Повести

— Зря обрезал!

— Под полу можно спрятать. Пойдешь, никто не заметит. И не тяжело. А бьет наверняка. Давай вернемся, Вась, а? Ну, пока он там.

— Нет, — подумав, сказал Василий. — Уже далеко ушли… А когда вернемся, мне землянку покажешь. И обрез отдашь, понял?

— Понял. Давай догонять, — вставая, грустно сказал Санька.

К вечеру они добрались до деревни, где осталось несколько домов. В ней решили переночевать. Василий наугад выбрал дом и вошел в избу. С трудом открыл покосившуюся дверь, спросил, переступая порог:

— Можно?

Никто ему не ответил.

— Есть кто? — спросил Василий. — Хозяин!

На громадной печи, за занавеской, кто-то завозился, закашлялся. Затем занавеска, закрывающая печь, сдвинулась, и оттуда высунулась растрепанная седая старушечья голова.

— Чево? — спросила старуха.

— Переночевать у вас можно?

— А?!

Василий догадался, что старуха была глухой.

Она подползла поближе к краю печи.

— Сынок! А моего Ванюшку-то там нигде не видел?

— Нет, не видел.

— Говорю, Ванюшку-то моего… не видел?

— Нет, — покачал головой Василий. — Не видел, бабушка.

— Не идет Ванюшка. А я жду его. Помирать надо. Месяц с печи не слажу… А Ванюшка сказал: «Жди, я приду». А как же мне теперь помереть, если я обещала. Скажет, не дождалась. А помирать надо… Собралась… Взгляну — и помру, — задыхаясь, выкрикивала старуха.

— Внука все ждет, — пояснила вошедшая в избу женщина и поздоровалась.

— Переночевать у вас можно? — попросился Василий.

— Ночуйте, — ответила хозяйка.

— Вот все приходят, а Ванюшки-то все нет. А помирать надо, — досадовала на печи, разговаривая сама с собой, глухая старуха.

— А вы куда идете? — спросила хозяйка.

Василий ответил.

— Так бегите, вон там машина стоит. Попросите, до Чихачева подвезут, а от Чихачева все поближе, по грязи не шлепать.

5

Шофер оказался хмурым пожилым дядькой с обвислыми, прокуренными усами. Он рылся в кабине. Василий подошел и поздоровался. Дядька равнодушно взглянул через плечо и ничего не ответил. И когда Василий попросил подвезти, дядька никак не отреагировал. Василий повторил просьбу.

«Может быть, и этот не слышит?» — подумал Василий, хотел крикнуть погромче, но дядька распрямился и кивнул головой:

— Одного возьму в кабину.

Санька залез в кузов. Шофер еще долго бродил вокруг машины, заглядывал под нее. Уходил куда-то. Потом достал из-под сиденья ватник и, все так же молча, насупясь, кинул Саньке в кузов.

— В кабине у меня не курят, — сказал Василию. — Если чего надо, попросишь…

— Ладно, — кивнул Василий, поняв это как предупреждение, что дядька не любит лишних разговоров. Но Василию тоже вовсе не хотелось разговаривать. Он откинулся в угол кабины и закрыл глаза.

Василий толком не мог сейчас разобраться, что творится в его душе. Все там было взбудоражено, разворочено, перевернуто.

Когда ехал домой, думал только о том, как встретит Настю. А теперь…

Не виновата Настя. Не обвиняет он ее… Только разве это что-нибудь упрощает?

— Можешь и не жениться на ней. Никто тебя не упрекнет, — сказала мать.

За что же его упрекать?

Машину швыряло из стороны в сторону, она часто застревала в лужах, мелко дрожала всем корпусом, выдираясь из грязи.

— Послушай, папаша, спросить тебя хочу, — обратился Василий к шоферу. — Скажи, как ты считаешь? Как бы надо поступить, если, предположим, вернулся человек домой, а жена с ребенком? Такой случай в нашей деревне вышел.

— Как это? — не понял шофер.

— Ну, так. Пришел домой, а у них — ребенок.

— Чужой?

— Да.

— Ах ты лошадь! Какую штуку выкинула! — вспылил шофер. — В шею ее! Гнать!

— Так все получилось. Не виновата она, может… Понять надо…

— Гнать! Все они не виноваты!.. Ты их слушай! Раз под шлею попало — гнать! Вот если бы у нас… У нас бы ее разорвали.

— Где это?

— Да у нас.

— Где?

— А где я жил.

— В каком месте?

— Да ты что, прокурор, что ли? Что ты ко мне привязался? Не виновата, не виновата! Так и не спрашивай! Бить надо — умнее будут.

— А за что бить? Вот у меня пять пальцев. А было — десять. И меня бить?

Дядька долго и хмуро смотрел на руку Василия, насупясь, соображал. И по лицу чувствовалось, как трудно пошевеливаются у него в башке колесики. Потом, додумавшись до чего-то, отвернулся и сплюнул в открытое окно.

— Оно, конечно… А постращать надо.

— Дай я в кузов перейду. Пусть теперь парнишка погреется, — попросил Василий.

В кузове, оказывается, Санька был не один. Возле кабины на соломе лежал человек в замызганной старей шинели. Он спал. Перекатится с боку на бок, пробурчит что-то и продолжает спать. Ударится о борт, охнет, шевельнется и опять спит. Василий был поражен этой удивительной способностью. Он никогда еще не видел такого. Присев рядом, присматривался к спящему. Тот был еще молод, худ и невероятно измазан. Не гладко, до синевы выбрит. Рядом с ним валялась туго набитая бумагами планшетка.

Проезжали смешанным лесом: ельник и осина. Поверху, там, куда пробивалось солнце, он был розовым, а понизу, где рос разлапистый ельник, был черен. На полянах синела вода, только кочки торчали, как плывущие зимние шапки.

Василий издали увидел своих, ушедших вперед, ребят. Они цепочкой стояли вдоль дороги и с грустной, робкой надеждой смотрели на приближающуюся машину. Василий постучал по кабине.

Лишь только машина остановилась и ребята забрались в кузов, человек проснулся. Он сел, потряс головой, протер глаза и, с любопытством осмотрев всех, сказал весело:

— Привет!

Ответили не все, потому что не поняли его и смутились.

— Ну вы и спать! — восхищенно сказал Василий.

— А у меня такая привычка, профессиональная: когда двигаемся — сплю, а как остановимся — просыпаюсь. Где мы сейчас находимся?

Василий ответил.

— А вы кто будете? — с деревенской простотой и доверчивостью спросил один из мальчишек.

— Пресса.

— А-а, — пошмыгали носами, бегло взглянули из-под бровей, но переспросить не решились.

— Вы кто такие? Куда и зачем?