Пояс для Эмилии

Над толстым сучком ветер покачивал ветвь, с которой свисала сплетённая из листьев лестница. Гибкая, на вид, прочная. Невольно Мила вспомнила школьный лагерь. Верёвочные лестницы и дом на старом дубе, куда старшие пускали только богатых или полезных ребят. Мила к таковым не относилась, поэтому смотрела на шалаш издалека. Что ж, в каком-то смысле ей воздалось. Кто-то из одноклассников устроился в банк и заработал на элитное жилье, несколько девочек стали домохозяйками при солидных мужьях, одна организовала салон дорогих меховых изделий, но никто не открыл путь в другой мир. Несколько месяцев назад, застенчивая и молчаливая, привыкшая к тирании и боящаяся перемен Мила уверенно шагала по коридору вечности. Поднималась по ветвям и мысленно готовилась к встрече с великой силой, способной усмирить Верлиоку.

— В странном месте вы живёте, — вполголоса произнесла девушка, уцепившись за верёвки из дубовых листьев. Ярко-зелёных, расчерченных инеем, словно собранных весной в лесу морозным утром.

— Нет, — усмехнулась Лукерья, — коридор — дом стражей. Мы вольны путешествовать по стратам и оставаться в любой. Недоступна лишь та, где родились и прошли физический путь. Первый путь. Повторного появления пряхи не одобряют. Переступить грань — всё равно, что бросить вызов.

Мила приподняла бровь:

— Пряхи?

— Они отмеряют срок жизни. Прядут нить, ровную, а иногда с узелками. Пряжа обрывается, и человек закрывает глаза навечно, — Лукерья протянула руку и помогла наследнице ступить на ветвь, — когда тебе исполнится сто лет, ты встретишься с ними. Для полного посвящения тебе надо сделать ещё три шага. Каждый в своё время.

— Как пряхи решают, что… пора?

— Этого не знаю даже я.

— Можно ли повлиять? — Алая Леди видела, как вдали ветер покачивает другую лестницу, — попросить? Переубедить?

Проводница обернулась через плечо.

— Увидишь прях, поймёшь.

— Значит, нет.

— Только единожды они связали разорванную нить. Когда твоя мать отдала воскрешающий латырь. Негодовали, кричали. Старшая в сердцах сломала прялку, но я напомнила о забытом обещании, и они сдались, — Лукерья слегка ссутулилась, будто воспоминания отозвались болью, — правда, зуб на Ольгу и на меня точат.

— То есть, отплатят при случае?

— Скорее всего.

Девушки бежали по очередной ветке. Повеяло холодом, и Мила увидела, как угасает цветок. Замирают лепестки, растворяется последний язычок пламени, лёд покрывает бутон. Мгновение, и в покрывале звёзд мерцает зеркало, готовое пропустить в иной мир. Интересно, там живут люди или кто другой? Встаёт ли по утрам солнце? Одно? А, может, два или три? Леди отмерян длинный век, вдруг получится прикоснуться к другой розе ветров? Великая Лукерья-то, наверняка, изучила все.

Но приключения после. Сначала — дом. Маме очень нужна помощь, да и Жене пригодится. Глеб Антонович очень хитёр и не остановится ни перед чем.

— Вы упомянули о матери. Кто она?

— Сестра Верлиоки.

Споткнувшись, Мила чудом не упала в пропасть. Большой палец на ноге пересекла царапина, но удивление приглушило боль.

— Что?

— Дара. Её младшая сестра.

— Но… как?

— В каждой страте есть подобные нам. Дети, внуки, правнуки существ, одной крови с Верлиокой. Отец либо мать приходят из этого мира, ищут вторую половину и оставляют наследников. Таких, как я, Марена и Виринея. Выросшие среди обычных людей, мы лучше понимаем, кто друг, а кто враг, и откуда тянется корень зла. Своего отца я никогда не видела, да и он вряд ли знал о нашем существовании.

Алая Леди прикусила губу. Подобный расклад отдалённо напоминал династические браки Европы времён монархии. Двое заключили договор и маются друг с другом, зато у государства — праздник. Так и здесь, разве что «союз» продлился несколько дней. Встретились, выполнили долг и навеки разошлись.

— Вам не было обидно?

— Как сказать, — Лукерья повела плечами, из косы выбилась серебристая прядь, — в первой жизни я видела её всего раз. В день раскрытия тайн мироздания, когда меня и сестёр провели за грань. Здесь мы встречались, но у матери нет любимчиков, все дети равны. Тебя, наверное, интересуют объятия и улыбки? Нет, этого не было и не будет. Мы для неё средства для достижения великих целей.

Мила поникла. Понимала, перед прародительницей стояли другие задачи, но поддержка семьи означала бы многое для любого. Простолюдин или одарённый магическими талантами человек — неважно, каждому улыбка родного придаст сил. А тут, изначально выстроенная стена, через которую не перелезть. Точнее, перебраться можно, но рады тебе не будут. Почему-то загадочная Дара напомнила Миле Анатолия.

Внезапно что-то просвистело над ухом Алой Леди. Мила резко пригнулась, а в бронзовый побег воткнулся ледяной шип.

«Чужая! — коридор содрогнулся от громогласного рокота, с цветов осыпались лепестки, — кто пустил чужую?»

Около толстой ветви парил мужчина. Мерно взмахивали чёрные крылья с шипами, как у летучей мыши, сияли в тёмных глазницах звёзды. Седые кудри, схваченные у висков рубиновыми заколками, вились до пояса. Незнакомец поигрывал по плечам острейшими ногтями, причём, на указательном пальце тот отрастал заново. Концы блестели, точно у спиц, готовых пригвоздить к стволу неугодную Леди.

Ветер волновал свободную тунику и брюки оттенка угля, расшитые огнём и золотом. Особенно взгляд девушки приковало ожерелье: горящая роза ветров на тройной цепи, будто награда за подвиг. Пламя исходило из середины и алыми искрами полыхало на краях, не причиняя владельцу вреда.

Вокруг летали вороны и словно ждали приказа: атаковать! Но мужчина выжидал. Или размышлял: как эффектнее наказать «чужачку»?

— Она не чужая! — Лукерья закрыла Милу собой, — она моя правнучка! Радагаст, оставь шутки для других!

«Поэтому в ней капля сил? Измельчал твой род, измельчал. Неудивительно, что в её мире творятся беды. С такими-то хранителями!»

— Откуда знаешь?

«Птичка на хвосте принесла».

Страж опустился хозяину на плечо и ласково клюнул в ухо.

— Она пришла исправить твою ошибку.

Радагаст чиркнул пальцем, и с кончика сорвалась спица. Засиявшей ладонью Лукерья уверенно отбила её в небо.

«Запомни, полукровка: я никогда не ошибаюсь».

Голос послышался отовсюду, словно Радагасту вторили шелестящие листья и горящие цветы, даже ветви одобрительно поскрипывали. Как бы не сбросили!

— Напомнить? Как ты должен был поступить с сестрой? Что сделал на самом деле? Не побоялся обмануть мать, а теперь обезумевшая от ярости Верлиока рвётся в коридор, чтобы отомстить! Если это не промах, то что?

Мужчина призадумался. Точнее, так показалось Миле. Звёзды в глазницах потускнели, словно Радагаст обдумывал слова Лукерьи.

«Чего ты хочешь?»

— Пропусти нас, — учительским тоном произнесла покровительница, — и, если не успеем, не дай зеркалу растаять. Это в твоих силах.

«Я подумаю».

Он взмахнул крыльями и закружился между ветвей. Стая последовала за хозяином, последний страж крылом коснулся плеча Милы. На рукаве остался золотистый след, будто мазок художественной кисти.