? Уходи отсюда.
– Извини… Извини, корешок, - лепечет Мишка.
В большой комнате за накрытым столом все сидят полукругом, лицом к распахнутой двери бабушкиной комнаты, а Виктор Витальевич стоя произносит тост:
– «…коня на скаку остановит, в горящую избу войдет!..» - настоящая русская женщина, прошедшая вместе со своей страной, своей Родиной, тяжелый и славный путь, сумевшая сохранить и твердость характера, и нравственную чистоту своей души. Да, да! Души!.. «Души прекрасные порывы» старейшины этой семьи в трудные годы стагнации дали возможность ее дочери, моей бывшей жене, закончить исторический факультет университета имени Михайлы Васильевича Ломоносова, а нашей дочери Лидии получить диплом института Плеханова! Смею надеяться, что и младшая ее внучка - Анастасия, если сумеет избежать нынешнего тлетворного и разлагающего влияния некоторых, «родства не помнящих» сил, пытающихся сегодня ошельмовать и принизить весь пройденный нами более чем семидесятилетний путь, тоже станет полезным членом общества. И перефразируя строки одного из лучших поэтов нашей эпохи, так и хочется пожелать вам, уважаемая виновница сегодняшнего торжества: лет до ста расти Вам без старости! Год от года цвести Вашей бодрости!..
Виктор Витальевич заглядывает в бабушкину комнату и приветственно поднимает рюмку:
– Стоя! Стоя! За бабушку все пьем стоя!
Все послушно встают. Лида бросает взгляд на отца и даже глаза прикрывает от стыда и злости…
Евгений Анатольевич, ошарашенный тостом Виктора Витальевича, смотрит на Нину Елизаровну. Та успокоительно берет его за руку и говорит прямо в маленькую комнату:
– С днем рождения тебя, мамочка! Поправляйся!
– Привет, бабуля!
– кричит Настя и толкает отца коленом.
С трудом сдерживая смех, Александр Наумович подмигивает Насте и залпом выпивает рюмку водки.
Все, стоящие у стола, тянутся бокалами в сторону бабушкиной комнаты…
…а Бабушка
неподвижно лежит в своей старинной кровати красного дерева и очень смахивает сейчас на покойницу: глаза закрыты, количество и расположение поздравительных цветов, окружающих ее сухонькое, бездыханное тельце, совершенно соответствует погребальному.Так как это приходит в голову одновременно всем - то и оцепенение тоже становится всеобщим и жутковатым…
Длится оно, к счастью, всего несколько секунд, потому что Бабушка вдруг приоткрывает один глаз и чуть подрагивает пальцами правой руки.
Все облегченно вздыхают, шумно садятся за стол и начинают быстро закусывать…
– Неужели это настоящий язык?!
– в восторге восклицает Александр Наумович.
– Откуда?! Я уже забыл, как он выглядит!
В вагоне метро пьяный Мишка нависает над сидящим молоденьким сержантом милиции. У сержанта слипаются глаза от усталости:
– Слушай, друг… Я с дежурства. Сутки не присел. Понял? Отвяжись ты от меня, ради Христа!
– А если она скажет, что мы… это самое… Вернее, она… Так сказать, добровольно?
– спрашивает Мишка.
– Все едино - сидеть тебе как кролику.
– А если я люблю ее?
– Вот и люби. Сидя. И тебя там, в колонии… любить будут.
– Как это?
– Как, как! Через задницу - вот как! Там, кто за малолетку попал - сразу оприходуют!
– Так я и дался!
– Спрашивать тебя будут. Ножик к глотке и… Как ее звали?
– Настя.
– Вот и ты у них весь свой срок будешь - «Настя»!
Поезд замедляет ход. Милиционер видит название станции, вскакивает, продирается к выходу. Мишка придерживает его за рукав:
– Погоди… Я еще спросить хотел…
– Пошел ты!
– вырывается от него сержант.
– Из-за тебя остановку свою проехал! Нашкодят, сволочи, а потом…
И выскакивает из вагона. А поезд увозит Мишку далеко.
На кухне Нина Елизаровна держит поднос с чайной посудой и спрашивает Евгения Анатольевича:
– Донесем?
У него руки заняты чайником, заваркой, тортиком…
– Вдвоем-то?
– улыбается Евгений Анатольевич.- Да запросто!
Они осторожно выбираются из кухни:
– Знаете, Женя… Может быть, мне действительно съездить к вам ненадолго? Я так давно не была на море! Вы мне завод покажете…
Евгений Анатольевич счастливо прикрывает глаза, наклоняется и целует Нине Елизаровне руку, держащую поднос.
– А дом пока возглавит Лида, - шепчет ему Нина Елизаровна.
– Так сказать, пробный шар…
Когда они садятся за стол, Виктор Витальевич поднимает рюмку:
– А теперь - за Лидочкин отпуск! За Лидочкин Адлер!
Нина Елизаровна, Настя и Евгений Анатольевич переглядываются.
– Нет, - решительно говорит Лида.
– За отпуск мы пить не будем. Тем более, за Адлер.
– Но тебе же на работе дали отпуск?!
– Да. И я постараюсь использовать его на поиски другой работы.
– Я прошу объяснений!
– требует Виктор Витальевич.
– Ну не хочет Лидочка ехать в этот вонючий Адлер!
– резко говорит Нина Елизаровна.
– Наверно, у нее есть свои соображения.